Атавия Проксима

– Что-нибудь случилось? – Профессорша вылезла на дорогу, довольная, что представилась возможность маленько поразмяться.

– Пока что ничего. Ты во-он там, впереди, ничего не видишь?

– Впереди? – переспросила она, но вместо того чтобы посмотреть в указанном направлении, задрала голову кверху. – Гросс!.. Жуки!.. Клянусь, самые настоящие жуки!.. Один, два… целых четыре жука!.. Майские жуки!.. В двадцатых числах февраля!..

Действительно, над их головами кружило несколько крупных майских жуков. Вот один из них спустился на мостовую, сложил крылышки, и они заблестели коричневым лаковым блеском.

Майские жуки в конце февраля!

– Гросс, поймай мне жука!.. Поймай!.. Ну, миленький!..

Глаза фрау Полины горели детским азартом.

Но прежде чем профессор собрался выполнить ее просьбу, жуки улетели.

Лишь теперь, с сожалением проводив их глазами, госпожа Гросс обратила свой взор в направлении, указанном мужем. То, что она разглядела, полностью совпало с его выводами.

Примерно на километр вперед дорога была совершенно пустынной. А за какой-то неясной отсюда, но бесспорно существовавшей гранью бурлило густое месиво из людей и автомашин. Судя по пунктиру, разбегавшемуся по обе стороны дороги вплоть до самого горизонта, и дорогу и поле, очевидно, преграждали три плотные цепочки людей. Трудно было на таком расстоянии разобраться, что это были за люди, еще труднее было понять, в чем дело. Ясно было лишь одно: эти цепочки задерживали толпу, напиравшую с юга. Пока еще не было оснований поворачивать машину обратно. Еще меньше смысла было оставаться на месте. Кто знает, сколько пришлось бы прождать?

– Рискнем, жена?.. Подъедем поближе, а?

– Что ж, – сказала профессорша, – почему не подъехать? Ведь не на войне, не застрелят… В крайнем случае, выругают или оштрафуют.

Они самым тихим ходом проехали еще метров четыреста и удостоверились, что цепи действительно преграждают не только поле, но и автостраду. Цепи состояли из солдат.

Скорее всего солдаты сначала приняли их машину за служебную, военную и поэтому подпустили ее к себе довольно близко. Убедившись, что они ошиблись, солдаты что-то закричали и стали махать руками высунувшемуся из окошка профессору, чтобы он поворачивал обратно.

Теперь были совсем хорошо видны люди, стремившиеся прорваться сквозь цепи. Правда, сначала профессору показалось странным, что они все же не напирали на солдат, а держались от них на расстоянии в двадцать-тридцать шагов. Потом он различил нацеленные на толпу пулеметы.

Навстречу Гроссу, остановившему машину и вышедшему уточнить обстановку, бросились с автоматами на изготовку офицер и два солдата. На их лицах можно было прочесть то же отчаяние пополам со злобой и ужасом, что и у людей, которым они столь решительно преграждали путь на север.

– Куда вас несет! – истерически закричал офицер. – Поворачивайте, пока мы вас тут не прихлопнули!

– Нам нужно в Мадуа! – закричал ему в ответ профессор. – Мы едем в Мадуа!.. На кегельный турнир. Мы из Эксепта!..

– Поворачивайте к дьяволу! – завизжал офицер, размахивая автоматом. Считаю до пяти! Раз…

Гросс недоуменно пожал плечами и направился к машине.

Но внезапный треск одиночных выстрелов, пулеметных и автоматных очередей заставил его обернуться. Сейчас офицеру и солдатам было не до него. Воспользовавшись тем, что внимание заставы было отвлечено машиной профессора, толпа в нескольких местах прорвала цепи и рассыпалась по обеим сторонам дороги. За те несколько секунд, которые потребовались, чтобы Гросс успел обернуться и посмотреть на происходящее за его спиной, десятки убитых уже валялись на пухлом сыром снегу, раскинув ноги, зарывшись лицами в снег или, наоборот, запрокинув к небу сразу пожелтевшие лица. Были среди убитых люди всех возрастов, от грудных детей до дряхлых стариков, которым только какое-то очень сильное чувство, остававшееся пока неясным для Гросса, придало силы пробежать пять-десять шагов по рыхлому и глубокому снегу. Еще больше валялось на снегу раненых. Кое-кто из них все же пытался, истекая кровью, пробиться сквозь солдатские цепи, и таких солдаты, не подходя близко, приканчивали с какой-то непонятной холодной и брезгливой яростью.

– Что они делают!.. Мерзавцы!.. Убийцы!.. – профессорша всплеснула руками, побелела, поправила на себе шляпку и выскочила из машины на дорогу. Она хотела броситься к солдатам, чтобы помешать им расстреливать безоружную толпу.

– В машину! – схватил ее за рукав профессор. – С меня по горло хватит прежних допросов в Особом комитете…

Она послушно повернула к машине, но тут же потеряла сознание и грохнулась бы на шоссе, если бы муж вовремя не подхватил ее на руки. Мешкать нельзя было. Осатаневшим солдатам ничего не стоило дать несколько очередей и по его машине. Поэтому он кое-как устроил жену рядом с собой на переднем сиденье, чтобы в случае чего сразу можно было оказать нужную помощь. Затем он торопливо развернул машину и дал полный газ.

Фрау Гросс вскоре пришла в себя и сейчас тихо всхлипывала, глядя перед собой безразличным взглядом. Профессор понимал, что словами ее горю не поможешь. Он молчал, пытаясь разгадать причину этой массовой бойни.

И вдруг сзади послышался тихий стон.

– Раскис! – выбранил себя Гросс. – Уже мерещиться тебе стало, старый дурак!

