Телефонная будка на краю земли

– Пока, я скоро вернусь, обещаю.

(Возвращается назад.)

– Чуть не забыл: ешь там все, что захочется.

15

После того дня Юи и Такэси часто возвращались в «Белл-Гардиа» – каждый месяц. Они встречались возле статуи Моаи у станции «Сибуя». Им обоим было удобно туда добираться, и Юи любила бывать там до рассвета, видеть почти пустым место, куда днем и вечером, казалось, стекалось все население Земли. С выключенными экранами и мигающими светофорами знаменитый Сибуйский пешеходный переход казался заброшенным, как оставленная на углу праздничная повозка с потухшими огнями.

У них появился свой маршрут: в четыре утра они выезжали на машине в сторону Иватэ, останавливались в Тибе, заходили в «Lawson», покупали что-нибудь на завтрак и обязательно брали плитку шоколада, от которой Юи поспешно отламывала несколько долек и отправляла в рот, как только океан появлялся перед глазами. Так Такэси узнал о ее приступах тошноты и о море.

А Юи узнала, что день их путешествия был единственным днем в месяце, когда Такэси не брал с собой телефон. Он говорил, что поездка нужна ему физически, что ему нужно прочувствовать это расстояние всем телом. А телефон отбрасывал его назад во времени, сталкивал лоб в лоб с самим собой, таким, каким он был во все остальные дни.

Такэси на всякий случай дал номер Юи матери, которая оставалась сидеть с внучкой, когда он уезжал. Так еще один человек узнал о существовании Телефона ветра и о молодой женщине, которая раз в месяц в воскресенье выезжала в сторону горы Кудзира.

Юи и Такэси виделись только во время поездок в «Белл-Гардиа». Как будто место их первой встречи должно было определить, что ждет их в будущем. И все же расстояние между ними сокращалось. Вскоре они начали ежедневно обмениваться сообщениями.

В тот вечер, когда Юи в поисках перчаток наткнулась на завернутый в упаковочную бумагу подарок для дочки, она написала именно ему. Юи переезжала в спешке. Вещи хватала не глядя и закидывала в коробки: ей казалось, что они жгут пальцы. Так в новом доме очутилось пугающее множество того, что она когда-то покупала для дочки и находила до сих пор, хотя с переезда прошло два года: вещи, мимо которых Юи не смогла пройти; покупки с распродажи, которые грех было не взять, даже если по возрасту давать их дочке было рано; платья, ожидавшие, когда девочка до них дорастет. Время от времени Юи находила кукол, альбомы для рисования, юбочки, которые по своей рассеянности забыла отдать ей. Когда она смотрела на них, сердце так и щемило: Юи не могла простить себе, что лишила дочку этих маленьких радостей.

Такэси ответил на ее сообщение очень тепло, с заботой, и она стала писать ему каждый раз, когда это повторялось. Он пообещал ей, что когда-нибудь, когда она почувствует, что готова, они вместе приберутся у нее дома, разберут все шкафы, ящики, а главное – так и стоявшие нераспакованными с переезда коробки, перед которыми Юи испытывала неподдельный ужас.

Такэси тоже писал Юи, когда ему виделась жена: то в пациентке, стоявшей к нему спиной у окна, то в женщине, перебежавшей ему дорогу наперерез, когда он спешил на работу. Ей он рассказал, как волнуются воспитательницы детского сада из-за того, что его дочь не говорит. В саду она рисовала, участвовала в общих занятиях, но не издавала ни звука. Никто уже не помнил голос Ханы, да и самому Такэси казалось, что он стал его забывать. В такие моменты он смотрел короткие видео, хранившиеся в компьютере: Хана поет песенку из мультфильма, Хана, коверкая слова, пытается напеть традиционную песню, Хана с умным видом говорит глупости, которые только в этом возрасте и можно говорить.

Когда его охватывала тоска о том, что он потерял, смешанная со страхом, что это еще не конец испытаний, которые уготовила ему жизнь, он писал Юи, что ему «немного грустно», и она все понимала. Сами того не замечая, Юи и Такэси стали похожи друг на друга.

Такэси другими глазами взглянул на свой дом, и особенно на те его уголки, где он прятал что-то от Ханы: опасные предметы, сладости, вещи, которые Хана разбросала и не убрала за собой и которые в наказание исчезали без следа. Он перестал покупать подарки заранее и одежду на вырост. Когда он видел в магазине что-то, что должно было ей понравиться, покупал и отдавал сразу. Он узнал от Юи, что завтра – не данность, его в принципе может не наступить.

Юи, в свою очередь, стала ходить к врачам. После двух лет подсознательной надежды, что очередная простуда перерастет в воспаление легких и запущенная боль в горле будет нестерпимой настолько, что она не сможет думать ни о чем другом, она снова начала думать о здоровье и заботиться о себе, как умела.

