Шавуот

Илона решила, что трёх литров спирта на двоих многовато и позвонила приятельнице, чтобы та приехала составить компанию. Та и приехала, прихватив зачем-то своего шестилетнего сына. Илонина дочка семи лет уже спала, но её разбудили. Так что теперь взрослые заливали свои страдания по поводу детей спиртом, а дети играли.

Потом неожиданно позвонил бывший Илонин муж и начал плакаться о своих проблемах с новой женой и её ребёнком. Илона поутешала его некоторое время, но потом утешения пришлось прекратить, поскольку в квартиру ввалилась компания философов и психологов с очередной трёхлитровой банкой. Своё появление без предварительного звонка они мотивировали тем, что звонить-то они звонили, только телефон всё время занят был. Поэтому они решили лично выяснить, не случилось ли чего.

У них же самих – случилось. Вернее, случилось у Карлушки, аспиранта философского факультета, находящегося тут же. Его подружка совершенно неожиданно для него оказалась беременной, а сам он был женат и имел к тому же двух маленьких детей. Что дальше делать, он не знал, Конфуций с Блаватской с проблемой тоже не справились, Кастанеда проблемы вообще не видел. Оставалась Илона. K каковой он и отправился с банкой спирта и в окружении небольшой толпы сочувствующих.

Теперь веселье – пардон, глубокое и всестороннее исследование проблем семьи, брака и воспитания детей в условиях, приближённых к естественным – развернулось уже вовсю, и часам к трём ночи стало ясно, что широкие порывы души нельзя ограничивать каким-то мелким пространством городской квартиры, что ей, душе, нужен простор… Опять же и спирт кончился. Ехать решили на взморье, где у Карлушки была дача с винным погребом, находящаяся под присмотром полуслепой девяностолетней бабушки. Расположена дача была прямо на берегу Рижского залива. После ряда приключений компания добралась до дачи, пошумела там ещё некоторое время и благополучно заснула. К вечеру народ начал постепенно просыпаться и приходить в себя.

Тут-то и выяснилось, что дети пропали.

Разнообразная бурная деятельность – осмотр комнат, подвала и чердака; громогласные выкрики в саду: «Мики! Мики! Вера! Вера!», расспрашивание бабушки и соседей – к успеху не привела. Детей не было. Матери зарыдали. Пришлось вызывать милицию.

Милиционеры приехали и начали задавать дурацкие вопросы типа: «А кто и когда видел детей в последний раз?». Когда, когда… В электричке они точно были. Ну, по крайней мере, один из них, поскольку попросил одного из взрослых открыть ему дверь в туалет. Был ли это мальчик или девочка, взрослый не помнил. Кажется, мальчик.

Ну ладно, а что с бабушкой. Она-то детей видела? Конечно, видела. Они тут шумели, бегали, всё перед глазами мелькали: туда-сюда, туда-сюда. Много детей. Как много? Сколько? Пять или шесть, не меньше…

Сама милиция не справилась, и пришлось звать пограничников. Детей нашли через несколько часов, километрах в трёх от дачи, прямо на берегу моря, в дюнах, где они построили шалаш и решили там жить, наблюдая за движением звёзд. Так далеко от дачи они забрались потому, что на даче очень уж шумно было. А звёзды, они тишину любят.

Дети были примерно наказаны, компания вернулась в Ригу, и теперь Илона рассказывала мне историю во всех деталях и подробностях. Детали были смешные, подробности пикантные, и история в её изложении доставила мне массу удовольствия. Когда Илона закончила, я сказала: «Честно говоря, я только одного не понимаю. Хотите развлекаться – развлекайтесь. Но зачем же было детей за собой тащить?»

«Как ты не понимаешь? Да это же всё ради детей делалось. Чтобы дети могли на взморье чистым воздухом подышать», – пояснила Илона.

Ага, теперь всё понятно. Ради детей.

