Философия философии

Бертран Рассел писал, что сила философии в том, чтобы начать с чего-то столь очевидного, что об этом и говорить не стоит, и прийти к чему-то настолько парадоксальному, что этому никто не поверит. Очень заманчивая мысль, но она во всем противоречит моему опыту философствования, в ходе которого я скорее начинал с чего-то настолько сложного, что неясно, как подступиться, и пытался разобраться в этом достаточно, для того чтобы двигаться дальше. С этой точки зрения философия представляет собой продвижение от сложного к скучному. Ведь когда мы поняли какое-то явление – или нам просто показалось, что мы его поняли, – оно обычно предстает довольно банальным. Правда, позднее чаще всего оказывается, что мы что-то недопоняли, и тема снова становится увлекательной. Либо мы переходим к следующей теме и пытаемся перевести ее из разряда непонятных в разряд тривиальных.

Витгенштейн пишет: «Философская проблема имеет вид: “Я не знаю, как из этого выбраться”». Вот и Хайдеггер описывает философию как тягу повсюду быть дома. Таким образом, философская проблема – это своего рода потеря ориентации, которая вызывает дискомфорт. Все начинается с ощущений, возникающих у нас в ответ на бытие. У истоков всякого философствования лежит личный опыт. А философия тогда является размышлением о смысле полученного опыта. Философия получает материал для работы и обоснование своей деятельности в том, что пережито. Это очень важно, поскольку означает, что, для того чтобы оставаться оправданным, философское размышление должно сохранять связь с опытом, давшим ему толчок. Трудность в том, что нередко мы, начиная размышлять, теряем из виду конкретный опыт и углубляемся во все более оторванные от реальности теоретические построения, со временем начинающие жить собственной, абстрактной жизнью. В результате мы имеем философию, не подкрепленную реальным опытом, и, с моей точки зрения, этой философии не хватает главного – связи со своей основой.

Здесь может возникнуть желание возразить, что источником философии служат прежде всего книги. Но любой человек, даже тот, кто не прочел в жизни ни одной книги, время от времени задумывается над философскими вопросами. Большинство из нас помнит, как, будучи детьми, мы впервые столкнулись с философской проблемой. Я, к примеру, сидел и размышлял, какой из органов чувств для меня важнее. Что было бы хуже – потерять зрение или слух? Сначала я закрыл глаза, потом открыл их, потом заткнул пальцами уши. Насколько пострадали бы мои взаимоотношения с миром, если бы я лишился одного из этих чувств? И каково было бы иметь одно-единственное чувство – к примеру, только обоняние, каким бы явился мне мир тогда? Некоторое время спустя я углубился в более абстрактные размышления. Я помню, как содрогнулся от мысли о том, что, возможно, все дорогие мне люди, моя семья, существуют лишь в моем воображении, во сне, и однажды я проснусь в полном одиночестве. Откуда мне знать, что они действительно существуют, что я их не выдумал? Думать об этом было неприятно. Разумеется, никакого удовлетворительного ответа я не нашел, но со временем я научился игнорировать сам вопрос. Впрочем, вскоре я задумался о смерти, и здесь справился не лучше. Сейчас я думаю, что мы часто приписываем детским высказываниям гораздо более глубокие и сложные философские смыслы, чем в них заложены, поскольку, очевидно, есть разница между предположением ребенка о том, что мир ему всего лишь снится, и аналогичными рассуждениями Декарта. С другой стороны, мы должны признать, что первые ростки философии появляются в наших умах в довольно раннем возрасте. Философия вырастает из нашего отношения к окружающему миру, другим людям и, в конце концов, к самим себе. История философии – это история человеческих попыток решить эти вопросы всеми возможными способами.