Когда на улице ее что-то смешило или умиляло: собака в парке, играющая сама с собой, потому что хозяин задремал, или дети в прогулочной тележке, которые весело кричали, увидев поезд, – она снимала короткие ролики, своего рода хайку в видеоформате. Юи забывала о них на время, а потом пересматривала по пути на работу, или перед сном, или в любое другое время дня, когда становилось тяжело на душе. Как и Такэси, она накопила целую коллекцию таких фильмов, и их хватало, чтобы хоть немного осветить самые мрачные часы.

А потом наступала субботняя ночь, а за ней, как по расписанию, то самое воскресное утро, когда они ехали вместе в «Белл-Гардиа». Тот условленный час, в который она коротко ударяла кулаком по кнопке клаксона, сообщая Такэси, что приехала, как когда-то в детстве сигналила матери, чтобы та скорее выходила из дома. То мгновение, когда Такэси поднимался с бордюра статуи Моаи, чтобы сесть в машину рядом с женщиной, о которой ему хотелось узнать еще больше. Мгновение, когда он испытывал счастье и какое-то особенное удовольствие от того, что снова видел ее улыбку, блестящие глаза, маленький рот с пухлыми губами, острый нос, ее волосы, менявшие цвет на уровне плеч.

Этот момент перестал казаться им обоим встречей едва знакомых людей, которые отправляются из одной точки мира в другую, они видели в нем возвращение. Он возвращался к ней. Она возвращалась к нему.

16

Вещи, купленные для дочки (и так и оставшиеся новыми), которые обнаружились дома у Юи

Пустышка с усами.

Розовые штанишки с украшенными кружевом карманами.

Игрушечная труба с Анпанманом.

Чашка с изображением Минни-Маус и ручкой в форме бантика.

Три заколочки, усыпанные алмазными блестками.

CD-диск с рождественскими песнями.

Полотенце, точно такое же, как то, в которое она заворачивала после купания новорожденную дочку.

Ползунки на три месяца.

Варежки с цветочками.

17

По пути в «Белл-Гардиа» они редко включали радио, а станцию Юи – и вовсе никогда. Ее программу Такэси старался слушать в прямом эфире, а если в это время была операция или другие неотложные дела, ставил на запись. Более того, он на всякий случай стал записывать все выпуски и собрал целый архив с голосом Юи.

Ему нравился строгий тембр, благодаря которому она дирижировала голосами исследователей, журналистов, ученых, и сменявшая его ласковая, ободряющая интонация, которой она встречала голоса дозвонившихся слушателей со всех уголков Японии. Но больше всего он любил слушать, как ей удается придать уверенности людям, которые не привыкли говорить, поддержать их.

По пути, когда сбоку плескалось море, а впереди виднелись горы, они обычно слушали музыку. Юи нравилась босанова – ностальгические мелодии тех времен, в которые она не жила, той земли, о которой почти ничего не знала, но мелодии такие красивые, что слезы начинали катиться из глаз. Она была убеждена, что ностальгия не имеет ничего общего с памятью, что настоящую, сильную ностальгию можно почувствовать только по тому, с чем никогда не соприкасался напрямую.

А Такэси был воспитан на роке, слушал «X Japan», «Luna Sea», «Glay» и время от времени подкидывал Юи наиболее мелодичные их песни, «Forever Love» или «Yuwaku». Она по-доброму посмеивалась над несоответствием тихого голоса Такэси и этой громкой музыки с кричащими во все горло исполнителями.

От Токио до Оцути на машине ехать было очень долго, но так и должно было быть. Нескончаемые часы за рулем по очереди (Такэси сменял Юи, когда она уставала) были необходимы, чтобы подготовиться к встрече с садом, расположившимся на брюхе Китовой горы. Музыка на заднем плане, разговоры, сменявшиеся молчанием, мерное дыхание во сне, когда кто-нибудь из них задремлет, успокаивали нервы, укрепляли мышцы их сердец.

Сердца становились мягче, подвижнее, словно готовились к изменениям, которые каждый раз вызывал в них ветер «Белл-Гардиа». Километр за километром они приближались к Телефону ветра, к виду на сад, лодки, сияющее море.

Если бы Юи попросили объяснить это чувство метафорически, она вспомнила бы о мучительных схватках, предшествующих родам, – чуде, которое ей удалось испытать в день рождения дочери: закрыть, чтобы раскрыть, сжать, чтобы расслабить, сомкнуть и удерживать, чтобы толкнуть и расширить. Абсолютный парадокс. Вроде того, что люди выражают формулой «все придет, стоит только отпустить». Как настоящая любовь, как ребенок, которого не получается зачать.

Удастся ли им сегодня поговорить с родными? Станет ли Юи в этом месяце проще просыпаться по утрам и понимать, что она одна дома? Перестанет ли Такэси всматриваться в пустую половину кровати и застывать у двери ванной всякий раз, думая по привычке, сколько же можно там сидеть, чтобы потом прошептать нежно: «Не торопись, любимая»?

18

Любимые бразильские песни Юи в прошлом и сейчас

«Аguas de Mar?o» Элис Режины, оригинальная версия с альбома «Элис» (1972).