Бывали, конечно, и другие крайности. Ли, которая так помогла мне в первый день после возвращения из роддома, была замужем за Ицкой, и было у них четверо детей. Ицка бросил её, когда младшим детям – двойне – было полтора месяца. Как я бесилась, как орала на Ицку, как пыталась воззвать к его лучшим чувствам! А он ответил только, что Бог его детей не оставит. Тот и не оставил. Ли вышла замуж за француза, усыновившего детей, и вся честная компания, покинув коммунистический рай, отправилась жить во Францию.

Но перенесёмся назад из Риги и Москвы, почти уже растворившихся в тумане памяти моей, в нынешний Линц.

Теперь было похоже на то, что денег заработать и о нашем ребёнке позаботиться я как-нибудь смогу, и заявление на развод было, наконец, подано. При этом мы остались друзьями и договорились не ссориться.

А тут, как-то очень кстати подвернулся и ещё один знакомый врач, хирург, которому тоже нужна была такая же программа, поэтому было решено для ускорения процесса писать программу совместно, а врачей-клиентов поделить.

Мне достался психиатр.

Глава 2. Психиатрическое интермеццо

Иногда мне кажется, что чем больше у человека проблем, тем вернее ему дорога в психиатры. По крайней мере, с доктором Наполеоном дело обстояло именно так. Несправедливости судьбы, человеческая неблагодарность и разнообразные болезни преследовали его всю жизнь.

Чего стоила, например, рассказанная в красках трагическая история о том, как под его чутким руководством пришёл в полную негодность и разорился маленький уютный стриптиз-бар в самом центре города, на Кламмштрассе, доставшийся его жене по наследству и как он лично создал проект нового, современного борделя на широкую ногу, расположенного на набережной Дуная и способного принять до 300 посетителей в сутки и сам чертежи нарисовал (чертежи чего, хотелось бы знать?), и как дело застопорилось исключительно из-за какой-то мелочи – отсутствия нескольких миллионов шиллингов, необходимых на осуществление проекта, и как его тесть почему-то отказался подписать поручительство в банке, без которого банк не хотел выдавать кредит. И не выдал. Это был пример несправедливости судьбы.

Или история о том, как он увлёкся одной своей юной пациенткой – лет на тридцать моложе господина доктора – и даже подарил ей какую-то книжку, но дальше этого дело не пошло, и в милостях ему было отказано. При этом проявил свой интерес он в такой форме, что пациентке пришлось найти другого врача, которому он сам лично платил пару лет, чтобы история не выплыла наружу. Это был пример человеческой неблагодарности.

Болезни, среди которых диабет и алкоголизм занимали не самое последнее место, жизнь тоже не облегчали.

Обогащённый на собственном опыте близким знакомством с широким кругом человеческих проблем, на двери своей практики написал он не только «Психиатр» и «Психотерапевт», но и «Советчик по жизненно важным вопросам».

С его личными проблемами я поначалу знакома не была, и доктор Наполеон казался мне человеком милым и заботливым. Oн участливо расспросил меня про мою жизнь, заявил, что при такой сложной семейной обстановке мне, безусловно, нужна помощь психотерапевта и что лучше его в Линце никого не найти. Таким образом, я начала писать для него программу и одновременно ходить к нему на сеансы психотерапии.

Странные это были сеансы.

Часть времени уходила на то, чтобы обсудить будущую программу – другого времени у него не было. Остальное же время он рассказывал мне о своих проблемах с бывшей женой, с детьми, с банком, с налогами и проч. По-видимому, его терапевтическая метода в том и состояла, чтобы показать пациенту, что его, пациента, проблемы – ерундовые по сравнению с тем, что приходится выносить лично господину психиатру.

Его страдания по поводу бывшей жены и детей были стандартными, равно как и мои советы.

Его представления о налогах, кредитах и деньгах были под стать пятикласснику начальной школы и никакой связи с действительностью не имели. Шестилетний опыт самостоятельной программистской работы и наличие хорошего налогового консультанта меня многому научили, так что решено было, что я приведу в порядок его финансы. За 10 % полученной от этого занятия прибыли. При условии, что таковая будет получена.