В своем знаменитом седьмом письме Платон пишет, что знание, к которому стремится философ, не найти в книгах, оно возникает в результате долгого учения, как искра в душе. Особенность философии в том, что ее невозможно сформулировать словами, как другие науки. Я не вполне согласен с тем, как Платон приравнивает философию к мистическому переживанию, а кроме того, я убежден, что всякое знание, не только философское, имеет такой недискурсивный, невыразимый аспект. Тем не менее, Платон высказывает очень важную мысль, а именно – что философия связана не только с полученными знаниями, но и с опытом. В том числе с опытом размышления, который преображает человека. Эта идея находит выражение в метафоре пещеры, в которой фигурирует пайдейя, или образование. Размышления оказывают влияние на личность человека, они делают его лучше. Понимание истинной природы вещей меняет человека, и Платон говорит, что пленник, который «увидел свет», уже не сможет спокойно жить, вернувшись в пещеру. Ему будет трудно видеть в темноте, а если он расскажет другим пленникам, что видел, и попытается их освободить, они воспротивятся ему. Чтобы познать Истину и Добро, человек должен пройти путь познания. Метафизические размышления Платона порождены отнюдь не теоретическим интересом. Он хочет дать людям лучшую жизнь и убежден, что необходимым условием для этого является знание.

Цель – пребывать в мире осознанно. Думаю, именно это имеет в виду Новалис, описывая философию как ностальгию. Философия не чужда обычным людям: все мы так или иначе задумываемся над философскими вопросами. Человек – существо метафизическое. Кант считал метафизику естественной предрасположенностью человека. Для Канта наша склонность к метафизике столь же непреложна, как наше дыхание и чувственный опыт. Метафизику придумали не философы, она предшествовала философии, и задача философии – дать критический обзор этой метафизики, чтобы уберечь нас от иллюзий. Эти иллюзии тоже естественны, в том смысле, в каком естественны болезни, и Кант называет критическую философию лекарством от болезни разума, которая отравляет наше существо. Некоторые философы – к примеру, Платон и Спиноза – утверждали, что философия предназначена лишь для избранных. Кант же, напротив, считает, что философия открыта для всех, что сама идея философии демократична. В философии буквально каждый человек может сформировать свое мнение, и большинство мнений заслуживают серьезного рассмотрения. Велика вероятность, что они будут опровергнуты, но для этого нужны рациональные аргументы. В точных науках все обстоит иначе – профессиональному физику не требуется всерьез рассматривать мнение профана о строении элементарных частиц или другой физической проблеме. В философии это неизбежно. Философией пропитаны наш язык, политика, все наши поступки – другими словами, любая человеческая деятельность. Все философствуют, хотя и не все это осознают. И тем не менее философия часто кажется нам чуждой. Одна из причин состоит в том, что современная философия достигла достаточно высокого уровня абстракции и вдобавок может быть сложна для понимания. Другая причина заключается в полной перестройке мышления, которую нередко вызывает философия. Дело не только в пополнении своих знаний новыми фактами, но и в том, чтобы найти в себе мужество усомниться в базовых предпосылках, на которых строится наше понимание мира и самих себя. Мы должны просто-напросто научиться мыслить иначе – и на принятие философского стиля мышления может уйти немало лет. С этой точки зрения философия действительно оказывается чужеродной, потому что ее нельзя просто встроить в привычный образ мышления, который она как раз и подрывает. И если, к примеру, Платон, Кант или Гегель не кажутся поначалу непонятными – и не остаются непонятными еще очень долго после начала изучения, – то вы, судя по всему, просто ничего не поняли в их философии. Великая философия дает возможность посмотреть на мир под совершенно новым углом, и в этом она сродни великому искусству.

