Stars

– Да, – улыбка Клода переросла в смех, – как русская милиция.

– А что, – я продолжала выпытывать технические подробности, – громкоговорители, рупоры, как в старом добром кино, больше не используете?

– Используем, – признался Лелуш, – потому что тремя тысячами человек нельзя управлять только с помощью рации.

– В каждом Вашем фильме играет много звезд. Как они уживаются между собой и трудно ли ими управлять, в том случае если они капризничают?

– Когда я планирую съемки фильма, очень трудно предусмотреть, как совместить одну звезду с другой, – видимо вспомнив о звездных конфликтах, Лелуш сморщился, – этого господина с этой дамой. Но наступает момент, когда на площадке устанавливается приятный микроклимат, звезды становятся разумными, все прилагают усилия и все проходит хорошо. Во время съемок как раз все проходит скорее гладко. Трудности возникают вне съемочной площадки, в процессе написания сценария и диалогов. На съемках все уже проходит хорошо.

Спрашиваю Клода, часто ли возникают на съемках фильмов непредвиденные заранее трудности.

– Когда мы планируем съемки, мы предусматриваем гораздо больше проблем, чем их возникает на самом деле. Мы так боимся выбиться из съемочного графика, потому что съемки фильма так дорого обходятся, что ассистенты стараются предусмотреть все и не просто все, а даже больше.

– Что приятнее всего в Вашей профессии? – Мой банальный вопрос вызывает неожиданно богохульный ответ.

– В процессе съемок фильмов мне больше всего нравятся отношения, которые устанавливаются с актерами и техническими сотрудниками. Это волшебный момент, потому что в одно прекрасное мгновение ты уподобляешься Господу Богу, ведь ты управляешь судьбами людей. Ты можешь все изменить, ты можешь их наградить или наказать.

Ого! Оказывается, звездная болезнь поражает по обе стороны камер. Вот в такие моменты я чувствую себя гениальной интервьюершей.

– А как быть, – видимо, я всерьез готовлюсь к кинопроизводству, – если Вы уже отсняли несколько сцен с актером, а потом он вдруг закапризничал? Не переснимать же весь фильм сначала?

– Дело в том, что я не снимаю капризных людей, – с удовольствием раскрывает мне тайны своей профессии Лелуш. Наверное, он точно знает, что в таком адском труде никто не захочет составить ему конкуренции. Тяжелые последствия работы у него на лице – любой психолог скажет, что неспроста у Лелуша появился его знаменитый лицевой тик, в виде подмигивания, но я, как вежливая девочка, не стану заострять на этом внимания. – Я всегда предварительно делаю пробы, и уже там становится видно, капризны ли эти актеры. И если это так, я их не беру, потому что это большой риск для съемок фильма. Ко всему прочему, с этими людьми нужно надолго выезжать на съемки. Я выбираю только тех, кто легко адаптируется к ситуации и условиям. Мы делаем пробы. Для фильма, о котором мы говорим, я делал пробы с Патрисией, Джереми и Клаудией Кардинале. Когда я вижу, что у меня с ними складываются хорошие отношения, тогда я им предлагаю работать со мной.

– Говорят, что Джереми Айронс – большой ловелас, – снова не удержалась я от сплетен.

– Да, это правда, – честно признался за того Лелуш.

– Не ревновала ли Патрисия Джереми к другим участницам съемок?

– Знаете ли, великие бабники очень хитрые люди, – улыбается Клод со знанием дела, – и все свои интрижки они проворачивают незаметно.

– Вы тоже бабник? – Журналист не может позволить себе задавать такие вопросы, а блондинка может.

– Мне доводилось заглядываться на некоторых женщин, – расхохотался Лелуш. – Готов признаться лишь в одном – что предпочитаю женщин мужчинам.

Интересуюсь, как началась его режиссерская карьера, в каком возрасте он почувствовал, что хочет стать именно Клодом Лелушем – великим режиссером.