Когда же дело дошло до обсуждения ещё одной его насущной проблемы – импотенции, связанной то ли с диабетом, то ли с пьянством, то ли с их комбинацией – я, наконец, заметила странность происходящего. Господин доктор пошутил как-то, что на самом деле я являюсь его психотерапевтом, а не он – моим. Это была хорошая шутка, особенно если учесть, что платила за это всё-таки я. Осознав сей примечательный факт, я сеансы прекратила.

Теперь я писала программу, с усмешкой поглядывая на украшающий приёмную плакат с гордой надписью: «У Вас импотенция? У меня – нет!», призывающий пациентов обращаться за помощью к господину доктору. А ещё разбиралась в годовых балансах его практики за все восемь лет её существования. То, что я увидела, ужаснуло меня. И даже не столько потому, что мне так уж жаль было господина советчика по жизненно важным вопросам, сколько потому, что стало совершенно непонятно, из каких денег он собирался оплачивать мою программу. Денег не было. Были долги, и долги многомиллионные. Которые к тому же ещё и росли.

Образовались долги восемь лет назад, когда был взят кредит на устройство собственной врачебной практики. В данном случае никаких частных поручительств банку не требовалось, т. к. врач обязан платить специальную страховку и, в случае чего, с банком рассчитывается страховая компания. Года через три банк всё-таки заволновался, поскольку не выплачивался не только кредит, но и проценты по нему. Господину Наполеону пришлось продать собственную квартиру и отдать полученную сумму в счёт кредита. Картина усугублялась к тому же совершенно негодным налоговым консультантом, забывавшим даже прямо оговоренные законом вещи списывать с налога, зато бравшим за свои услуги гонорары втрое большие, чем следовало бы.

В апреле программа была готова, и с финансами доктора тоже всё было ясно. За последние несколько лет министерство финансов получило от него примерно на 52.000 евро больше, чем следовало. Привлечь налогового консультанта к ответу по суду, однако, не представлялось возможным, поскольку глупость – не преступление. Глупость – это судьба. Так что сэкономить удалось только 10.000 евро на его гонораре, от которого он отказался, ознакомившись с результатами моих разборок. Теперь налогами доктора Наполеона занимался мой налоговый консультант, а я в радостном предвкушении ожидала заработанных мною денег – 1.000 евро за свою финансовую деятельность и 4.500 за программу.

Эта радость – единственное, что я за эту работу получила. Да ещё почётное звание личного ангела-хранителя господина психиатра.

Выдав мне этот почётный титул, доктор Наполеон долго мямлил что-то про срочный ремонт своего автомобиля – ржавой развалюхи преклонных годов, про необходимость сделать в окне его квартиры какую-то специальную форточку, чтобы его кот мог выходить на улицу и беспрепятственно возвращаться домой, про починку каких-то ботинок… Сначала я не поняла, в чём дело. А когда поняла, пришла в ужас. Платить он мне не собирался, вернее, говорил, что собирается, но не сейчас, а когда-нибудь осенью. Или, скажем, зимой. Ближе к Рождеству. И компьютеры он пока тоже купить не мог – с ними я могла бы, по крайней мере, программу установить и другим врачам показывать – может, у них деньги найдутся. И никакого письменного договора у меня с господином доктором тоже не было – он в своё время заявил, что людям честным и интеллигентным нечего выбрасывать деньги на составление какой-то бумажки. Точно.