Разделы философии

В попытках понять бытие философы, принадлежащие к различным дисциплинам в рамках философской науки, пользуются различными инструментами и применяют их к различным явлениям. Традиционно к философии относят следующие пять дисциплин: (1) метафизика, или онтология: учение о том, что есть бытие, каковы наиболее фундаментальные свойства реальности; (2) эпистемология: учение о знании; (3) этика: учение о морали; (4) эстетика: учение о красоте и сущности искусства и (5) логика: учение о принципах правильного мышления. Помимо этих пяти, существует еще целый ряд других дисциплин, и некоторые из них по большому счету можно считать подразделами названных выше, а другие трудно отнести к какой-либо категории. Вот лишь часть из них: философия науки, философия языка, философия сознания, философия права, политическая философия, социальная философия, философия религии, философская антропология, феминистская философия, экофилософия и экзистенциальная философия. Этот список можно продолжать до бесконечности, так как трудно представить себе тему, которая не могла бы стать предметом для философствования. Границы между различными дисциплинами зачастую размыты. Логика является неотъемлемым элементом любой философской дисциплины, поскольку с ее помощью проверяется легитимность любых философских аргументов. С другой стороны, сама логика покоится на предпосылках из области метафизики. Также метафизика распространяется на область этики, поскольку она необходима для рассуждений о свободе воли и тому подобных вещах.

Можно ли сказать, что некоторые из этих дисциплин важнее других? Традиционно считалось – и до сих пор считается, – что философские дисциплины подчиняются иерархии, и наиболее фундаментальная из них главенствует над другими и считается «первой философией». Этот статус долгое время принадлежал метафизике, или онтологии. Однако в наше время ведущую роль играет эпистемология, иногда вкупе с логикой. Бертран Рассел утверждал, что логика лежит в основе философии, а не так давно китайский философ, математик и логик Хао Ванг привел новые аргументы в пользу того, что самой фундаментальной дисциплиной философии является именно логика. Необычную позицию занимает французский философ Эммануэль Левинас, утверждающий, что первой философией следует считать этику. Его утверждение базируется на идее, что в философской традиции всегда отдавалось предпочтение обезличенному представлению сущего в разуме, и тем самым полностью игнорировалось само сущее, несводимое к чему бы то ни было. С точки зрения Левинаса, самым фундаментальным опытом человека является его отношение к Другому, а поскольку в основе этого отношения лежит этика, значит, она и должна быть первой философией. Сам я придерживаюсь мнения, что никакой первой философии не существует, в том смысле, что не существует чего-то универсального, стоящего выше различных философских взглядов на мир. Я не считаю одни философские дисциплины более фундаментальными или важными, чем другие. Поэтому я отказываюсь от иерархического представления разделов философии, но считаю их равноценными, поскольку каждый из них может быть в той или иной степени применим при описании отдельных явлений.

Философские «данные»

Михаэль Тойниссен предложил считать метафизику не первой, а последней философией, поскольку она не предлагает «первичного толкования» мира, а скорее развивается после предложенных толкований – к примеру, научных – и пытается рационально определить истинность или ложность этих толкований. Философия вообще возникает только после того, как мы собрали данные в других научных областях. Не существует никаких «философских лабораторий» и соответствующих баз данных, которые имеются в других науках. Мы не проверяем философские теории путем наблюдения. Причина заключается в том, что философские теории, как правило, нейтральны по отношению к наблюдаемым явлениям. Разумеется, каждый философ отталкивается от того, что может наблюдать, но, в отличие от естествознания, философия существует в райских условиях доступности всех необходимых доказательств. И поскольку философия не относится к позитивным наукам, ее утверждения невозможно подвергнуть непосредственной проверке реальностью. Философия развивается не путем накопления эмпирических данных в новых областях, а скорее путем размышления над тем, что мы уже знаем. Чаще всего философские разногласия касаются не «фактов», хотя и тут возможны варианты. Разногласия возникают не вследствие того, что философские теории основываются на различных фактах, а вследствие того, что фактам придается очень различное значение. Два противника на философском поле могут оперировать одними и теми же фактами, толкуя их по-разному. Если взять какой-нибудь классический философский вопрос, к примеру, вопрос о возможности свободной воли, мы едва ли приблизимся к ответу, совершая дополнительные наблюдения. То же касается и известного вопроса существует ли реальный материальный мир за пределами нашего сознания: идеалист и реалист не имеют разногласий относительно того, что мы можем наблюдать, но они склонны объяснять это по-разному. Философы не согласны друг с другом по поводу того, какие доказательства следует считать решающими, какие критерии должны лежать в основе выбора решающих доказательств. И хотя мы принимаем к рассмотрению различные виды «данных», нам придется выбирать, какие из них считать более весомыми, если они противоречат друг другу. Многие современные философы, особенно представители англо-американской традиции, отдают однозначный приоритет науке. Другие утверждают, что научные объяснения имеют смысл лишь постольку, поскольку они подтверждают наш повседневный опыт.

