Игра

– Мне правда не хочется говорить об этом. Оно к делу не относится.

Блум и Джеймсон обменялись взглядами, означающими «попозже».

– Итак, Стюарт – пожалуй, экстраверт, – продолжал Джеймсон. – Раскрепощенный, обаятельный, уверенный в себе и смышленый?

– Я как будто нахваливаю его, да? Наверное, так и есть. – Либби не переставая гладила свой живот. – Но я надеюсь, что малыш уродится в нашего папу, а не в маму-неврастеничку.

– Стюарт радовался, что станет отцом? – спросил Джеймсон.

Либби положила на живот обе ладони.

– Да, – она с трудом сглотнула. – У мужчин, как мне кажется, это происходит по-другому. Пока ребенок не родился, в его реальность им не верится, ведь так? Но он был в восторге.

– У него нет давних друзей, у которых он мог бы остаться погостить? – спросил Джеймсон.

– Поддерживать подолгу дружеские связи ему не очень-то удается. В отличие от меня. Двух своих ближайших подруг я знаю еще с детского сада. Видимо, и в этом мы противоположности. Но я уже связалась со всеми, кого только смогла вспомнить. Как я говорила, мне свойственно зацикливаться.

– Но ведь в этом нет ничего плохого, – правда, доктор Блум? – Джеймсон не стал интересоваться реакцией своей коллеги и нарочито внимательно смотрел в свой блокнот.

– Вы сказали, что Стюарт был в восторге, что станет отцом, – отметила Блум. – А не что он в восторге до сих пор.

Либби вскинула подбородок и несколько секунд смотрела в потолок. А когда опять поглядела на Блум, в ее глазах блестели слезы.

– Доктор Блум, я же не дура. Он пропал почти месяц назад. Сколько времени обычно проходит, прежде чем полиция начинает подозревать насильственную смерть, – дня три?

Вмешался Джеймсон:

– Так бывает в случаях с похищениями, и обычно если речь идет об уязвимых лицах, в том числе детях.

– Он не взял ни денег, ни одежды. Ни паспорта, ни водительских прав. Все эти вещи до сих пор здесь. Он не пользовался телефоном и социальными сетями, никому даже несчастной открытки не написал. Он мертв. Вы это знаете, и я тоже. Я – мать-одиночка. Честно говоря, не знаю даже, к чему этот разговор. Уже слишком поздно. Где вы были три недели назад? – Либби поднялась, и Блум уже думала, что она попросит их уйти, но она не стала. Только подошла к окну и уставилась в него.

– Значит, вы считаете, что игра тут ни при чем? – спросил Джеймсон.

Либби обернулась.

– Вы сказали Джейн Рид, что Стюарт получил такую же открытку, как и Лана, мать Джейн. Поздравление с днем рождения и вызов – предложение сыграть в некую игру.

– Я вообще ее не видела. О ней мне сказали полицейские. По-моему, это просто реклама какой-нибудь дурацкой компьютерной игрушки. Стюарт такие обожал.

– Стюарт увлекался играми?

– И чем больше в них оружия, тем лучше. Может, и ничего, что он не рядом и не передаст свое увлечение малышу.

– Еще один, последний вопрос, Либби, – и мы оставим вас в покое, – пообещала Блум. – Вам известно, страдал ли Стюарт когда-либо депрессией?

Либби нахмурилась.

– Нет. А почему вы об этом спрашиваете? Почему все считают, что если он пропал, значит, был несчастным? Ничего подобного. Все у нас было замечательно.

– Ты ей поверила? – спросил Джеймсон, пока они с Блум усаживались в такси. – Когда она говорила, что они были счастливы?

– А ты нет?

Джеймсон провел ладонью по волосам.

– Не знаю. Хотелось бы. Она, кажется, очень милая. Замечательно, если они были счастливы, но…

– По-твоему, она могла кое-что приукрасить?

– Я знаю, ты терпеть не можешь мое чутье, Огаста, но что-то тут не так.

Блум попросила таксиста отвезти их на вокзал Лидса.

– Я не доверяю чутью, только если его подсказкам нет объяснений или если они принимаются безоговорочно, Маркус. А если в тебе говорит интуиция, вероятно, этому есть причины. Давай копнем глубже.

По другую сторону Пеннинских гор Стюарт Роуз-Батлер вошел в пятизвездочный отель «Принсипал», недавно заново отделанный в расчете на бизнесменов и состоятельных гостей Манчестера. Он остановился возле статуи коня в натуральную величину, возвышающейся в центре вестибюля, и сунул руки в карманы костюмных брюк. Его недавнее приобретение, татуировка, была прикрыта рукавом рубашки «Тед Бейкер», часы «Брайтлинг», подаренные Либби на день рождения, чуть выглядывали из-под манжеты. Татуировка-полурукав изображала большой растекающийся циферблат – благодаря ей он выиграл предыдущий раунд и перешел на второй уровень. Ему фартило.

Он смотрел в сторону лестницы и ждал. Терпеливым он не был, но понимал, что неудачный выбор способен положить конец веренице его побед.

Брюнетка в костюме спустилась в вестибюль через двадцать минут. Она была худой, скорее щуплой, чем спортивного сложения, изнуренной, а не подтянутой. Густо наложенный макияж выглядел аккуратно, сшитый на заказ черный костюм казался дорогим. Кольца на пальцах отсутствовали. Стюарт рассудил, что эта богачка сорока с лишним лет уже давным-давно не участвовала в постельных забавах.

Пока она направлялась к стойке администратора, подошва ее правой туфли проскользнула на полированном полу, женщину шатнуло вбок, но она быстро восстановила равновесие. И огляделась – не видел ли кто-нибудь, как неуклюже она чуть не упала? Ее взгляд остановился на мужчине, который стоял неподвижно и держал руки в карманах.

Стюарт улыбнулся. Он мог остановить любую женщину, стоило ему улыбнуться как следует. А от того, насколько он расстарается, теперь зависело все.

Глава 11

– Привет, Серафина. Как у тебя дела?

Доктор Блум сидела в уже знакомой позе: руки сложены на коленях, спина прямая, ступни и колени плотно сдвинуты.

Серафина заняла место напротив и повторила ту же позу: спина прямая, ноги вместе, дневник на коленях. В тесной комнате помещалось только два их стула и столик между ними с графином воды, двумя стаканами и коробкой салфеток, а также низкий шкафчик с двумя глубокими ящиками.

– Я начала вести для вас дневник, – сообщила Серафина, протягивая его.

Блум покачала головой:

– Я не хочу в него заглядывать, Серафина. Можешь рассказать мне, о чем ты пишешь, но дневник – это твои размышления, предназначенные только для тебя. Никто, кроме тебя, не должен читать их.

– Почему?

– Чтобы ты могла быть полностью откровенной сама с собой. Когда мы знаем, что нас прочтет еще кто-то, нам свойственно писать более сдержанно. Для того чтобы дневник приносил пользу, ты должна писать правду.

Серафина положила дневник обратно на колени. Расклад поменялся. Она собиралась с помощью дневника доказать доктору Блум, что она абсолютно нормальная. Но если эта женщина не собирается его читать… Тогда Серафина не видела в нем смысла.

– Ты думала об инциденте с Дарреном Шоу? Или разговорах в полиции?

Серафина пожала плечами. Она нисколько не сомневалась: полиция убеждена, что она действовала в целях самообороны. Бесполезно повторять те же объяснения здесь.