– Я захотел делать кино, когда стал в него ходить. Во время войны моя мать прятала меня в кинозале. Нас разыскивало гестапо. Так я познакомился с кино, проводя целые дни в парижском кинотеатре, потому что немцы не арестовывали людей в кинозалах. И так родилась моя страсть к кино. Поскольку я провел часть жизни в кинотеатре, то очень скоро я почувствовал, что больше счастлив в кинотеатре, чем в жизни. Люди на экране были красивее, умнее, смелее, чем на самом деле. И я решил, что кино – это лучшая жизнь. Я сказал себе: «Я предпочитаю общаться с людьми на экране, чем на улице». Я принял решение, что сделаю из этого свое ремесло и вся моя жизнь будет вращаться вокруг кино. Вот так выросла эта страсть. Да, кстати, и Россия сыграла очень важную роль в моей жизни.

– Но об этом мы поговорим в Вашей гостиной, – прервала его я не только потому, что устала сидеть известной точкой на жестком кухонном стуле, но еще и потому, что как профессионал чувствовала, что нужно поменять точку съемок – на диване.

– На диване так на диване. Женщина на диване. – Похоже, Лелушу понравилось словосочетание или он придумал название продолжению «Мужчина и Женщина». – Хорошо!

Итак, мы устроились на диване и я возвращаю его к нашим, российским баранам:

– Вы сказали, что Россия сыграла свою роль в Вашем становлении как режиссера?

– Да, я начинал свою карьеру как оператор новостей и в 1957 году приехал в Советский Союз на съемки короткометражного фильма. Я провел несколько дней в Москве, снимая на улицах тайком. И в один прекрасный момент я попал на съемочную площадку «Мосфильма», где снимался фильм «Летят журавли». Мне посчастливилось встретить Татьяну Самойлову, Алексея Баталова и, конечно, Михаила Калатозова, режиссера фильма. Два дня я пробыл на съемочной площадке, группа меня хорошо приняла, мне показали исходники фильма и его монтаж. Я влюбился в этот фильм, мне он показался великолепным, и глядя на то, как работает Калатозов, я решил, что тоже буду режиссером. То есть, глядя на движение камеры этого фильма, я решил престать работать новостийным оператором и стать режиссером. Вот таким образом Россия сыграла очень важную роль в моей жизни. И этот фильм остается моим любимым. И, кстати, именно я выбрал этот фильм для участия в Каннском кинофестивале. Известно, что он получил «Золотую пальмовую ветвь». То есть я, в свою очередь, сыграл решающую роль в международной судьбе этого фильма.

Доводилось ли ему работать с русскими актерами, спрашиваю. Оказалось, зря.

– Я не знаю новых актеров, я плохо знаю старых, – посетовал на наш промоушен Лелуш. – Русское кино не популярно во Франции. Но я хотел бы некоторые важные сцены моего будущего фильма снять в Москве. Скоро я приеду на несколько дней в Москву, чтобы познакомиться с актерами и с техническими специалистами, отобрать места для съемок.

– Из всех актеров мира, с которыми Вы работали, с кем было легче всего работать? Кто стал приятной неожиданностью? И наоборот, с кем Вам не понравилось сотрудничать? – засыпала я его вопросами, требуя желтеньких подробностей.

– Вы знаете, – задипломатничал Лелуш, – это не в моих правилах плохо говорить о людях.

– Тогда скажите хорошо. – Я была сама покладистость.

– Я буду говорить только о хорошем, – приободрился Лелуш. – Все актеры, которые снимались в моих фильмах, доставили мне огромное удовольствие от работы с ними. Потому что я делал пробы до заключения контрактов. У меня было два-три, может быть, больше – три-четыре разочарования в актерах, но для сорока фильмов это не много. И я конечно же оставлю эти разочарования в себе, потому что не хочу помешать актерской карьере. Может быть, в том, что мы не сработались с этими людьми, есть и моя вина. Но их не было много. Я думаю, что на сорок фильмов три-четыре маленьких проблемы с актерами – это не много. Потому что во всех остальных случаях все проходило отлично.

Предлагаю бросить жребий или поставить диагноз – тиран или демократ?