Итак, с какими же «данными» имеет дело философия? В общей сложности их можно разделить на четыре категории: (1) повседневный опыт, (2) общепринятые убеждения, (3) сохранившиеся в культуре или искусстве представления прошлого, (4) научные теории и факты. Между этими четырьмя категориями не существует жестких границ. Возьмем, к примеру, представление о гелиоцентрической системе мира. Это (2) общепринятое представление, которое (3) сохранилось в нашей культуре и (4) является научным фактом. Впрочем, оно противоречит (1) нашему повседневному опыту, поскольку для нас все выглядит так, как будто это солнце движется по небу. Получается, что философские «данные» могут противоречить друг другу, и не всегда легко определить, на какие из них следует полагаться. Бывает и так, что друг другу противоречат данные из одной категории. Я склонен утверждать, что именно противоречия и составляют основу философии. Мы начинаем философствовать, оказавшись перед лицом неразрешимого конфликта между различными представлениями, которые одновременно кажутся нам истинными, но при этом несовместимы друг с другом. К примеру, Кант использовал такие противоречия как предпосылки для собственной философии – так называемые антиномии. Примером такой антиномии является противоречие между убеждением, что все в мире подчиняется законам природы, и верой в свободу воли. Кант считал, что разрешение этих антиномий было прямым свидетельством, что его философия верна. Аристотель посвятил третью книгу «Метафизики» подобным противоречиям. Именно такие нестыковки в наших представлениях запускают цепочку философских размышлений, поскольку они фрустрируют нас и вызывают потерю ориентации.

Даже самые укорененные из наших представлений могут быть поставлены под сомнение. Это делается не для того, чтобы нарушить доверие к этим представлениям, – в случае, если они не пройдут проверку, – но для того, чтобы получить весомые основания для доверия. В этом случае мы слегка отстраняемся от того, что ранее принимали как данность, и признаем, что некоторые утверждения не обязательно верны просто потому, что мы считаем их верными. Впрочем, такое сомнение не может быть тотальным. Сомнение возможно лишь при условии, что мы считаем истинным нечто другое. Тем не менее порой нам приходится отказываться от самых фундаментальных представлений. Проблема заключается в том, что интуитивные представления могут быть очень различными, и философия в значительной мере состоит из споров о том, чьи интуитивные представления наиболее интуитивны. А разрешить этот вопрос однозначно не так уж просто. Наша интуиция может подводить нас, как и наши органы чувств. Но подобно тому, как мы все равно вынуждены полагаться на свой чувственный опыт, мы вынуждены полагаться и на интуитивные представления. Без них мы не можем заниматься философией, поэтому нам приходится принимать их на веру. Некоторые интуитивные представления можно отбросить, но нельзя отбросить их все. А «глубоким» интуитивным прозрениям мы придаем большой вес: если мы получаем результат, который идет вразрез с нашими фундаментальными интуитивными представлениями, мы решаем, что этот результат ошибочен. И нужно все начинать сначала. Если вам казалось, что философы могут развивать теории, следуя только своему вдохновению, я вынужден вас разочаровать.

