Вот как, значит, устроена беседа с психиатром. Сухой обмен интимной информацией, которая после обрабатывается и становится материалом для изучения и интерпретации.
– Вы пересказывали свой кошмар жене?
– Да.
– Она у вас умница – я встретил ее как-то у общих знакомых – что она сказала?
– Что мне нужен хороший аналитик.
Джиотти удовлетворенно улыбнулся:
– Я же говорю, она умница, – и добавил: – Вам неприятно говорить об этом?
– Я бы лучше обсудил возможность позитивных перемен в Корее.
– Да вы, оказывается, оптимист! – не остался в долгу Джиотти.
– Просто не люблю заниматься самокопанием.
– Это и не нужно, пока ничего не случилось. Но вам снятся кошмары.
– Да.
– Нет нужды объяснять вам, что это может означать: не преодоленные страхи, загнанные в подсознание.
Брам кивнул. Он понимал, что кошмары порождены страхом. Он боялся потерять то, без чего не мог жить. Рахель. Бенни. Дом. Работу. Отца.
– Не могли бы вы приблизительно описать, как выглядят ваши кошмары?
– Они похожи друг на друга.
– С одинаковым сюжетом?
– Да.
– Ну что ж, начинайте, – кивнул ему Джиотти, словно приглашая актера начать показ.
– Попробую – но мне кажется немного странным говорить об этом с вами.
– Конечно. Чтобы привыкнуть, нужны месяцы, если не годы.
– Вы хотите сказать, что я должен буду ходить к вам несколько лет?
– Понятия не имею. Но если это будет необходимо…
– Да зачем, когда есть снотворные? – удивился Брам.
– Совершенно справедливо. Я выпишу вам рецепт, и вы можете продолжать жить, как живете. Но мне все же любопытно знать, что за кошмары вам снятся.
Достаточно ли будет, подумал Брам, продолжать принимать таблетки или стоит попробовать разобраться наконец с этим кошмаром?
– Сон начинается, – сказал он, – всегда по-разному. Но потом случается что-то, из-за чего я попадаю в наш новый дом.
– И как, к примеру, он начинается?
– Например, я разговариваю с отцом. Мы говорим о его псе. Пес убегает, я – за ним, и мы оказываемся возле дома. Того самого дома, где мы сейчас живем. Но это только начало. Я вхожу в дом следом за псом, и вдруг пес проваливается сквозь пол, в дыру. Дом очень старый, на верхнем этаже в одной из комнат действительно в полу есть дыра. Я смотрю сквозь нее вниз и вижу, что пес стоит там, внизу, и жалобно смотрит вверх: он ждет моей помощи. Я бегу назад, спускаюсь по лестнице. Попадаю в какой-то коридор, в нем – не думаю, чтобы мое подсознание было каким-то особенным, – слишком много дверей. А пса нигде не видно. Я слышу его, но не вижу. Потом из-под решетки кондиционера начинает валить дым. В нашем доме нет таких решеток, мы только собираемся их ставить. Дым наполняет коридоры и комнаты. Я зову пса по имени, но дым попадает в мои легкие, и я не могу двинуться с места. Я слышу, как скулит пес. И просыпаюсь.
Джиотти кивнул на Хендрикуса, старательно вылизывающегося под столом:
– Это и есть наш главный герой?
– Нет. Вернее, не совсем, частично.
– Вы когда-нибудь раньше держали собак?
– Нет.
– Даже в юности?
– Нет, – повторил Брам и вспомнил об отцовской собаке. – Отец держал пса, когда был ребенком. Я думаю, пес в моем сне принадлежит отцу. То есть насколько я могу себе его представить.
– Вы видели его фотографии?
– Нет, но отец мне о нем рассказывал.
– Он считал своего пса чем-то необыкновенным?
– Да. – Ничего больше не хотел он рассказывать этому чужаку. Разговор становился все более абсурдным. Не хватает еще и собак обсуждать.
– Не могли бы вы рассказать мне побольше про собаку вашего отца?
– Не думаю, что это относится к делу.
– Почему?
– Просто я слишком сильно беспокоюсь из-за дома. Мы недавно переехали. Он огромен, и потребуются титанические усилия, чтобы привести его в порядок. Реконструкция будет стоить кучу денег. Может быть, мы взялись за дело, которое не сможем завершить; боюсь, нам не справиться.
– Вам это только что пришло в голову?
– Это естественное объяснение, не так ли?
– Абсолютно. Но: испытываете ли вы облегчение?
– Какое облегчение?
– Исчезнут ли благодаря этому ваши кошмары?
Брам подумал, что, даже если это объяснение верно, оно вряд ли поможет ему исцелиться. Оно уже приходило ему в голову после одного из первых кошмаров, но было отвергнуто как неубедительное.