– Я стараюсь ясно выражаться, – ответил за виртуального психоаналитика Клод. – Я пытаюсь точнее объяснить, чего я хочу, и когда я знаю, чего я хочу – это достаточно просто. Я думаю, что только те режиссеры, которые не знают, чего хотят, становятся тиранами, чтобы спрятать свою некомпетентность. Я думаю, что, когда знаешь, чего хочешь, ты – не тиран. Я не люблю тиранов ни в политике, ни в жизни, ни на съемочной площадке. Я люблю дискутировать и все обсуждать, стараясь найти решение с актерами и с остальными участниками группы. На съемках нужно уметь быть терпеливым и вместе с тем очень быстро реагировать. Потому что, когда актеры в отличной форме – происходит чудо, и это момент, когда нужно броситься и успеть все снять.

Заговорили о том, где Лелуш черпает вдохновение, особенно необходимое при создании шедевров.

– Любовь к жизни, – коротко ответил гений. – На мой взгляд, жизнь – это океан гадостей, и каждый раз, когда мы достигаем конца гадости, – мы счастливы. Я не думаю, что счастье существует. Счастье – это искусство подходить к концу гадости, к концу трудности. Мне это чаще всего удается. Моя собственная жизнь не раз послужила для меня источником историй для моих фильмов. Я стараюсь жить как можно интенсивнее, по максимуму. И чем дольше я живу, тем сильнее у меня воображение, а чем сильнее у меня воображение, тем больше я хочу снимать кино. То есть для меня феномен созидания – главное в моей жизни. И очень важно, чтобы в моей жизни происходило как можно больше событий, потому что чем их больше, тем больше шансов, что это попадет на экран.

Когда мои герои так долго и красиво отвечают, я иногда отвлекаюсь и смотрю по сторонам. На этот раз по всем сторонам висели красивые картины. Интересно, он сам их собирал?

– Это картины художницы Шаблие о Париже, – перехватил мой взгляд Лелуш, – они изображают парижскую жизнь и иллюстрируют песни Шарля Тренэ. Я нахожу их очень веселыми. Это почти как кино.

На классический вопрос всех журналистов мира о любимом блюде Лелуш как человек, семья которого имела отношение к Востоку, конечно же назвал блюдо арабской кухни – кускус (для тех, кто с бронепоезда, поясню: похоже на плов, только вместо риса – пшенка, да и специи другие). Когда стало понятно с закуской, пришлось, при всем моем отвращении к спиртному, спросить про напитки. Услышать про минеральную воду я и не надеялась.

– Иногда я люблю выпить вина, – разочаровал меня и обрадовал некоторых моих российских знакомых Лелуш, – особенно бургундского. Еще я люблю пиво и обожаю водку.

Следующий мой вопрос про его грехи, в вышеупомянутом контексте, имел уже довольно факультативный характер.

– Мои грехи схожи с грехами всех тех мужчин, которые любят смотреть на женщин. – Лелуш почему-то пристально посмотрел на меня. – Хотя я в жизни никогда не приставал к женщине против ее воли, но если она ко мне пристает, я позволю ей добиться своего.

Отвела разговор подальше о греха и от его грехов и, как и положено в таких случаях как с пристающими, так и с позволяющими к себе приставать, заговорила о его семье. Заодно, поинтересовалась, что он считает своим домом.

– Я очень люблю свои дома. У меня их несколько, потому что у меня много детей. У меня их семеро. Поэтому мне нужен очень большой дом.

Зная, что дети у него от разных жен, но памятуя о его восточно-историческом бэкграунде, на всякий случай поинтересовалась, не живут ли все его дети вместе с ним.

– Нет, мы не живем вместе, но иногда мы все вместе собираемся, и тогда нам нужен большой дом. Как видите, мне нужно минимум семь спален, то есть мне необходимо иметь огромные дома. У меня есть один в деревне, один в снежных горах и один в Париже.

Я подозреваю, что он рассказал мне не обо всех домах, наверное, опасаясь, что его французский налоговый инспектор прочтет мою книгу.

При пожаре или переезде из дома в дом какую свою самую любимую вещь он берет с собой?

– Фильмы, – не стал оригинальничать Лелуш. – Я вожу с собой повсюду множество фильмов на кассетах и на пленках.

Неужели свои сорок фильмов? Какой самофетишизм!

– Это фильмы разных режиссеров, – улыбнулся Клод. – Мои картины всегда хранятся у меня в кабинете. Но у меня есть около пятидесяти фильмов, с которыми я живу, которые мне необходимо пересматривать.