Философия как критика

Из-за узкой специализации большинство сегодняшних профессиональных философов гораздо более ограничены в развитии «увлекательных» метафизических теорий, чем представители естественных наук. Философы видели обрушение слишком многих метафизических замков, чтобы без опаски предаваться метафизическим рассуждениям. Мы не можем запретить кому бы то ни было – в том числе и философу – развивать метафизические теории, но мне кажется, что эта задача второстепенна по отношению к критической функции философии. Когда Кант называет свои философские труды «критикой», он не подразумевает тех негативных коннотаций, которыми это слово сопровождается в наши дни. Этимологически слово «критика» восходит к греческому ??????? – «искусство разбирать, судить, упорядочивать, исследовать». Критика – это не только доказательство отдельных утверждений, но и практика, призванная упорядочивать мышление и действие, отделять здоровое от нездорового. Критика – это бесконечный процесс, в котором разум постоянно участвует в разрешении новых противоречий.

Философские вопросы встают тогда, когда в наших понятиях возникает путаница, когда идеи входят в противоречие, когда в нашем уме сталкиваются несовместимые мысли, обойти которые никак не получается, и мы больше не знаем, как нам относиться к самим себе и к миру. Нам требуется навести ясность в своем уме и языке. У нас есть веские основания полагать, что абсолютно все, что происходит в мире, имеет причину, но нередко, запутавшись в терминах, мы говорим, что у всего есть основание, а это уже другая история. Размышляя о мире – а этим занимается каждый человек, – мы нередко попадаем в ловушку собственного языка. Витгенштейн отмечал, что нас часто вводят в заблуждение картины, встроенные в наш язык. С его точки зрения, задача философии состоит в обнажении этих «грамматических фикций» и демонстрации их беспочвенности. Вместе с тем такая форма философии может разочаровать того, кто ищет в философии «глубоких» откровений.

Глава 3. Философия и наука

Философия традиционно была тесно связана с религией, искусством и наукой. В конечном счете все эти дисциплины сводятся к стремлению познать мир и поместить человеческую жизнь в какой-то более широкий контекст. В нас заложена такая потребность. Самые спорные и неоднозначные понятия в нашем лексиконе связаны не с упорядочиванием отдельных фрагментов опыта, но с описанием всего опыта как единого целого. Основным инструментом для создания такой целостной картины всегда была – а во многих частях света и по сей день остается – религия, однако в современном западном мире эту роль приняла на себя наука. Некоторым направлениям философии удалось сформировать целые культуры и определить мировоззрение отдельных народов. В качестве примера можно привести античный стоицизм. Однако приходится признать, что в целом эту роль вплоть до настоящего времени играла религия, а теперь она отдана науке.

Философия как прародитель науки

Знание существовало до возникновения философии, а после ее возникновения продолжало развиваться и за ее пределами. Но наука – методический поиск доказуемых и точных знаний о мире – это философский проект, сформированный философскими школами античности, прежде всего платоновской Академией и аристотелевским Ликеем. С исторической точки зрения философия может считаться прародителем всех научных дисциплин. Древнегреческие философы изучали самые разные темы и объекты, и вся их деятельность считалась «философией». Сколько-то заметное разделение между философией и наукой наметилось лишь в середине XVII века, и тогда же между ними началось соперничество, в котором наука поразительно быстро одержала верх. Разрыв между философией и наукой был следствием взрывообразного развития научных дисциплин в эпоху научной революции. Наука существовала и до этого, в Античности и Средневековье, когда аристотелевские теории обладали большим авторитетом, однако в те времена наука считалась всего лишь разделом философии. То, что мы сегодня называем естествознанием, тогда было философией природы, или натуральной философией.

Тем удивительнее, как быстро произошел разрыв. Еще Декарт, живший в середине XVII века, не проводил никакого различия между философией и наукой. Современники считали его продолжателем научных исследований Галилео Галилея, но потомки отнесли его скорее к философам, нежели к ученым. Хотя для самого Декарта, повторюсь, никакой разницы не было. Несколько десятилетий спустя Лейбниц и Ньютон оказались по разные стороны казавшейся непреодолимой пропасти, которая разделила науку и философию, несмотря на то что Лейбниц считал себя ученым, а Ньютон – философом, что отражено в названии его самого известного труда «Математические начала натуральной философии» (1687). Впоследствии многие философы внесли важный вклад в науку: к примеру, Кант прославился как физик еще до того, как разработал свою философию, но к тому времени различие между этими двумя видами деятельности уже стало общепризнанным.

