Контракт Паганини

– Да.

– Чтобы проверить, с нами ли Виола?

– Да.

– Поругались?

Пенелопа покачала головой.

– Что с тобой? Плохое настроение?

– Нет. Это из-за того, что мама…

– Что мама?

Пенелопа с улыбкой вытерла слезы и призналась:

– Она не хочет, чтобы я приходила к ней на Мидсоммар.

Бьёрн обнял ее.

– Наплюй!

– Да я и наплевала.

Медленно-медленно Пенелопа вела яхту по заливу. Глухо грохотал мотор. Судно шло так близко к берегу, что Пенелопа чувствовала запах травы и деревьев.

Девушка бросила якорь, и яхта медленно подплыла к скалистому берегу. Бьёрн, взяв конец каната, спрыгнул на крутой склон и обмотал его вокруг ствола дерева.

Земля была покрыта мохом. Бьёрн посмотрел на Пенелопу. Заслышав скрежет якорной цепи, какие-то птицы шумно завозились в кронах деревьев.

Пенелопа натянула спортивные штаны, надела белые кроссовки и, опираясь на руку Бьёрна, спрыгнула на землю. Бьёрн обнял ее.

– Пойдем смотреть остров?

– Кажется, ты собирался меня в чем-то убедить… – протянула Пенелопа.

– В преимуществах всеобщего права на доступ к природным угодьям.

Она с улыбкой кивнула. Бьёрн отвел волосы с ее лица, скользнул пальцем по выступающим скулам и густым широким бровям.

– Ну почему ты такая красивая?

Он легонько поцеловал ее в губы и потянул за собой в лесок.

Посреди острова отыскалась полянка – вся в кочках, поросших высокой травой. Над цветами летали бабочки и шмели. Солнце пекло вовсю, между деревьями на северной стороне острова поблескивала вода. Пенелопа с Бьёрном постояли, раздумывая, оставаться здесь или идти дальше, улыбнулись друг другу; потом оба посерьезнели.

– А вдруг кто-нибудь сюда забредет? – спросила Пенелопа.

– Здесь никого нет, кроме нас.

– Уверен?

– Сколько островов в Стокгольмских шхерах? Три тысячи? Наверняка больше.

Пенелопа сняла лифчик, сбросила кроссовки, стащила трусики вместе со штанами и вдруг оказалась в траве совершенно голой. Неловкость почти сразу сменилась ощущением чистой радости. Она подумала: как это возбуждает, когда кожу овевает морской ветер, а тело чувствует идущее от земли тепло.

Бьёрн пробормотал, что он не сексист, но ему хочется смотреть и смотреть на нее. Высокая женщина с мускулистыми, но гладкими руками, узкой талией и полными бедрами походила на любвеобильную античную богиню.

Трясущимися руками Бьёрн стащил футболку и купальные шорты в цветочек. Он был моложе Пенелопы – безволосое мальчишеское тело, загорелые плечи.

– А теперь я хочу посмотреть на тебя, – сказала Пенелопа.

Он покраснел и шагнул к ней, широко улыбаясь.

– Нельзя?

Бьёрн покачал головой, зарылся лицом в ее волосы.

Они начали целоваться – просто стояли, тесно прижавшись друг к другу, и целовались. Пенелопа ощутила его теплый язык у себя во рту, и внутри все задрожало от счастья. Она согнала с лица широкую улыбку, которая мешала целоваться. Оба задышали чаще. Пенелопа почувствовала, как напрягся Бьёрн, как гулко бьется его сердце. Они, нетерпеливые, упали в траву, нашли место между кочками. Бьёрн скользнул губами по ее груди, по коричневым соскам, поцеловал живот, раздвинул бедра…

Юноша подумал, что их тела словно бы светятся изнутри в лучах вечернего солнца. Все вдруг стало невероятно близким и хрупко-нежным. Влагалище Пенелопы уже увлажнилось и набухло, когда он начал лизать его, осторожно и медленно; вскоре ей пришлось оттолкнуть его голову. Пенелопа свела ноги вместе и улыбнулась; под глазами у нее легли красноватые тени. Она прошептала «Давай», прижала его к себе, руками направила пенис и позволила ему скользнуть в нее. Бьёрн тяжело задышал ей в ухо, и Пенелопа перевела взгляд на розовеющее небо.

Потом она постояла голая среди теплой травы, потянулась, сделала несколько шагов и пристально посмотрела на деревья.

– Что там? – низким голосом спросил Бьёрн. Он сидел на земле голый и улыбался Пенелопе.

– У тебя плечи обгорели.

– Они каждое лето обгорают.

Он осторожно провел рукой по красной коже у себя на лопатках.

– Возвращаемся, есть хочется, – сказала Пенелопа.

– Я только немножко поплаваю.

Она снова натянула трусы и штаны, надела кроссовки и помедлила с лифчиком в руке. Скользнула взглядом по безволосому торсу Бьёрна, по его мускулистым рукам, татуировке на плече – и улыбнулась этому взъерошенному, одновременно загорелому и белокожему, беззаботному парню:

– В следующий раз снизу будешь ты.

– В следующий раз! – с энтузиазмом повторил он. – Ага, подсела, так я и знал!

Пенелопа, смеясь, отмахнулась от него. Бьёрн с улыбкой лег на спину и стал смотреть в небо. Идя через лесок к узкой полоске песка у воды, где стояла на якоре яхта, Пенелопа слышала, как он насвистывает.

Прежде чем спуститься к яхте, Пенелопа остановилась и надела лифчик.

Интересно, неужели Виола еще спит? Поколебавшись, Пенелопа все же решила, что сестра поставила вариться картошку с двумя-тремя веточками петрушки, и отправилась помыться и переодеться. Странно только, что доски на корме мокрые, как после дождя. Виола, наверное, зачем-то помыла палубу. На яхте вообще как будто что-то изменилось. Пенелопа не могла сказать, почему ей так кажется, но от неприятного чувства по коже у нее побежали мурашки. Кругом было тихо, птицы уже перестали петь. Слышался только плеск воды, да канат с глухим поскрипыванием терся о дерево. Пенелопа вдруг начала осознавать каждое свое движение. Она спустилась по лестнице на корму и увидела, что дверь в гостевую каюту открыта. Свет там горел, но Виолы не было. Пенелопа дрожащей рукой постучала в дверь маленького туалета. Заглянула туда, снова вернулась на корму. Посмотрела на берег и увидела, что Бьёрн шагает к воде. Пенелопа помахала ему, но он не заметил.