Но и минуты не прошло, как стон повторился. На сей раз он был куда громче и не оставлял никакого сомнения в своей реальности.

Профессор сбавил газ и попытался рассмотреть, что там такое происходит на заднем сиденье. Теперь этим заинтересовалась и фрау Гросс. Она заглянула назад и ахнула: внизу, в тесном промежутке между задним и передним сиденьями, скорчившись, лежал на боку в лужице крови незнакомый молодой человек лет двадцати трех в расстегнутом бежевом бумажном пальто, очень дешевом и очень модном.

– Кто это, кто это? – испугался профессор. Только и не хватало, чтобы именно в его автомобиле вдруг обнаружили неизвестного, истекающего кровью человека, видимо скрывающегося от властей. Лучшего повода для ареста и его и Полины трудно себе представить.

– Это я! – торопливо отозвался неизвестный. – Это я, сударь!.. То есть, вы меня, конечно, не знаете… Меня зовут Наудус, Онли Наудус… Только, ради бога, не останавливайте машину!.. Они меня прикончат на месте… («Провокатор!» – подумал профессор.)… И… И вас тоже… Боже мой! («Нет, кажется, не провокатор, – продолжал лихорадочно прикидывать в уме Гросс, – а может быть… все может быть».) И вас и меня, клянусь богом… Ни в коем случае не останавливайте! Они нас немедленно прикончат… Всех троих… на месте!..

– Я вас спрашиваю, кто вы такой! – снова спросил Гросс, замедляя ход. Он решил повременить с остановкой. Этот парень смотрел на него такими умоляющими глазами и уж так не походил на провокатора, по крайней мере в том виде, в каком их представлял себе старый физик. А впрочем, кто его знает… Правда, он, кажется, и в самом деле ранен, но ради провокации они могут пойти и на то, чтобы легко ранить своего агента. Заплатят получше и нарочно ранят… Ну и неприятность!

– Онли Наудус? Я не знаю и знать не желаю никаких Наудусов. Немедленно вылезайте из машины!.. Я не вмешиваюсь в политику…

В это время откуда-то сзади, видимо из цепи, донесся треск пулеметной очереди. Совсем близко от раскрытого бокового окна просвистело несколько пуль. Чуть выше заднего окошка что-то ударило в стенку машины, в ней возникли две круглые дырочки, сквозь которые забрезжило унылое серо-голубое зимнее небо. Профессор и его жена инстинктивно пригнули головы, но пули проскочили значительно выше их голов и наискосок сквозь крышу.

– Вот видите! – прошептал незнакомец, словно опасаясь, как бы там, в цепи, не расслышали его ослабевший голос. – Я говорил!..

Нет, видно, и в самом деле останавливаться сейчас было опасно.

– Я не знаю и знать не желаю никаких Наудусов! – повторил профессор, но дал самый полный газ. – И на каком основании вы забрались в чужую машину не спросись? – Теперь, когда они мчались во весь опор, ему некогда было смотреть на своего негаданного собеседника. Гросс говорил, не оборачиваясь, и старался говорить как можно строже и суше. Проклятые порядки: чтобы оказать раненому самую неотложную помощь, нужно сначала обязательно прикинуться мерзавцем! – Я вас спрашиваю – почему?

Раненый промолчал. Он сделал вид, будто потерял сознание. А может быть, он и на самом деле обеспамятел? Вот задача! Этак человек вполне свободно может и кровью истечь. Эх, была не была! Гросс резко затормозил, выскочил на дорогу, распахнул заднюю дверцу и нагнулся над неизвестным, чтобы первым делом выяснить, куда он ранен.

– Не трогайте меня! – встрепенулся тот и попытался отодвинуться от Гросса. Застонав от сильной боли, он рывком прижался к противоположной дверце кабины. – Ради бога, не трогайте меня! Это смертельно оп…

Он рванулся, чтобы уклониться от рук недоумевавшего профессора, и потерял сознание, не докончив слова.

– Ах ты, боже мой! – огорчилась профессорша. – Нашел кого бояться! Да разве мы звери какие!

Она проворно выбралась из машины, помогла уложить раненого на заднее сиденье и быстренько, чтобы было чем перевязывать, извлекла из своего чемодана чистое полотенце с вышитыми в уголке красными шелковыми буковками «Э» и «Г». Ее муж тем временем расстегнул покрытое кровавыми потеками пальто раненого, осторожно высвободил из рукава его левую руку и стал стаскивать с нее рукава пиджака и сорочки. Проще и куда быстрее было бы, конечно, разрезать рукав, но у профессора не хватило духу портить бедняге одежду. Вряд ли у него стало бы средств купить себе новую: уж больно небогато он был одет.

Рана оказалась хотя и болезненной, но, видимо, совсем не опасной. Маленькой автоматной или пистолетной пулей пробило навылет мякоть левого предплечья. Гросс старательно, хотя и не очень умело, перевязал раненую руку.

– Да ты прямо прирожденный хирург! – восхитилась профессорша, окончательно удостоверившись, что жизнь раненого вне опасности. – Но только куда мы сейчас с ним денемся, ума не приложу. Как бы к нам не придрались…

– То-то и оно! – вздохнул ее супруг. Сейчас его снова терзали опасения, как бы эта непредвиденная история не обернулась для них какой-нибудь крупной неприятностью.

Раненый пришел в себя и открыл глаза.

– Ради бога, не дотрагивайтесь до меня! – прошептал он.

– Уже! – весело откликнулся профессор. – Уже мы до вас дотронулись, и вы ничего не почувствовали… Успокойтесь, самое болезненное уже позади.

Раненый в отчаянии прошептал:

– Боже мой, что вы наделали! Ведь я же говорил…