Скажем честно и по возможности интеллигентно – в такой дыре я давно не сидела. Оставалось только молиться. Что я и сделала. Молитвы мои были услышаны немедленно – невнятные излияния господина Наполеона закончились описанием ещё одной свалившейся на него проблемы. Одна из работавших у него медсестёр уходила на пенсию, и ему приходилось срочно искать ей замену, и не могу ли я помочь. Это был мой шанс! Я немедленно согласилась несколько месяцев поработать у него медсестрой – с тем, что когда компьютеры и программа будут установлены, эта должность вообще отойдёт в небытие. Господин советник по жизненно важным вопросам необычайно воодушевился, повторно объявил меня своим ангелом-спасителем и на радостях пригласил в ресторан поужинать. После ужина, правда, оказалось, что он забыл кошелёк, так что платить пришлось мне. Интересно, отдал он мне потом деньги или нет? Забыла уже.

Первого мая я начала работать медсестрой на полставки. А кроме того, нашла себе ещё работу уборщицей – два раза в неделю, у одной милой пожилой пары. Уф. Теперь будущность моя и Петькина была полностью обеспечена, и путь наш был усыпан розами, и пришло время искать квартиру. Купив «Коррект», я выписала три подходящие по описанию квартиры и поехала их смотреть. Первая по списку находилась на Туммельплатц.

Я приехала пораньше и около часа гуляла в окрестностях дома. Дом находился в центре Линца, в его самой старой части, рядом с горой под названием Рёмерберг, на которой возвышался старинный замок, превращённый по нынешним временам в музей. К замку вела поросшая диким виноградом стена, у подножья ведущей к парку на горе лестницы одуряюще пахла цветущая сирень, в парке имелся пруд с рыбками, несколько статуй – одна очень смешная, с кривой шеей, и масса цветов. Рай. В самом центре города. До главной площади – три минуты пешком, до практики Наполеона – десять, до пожилой пары, дававшей мне дополнительный заработок – семь. До театра – две! При этом основной недостаток жизни в старом городе – шум – тоже отсутствовал, так как дом находился в тупике, в котором ни одного бара или ресторана не было.

В назначенный срок я позвонила в дверь. Молодая женщина пригласила меня в квартиру. Я вошла и почувствовала себя дома. Впервые в жизни. Всё подходило мне идеально – стены толщиной чуть ли не метр, не имеющие ни одного прямого угла, зато много каких-то странных выступов там и сям. Потолки разной высоты в разных комнатах. Модерная, полностью оснащённая кухня, сделанная по заказу каким-то дизайнером. Три комнаты. Большая ванна. Кладовка. Великолепный подвал. Специальная комната для стирки и сушки белья. Жильцов в доме человек пять, остальные помещения заняты под магистратские надобности – имеется комната памяти Фридриха Третьего, и Институт Брукнера, и ещё что-то. Структура дома тоже очень интересная – внутренние дворики, святые в нишах, переходы, по которым можно выйти на разные улицы. Даже велосипедная стоянка внутри дома. Всё. В этой квартире я буду жить вечно. А когда умру, то откроют в ней музей-квартиру Лены Ребе. И больше в ней никто никогда жить не будет. Моя квартира.

Спасибо тебе, Господи, не оставляешь меня заботами своими!

А он меня и дальше не оставлял. Один журнал объявил интересное мероприятие – оплачиваешь годовую подписку и получаешь к ней в придачу бесплатный компьютер. Т. е. платить-то за него нужно, но в рассрочку, три года, и такую мелочь, что даже самый бедный психиатр может это себе позволить. Журналы же в приёмной врача всегда нужны, пациентам скуку разгонять. Хотя в данном случае скуку правильнее было бы нагонять – психиатрические пациенты от долгого ожидания становились иногда совсем бешеными.

Так или иначе, компьютеры я заказала, и после некоторых задержек они действительно пришли, и сеть из трёх компьютеров заработала, и моя программа на ней – тоже. Случилось это в августе, как раз в день моего рождения. К этому моменту я даже получила часть денег за программу получила – два раза по семьсот с небольшим евро – и теперь надеялась в самом скором времени получить остальные три тысячи. Будущее моё переливалось всеми цветами радуги и отливало бриллиантовым блеском. Программа работала как часы.