В эпоху Просвещения философия и наука заключили союз в борьбе за рациональный взгляд на мир, который должен был прийти на смену суевериями и предрассудкам, и выступили единым фронтом против религии. Впрочем, один из союзников оказался значительно сильнее другого, и философия вынуждена была пуститься на поиски новых задач. К примеру, она могла стать своего рода вассалом науки и заниматься прежде всего устранением метафизических препятствий на пути развития своего сюзерена. Такой взгляд на роль философии получил широкое распространение, особенно в англоязычном мире. Исходя из этого взгляда, философия сама по себе не может служить источником позитивного знания и должна довольствоваться расчисткой дороги от препятствий, мешающих науке в поиске знаний. Другими словами, собственно философских проблем с этой точки зрения не существует.

Взгляд на философию, как на вспомогательную дисциплину, пришел на смену традиционному пониманию философии как праматери всех наук. В попытке защитить статус философии как самостоятельной дисциплины многие философы, в особенности немецкие идеалисты, провозгласили философию сверхнаукой, которая может подчинить себе естествознание, и для Гегеля философия была дисциплиной, которая систематизирует все научные области и тем самым придает им полноценность. Однако после падения гегельянства стало очевидно, что науке совсем не нужна философия, и к концу XIX века философия оказалась выброшенной на периферию, а статус главной науки получило естествознание. С тех пор эта тенденция только усиливалась. В XX веке научные исследования развивались так бурно, что теперь наука считается не просто одним из источников истины, но ее единственным Источником. А место философии – на задворках. Получается, что наука оттеснила своего прародителя.

Когда философии удается выделить новую область действительности и развить методологию для исследований в этой области, возникает новая научная дисциплина, которая сразу же отделяется от философии. Физика и математика произошли от древнегреческой космологии. Экономика как научная дисциплина имеет истоки в философии утилитаризма, юриспруденция и политология – в политической философии, а лингвистика – в философии языка. Философия постоянно оказывается повитухой при рождении новых научных дисциплин. Все естественные науки родились подобным образом в эпоху научной революции, в XIX веке так появились на свет психология, социология и педагогика, а в XX веке – лингвистика, информатика и когнитивистика.

Многие философы недовольны этим, потому что таким образом область философии постоянно «съеживается», но, с другой стороны, можно сказать, что порождение новых наук – одна из важнейших задач философии. Философия, которая постоянно «теряет» области действительности, уступая их новорожденным научным дисциплинам, – это продуктивная философия, и именно такой она должна быть. Вместе с тем постоянное деление суммы человеческих знаний на все большее количество научных дисциплин, непрерывное ее дробление наделяет философию новой и весьма важной синоптической – объединяющей – функцией. В свете этого весьма прискорбно, что философия становится такой же раздробленной и узкоспециализированной, как современные научные дисциплины, ведь и она, в свою очередь, равняется на них.

Отношения между философией и наукой

Ни один вопрос не может быть слишком общим – равно как и слишком узким – для философии. Но философские вопросы не являются эмпирическими. На них нельзя ответить, просто-напросто указав на соответствующие эмпирические данные. Если на вопрос можно ответить просто, значит, это не философский вопрос. Именно поэтому некоторые вопросы, которые изначально были философскими, со временем становятся научными. К примеру, в какой-то момент такой переход совершил вопрос о праматерии. Теория об атомах, разработанная Демокритом и Лукрецием, была попыткой дать исключительно умозрительный ответ на вопрос, каковы мельчайшие составляющие материи. Сегодня этот вопрос относится к области физики, а не философии. Вместе с тем физики могут сделать ряд предположений об элементарных частицах, и эти предположения в свою очередь могут стать предметом философских изысканий. Наглядный пример – философские вопросы, возникшие вследствие открытий в квантовой физике.