– А почему саксы хотели его повесить?
Хастейн в очередной раз терпеливо объяснил, что провинность, за которую меня приговорили к наказанию, ему неведома, но Бьёрн Железнобокий расценил, что вряд ли это имеет отношение к моему знанию местности.
– Наверняка он лошадиный вор или просто разбойник, – в конце концов пришел к заключению чернобородый. – И, если так, совершенно не разумно оставлять его в живых.
Тут я начал понимать, почему Бьёрн Железнобокий попросил Хастейна объяснить вождю мое присутствие в лагере. Седобородый воин не желал тратить много времени на то, чтобы донести до предводителя нехитрое сообщение.
– А если он лошадиный вор или разбойник, – терпеливо отвечал Хастейн, – значит, поможет нам отыскать верховых лошадей и церковное серебро. Кстати, он уже обмолвился кое о каких сокровищах, что хранятся в монастыре, куда он может нас отвести.
– А вдруг это лишь западня?
– Перед тобой простой крестьянский парень. Каким образом он может загнать в ловушку пять сотен вооруженных до зубов воинов?
– Но ведь односельчане по какой-то причине приговорили его к виселице?
– Само собой, на то была причина, но, как ни крути, нам ничего о ней неизвестно.
– То есть ты и впрямь не знаешь, за что его собирались повесить?
Тут я взглянул на Хастейна с нескрываемым недоверием, но он проигнорировал мой взгляд.
– Я действительно не знаю, за что его собирались повесить, – подтвердил он.
Чернобородый смерил меня долгим мрачным взглядом.
– Я не собираюсь рисковать, связываясь с подобными типами. Повесь его!
Хастейн прикладывал все силы, чтобы сформулировать вежливый ответ.
– Я думаю, – медленно начал он, – что Бьёрн будет не согласен с таким решением…
– Бьёрну надо учиться делать то, что приказано, – прервал его чернобородый. – Он должен был полностью истребить население деревни, а он почему-то возвращается с этим олухом. Но ярл – это я, и я говорю: повесь этого сакса.
Хастейн ничего не смог возразить на безапелляционный приказ. Я должен был сам спасать свою шкуру.
– Высокочтимый хёвдинг, – приступил я к делу, – как может столь жалкий раб представлять опасность для столь могущественного повелителя? Позволь мне для начала продемонстрировать свою полезность, прежде чем ты примешь решение лишить меня жизни.
Чернобородый в сомнении молча переводил взгляд с меня на Хастейна.
– А ведь он говорит по-нашему.
– И впрямь! – воскликнул Хастейн.
Чернобородый подошел ближе и рассмотрел меня со всех сторон, словно я был хромой лошадью, которую ему пытались подсунуть.
– Знаешь ли ты, сакс, кто я такой? – спросил он наконец.
– Нет, – ответил я, – зато я знаю, что меня зовут Вульф, и что я сын вёльвы. Так что самым умным с твоей стороны было бы не ссориться со мной.
Его взгляд стал совсем пустым, пока он пытался осознать мои слова. На мгновение мне даже показалось, что я переусердствовал. Но он вдруг закинул голову назад и громко рассмеялся над моим предостережением.
– А ты не из робких, – улыбнулся он, обнажив ровные зубы. – И мне это нравится. Только Вульф – вовсе не имя. Это звук, который издают, когда выпили лишнего и хотят малость освободить желудок.
Он ждал моей реакции на оскорбление; стану я защищать свою честь или отступлю, как побитый пес? Я выбрал нечто среднее.
– Имя не должно стать преградой между нами, – изрек я. – И то, что я собираюсь поведать, с лихвой компенсирует мою природную дерзость.
Он поглаживал ухоженную черную бороду, продолжая с оживлением меня рассматривать.
– Никакой ты не дерзкий, – рассудил он. – Ты бойкий на язык, а у нас за это легко могут перерезать шею. И пока этого не произошло, расскажи-ка мне обо всем, что тебе известно.
И я приступил к рассказу о сокровищах монахов, спрятанных в секретной крипте под монастырем Святого Кутберта.
– Монастырские сокровища нас не интересуют, – перебил меня чернобородый, так яростно взмахнув рукой, что зазвенели его серебряные браслеты. – Мы здесь по совершенно другой причине.
– Хастейн сказал то же самое. По какой же?
– Пусть это тебя не тревожит. Ты являешься пленником Бьёрна Железнобокого, или его рабом, или как там вы, саксы, это называете, и должен делать лишь то, что тебе скажут. Всю оставшуюся жизнь, а она наверняка долго не продлится, тебя будут звать Рольфом. Меня можешь называть Сигурдом Змееглазым.
Я изумился необычному прозвищу. Он обратился к Хастейну:
– А где мой брат?
– Бьёрн Железнобокий подсел к костру с намерением напиться.
На краткий миг по лицу Сигурда Змееглазого скользнула неуверенность, но он сразу вернулся к прежней строгости.
– Значит, сейчас не стоит его беспокоить. Но завтра я непременно серьезно побеседую с ним о целесообразности захвата в плен заносчивых юношей, приговоренных к повешению. – Он вновь уселся на пенек и жестом показал, чтобы мы уходили. – Пока можешь взять Рольфа к себе в палатку, не забудь только крепко-накрепко привязать его на ночь.
С облегчением кивнув, Хастейн направился вместе со мной к выходу.
– Если ты брат Бьёрна Железнобокого, – бросил я через плечо, – значит, ты приказал уничтожить все население Тевринтона.
Сигурд Змееглазый резко вскочил, и, когда он уставился на меня, я заметил, что у него словно вытек левый зрачок, оставив на зеленой радужной оболочке черный след, похожий на змею. Видимо, эта особенность внешности и обеспечила ему его прозвище.
– Не надо вламываться сюда и попрекать меня тем, что случилось с твоей родной деревней и ее населением.
– Тевринтон – не моя родная деревня, и я не знаком ни с одним из ее жителей.
Хастейн рассмеялся за моей спиной.
– Он и мне пытался это втолковать. Да только он так пялился на девчонку, будто влюблен в нее много лет.
– Что за девчонка?
Хастейн описал овальное лицо Беллы, пухлые губы, изящные черты и большие синие глаза, что сияли как звезды. Правда, он использовал более вульгарную лексику.
– Она девственница? – спросил Сигурд Змееглазый.