Операция «Бангладеш»

– Я не смотрю. – Олеся отвернулась.

– И никто, конечно, не виноват! – У Павла в висках застучала кровь.

– Я не виновата. – Олеся потянула Павла за локоть. – Пойдём домой.

– Домой… Леся… Домой… – прохныкал Павел, запрокинул голову, разглядывая потолок, и вздохнул: – Скоро будем ездить, как в Бангладеш, на подножках и крышах вагонов.

Позади отворилась дверь. Павел повернулся на звук и невольно тяжело сглотнул. В их сторону от входа шёл молодой мужчина. Ростом выше среднего, подтянутый, широкоплечий. Манерно уложенные русые волосы отливали золотом в солнечных лучах, бьющих сквозь пыльные окна. «Ишь, красавчик, – озлобился Павел, оглядев безупречно сидящий на вошедшем кремовый летний костюм, и украдкой взглянул на Олесю. – Так и знал! На такого, конечно, кто ж не посмотрит?!» Ранимое мужское эго Павла запаниковало и выбросило белый флаг.

– Простите, господа, – обратился к ним красавчик бархатным баритоном, – могу я сдать билет?

– А у вас докуда? – выпалил Павел и тут же мысленно высек себя за «колхозную» интонацию.

– Разве не по всем направлениям есть возврат? – чарующе дипломатично уточнил красавчик.

– Да нет… – растерялся Павел, – вот касса.

– «Да-нет», – заворожённо повторил красавчик, голубые глаза его сверкнули, а от улыбки на щеках завязались ямочки. – Обожаю этот язык. Мадемуазель, – обратился он к девушке за кассой, – могу я сдать билет до Самары?

– Ой… – кассирша глупо разулыбалась, то ощупывая бобрик над ухом, то проверяя пуговицы на рубашке. – Конечно! Передумали ехать?

– Трудно расстаться со столицей, знаете ли, – красавчик протянул в окошко кассы паспорт, – пьянит дух свободы.

– Понимаю, – кивнула девушка и тут же строго уставилась на Павла: – Мужчина, вот тут… Сдаёт господин… Билет брать будете?

От пренебрежения в слове «мужчина» Павел даже поперхнулся. Он хотел возмутиться, но в бесплодных поисках хоть малейшего превосходства над молодым человеком самооценка потерялась в мрачных глубинах самоуничижения. Павел сконфузился и сунул паспорт в окошко:

– Буду-буду! Вот! – Он кашлянул и снова покосился на Олесю. Она безучастно изучала расписание поездов. Павел удовлетворённо кивнул.

Красавчик забрал свой паспорт и, пряча документ во внутренний карман пиджака, посмотрел на Павла с хищным обожанием:

– Счастливого пути!

Павел едва удержался от книксена.

– Да-да, спасибо! – поблагодарил он и отвернулся, стремясь поскорее избавится от психологического гнёта альфа-самца. – И вам… Счастливо оставаться! На свободе…

Парень грациозно удалился, оставив в глазах юной железнодорожницы грустный отпечаток встречи с прекрасным.

– Юсенков? – голос кассирши прозвучал по-командирски строго.

– Там неразборчиво напечатано? – съехидничал Павел.

Девушка не ответила, хладнокровно вбила данные и распечатала билет.

***

– Ну, Леся, вот и всё. – Павел не удержался и коснулся Олесиной руки. – И не надо прощаться…

– Я не прощаюсь, – оживлённо вставила Олеся.

– … так мучительно долго! – закончил фразу Павел и устало добавил с прохладцей: – Иди домой, пожалуйста. Прощай! Прощай!

Он поправил на плече ремень сумки и, не оглядываясь, направился к выходу на перрон.

2

2005, Москва, Казанский вокзал

Антонина Макаровна Попец к своим пятидесяти четырём слыла легендой не только среди проводников Куйбышевской дороги, но и по всему бывшему Советскому Союзу. В далёком шестьдесят девятом она студенткой записалась после первого курса в комсомольский отряд проводников, лето проработала, да так и осталась жить на железке, в институт больше не вернулась. По всей карте СССР, среди гор и пустынь, по шумным городам, степным ветродуям и лесным глухоманям, разбросаны Тонины годы. Мужа встретила зимой семьдесят четвёртого, на станции Лихая. Тогда два поезда столкнулись. Ждали долго. Мимо всё маневровый тепловоз шастал. То кран к месту аварии подгонит, то платформу с покорёженным металлом оттащит. Открыла Антонина дверь вагона, угольную пыль вымести из тамбура, а тепловоз встал аккурат напротив – команду ждал. Из кабины на площадку вышел молоденький машинист. Облокотился на поручни и важно закурил, поглядывая искоса на Антонину. Затянулся несколько раз, выпрямился и крикнул, будто извинялся:

– Такая вот судьба…

Смотрела на него Антонина, и судьба обретала для неё ясные, человеческие очертания.

Старшего Антонина родила в Хабаровске, среднего в Махачкале, а младшую в Москве, прям на Киевском. Последние два года работала Антонина в бригаде поезда Москва-Самара. Пенсию ждала. Квартиру в Новосемейкино они с мужем лет двадцать как получили, там и дети жили, пока не выросли и не разъехались кто куда. Какой бы рослой и сильной не казалась Антонина, поизмоталась она, поизъездилась. Осядет, думала, в дому, да внуков станет нянчить. Но, бывало, нет-нет, да и «дозаправится» Тоня из блестящей фляжки величиной с ладошку, глянет вдоль состава, и засосёт под ложечкой, и запросится душа в дорогу, как в молодости.

– Что, Макаровна, не идут твои? – Толстый усатый милиционер поставил чемоданчик на асфальт, зажал подмышкой резиновую дубинку и приставил к уху часы на запястье. – Нормально… Пять сорок по Москве.

– Здравствуй, Петрович! – Антонина поправила на левом лацкане серого пиджака новенький бейджик. – Ты никак с нами в рейс?

– Ага, – Петрович покрутил завод часов. – Если что, я у начальника.

Петрович перехватил дубинку, поднял чемоданчик и вразвалку двинулся к штабному вагону.

Перрон мало-помалу оживлялся. Загремели тележки носильщиков, загалдели многодетные семьи. Мальчик лет восьми с глупой улыбкой и водяным пистолетом бегал, шлёпая по лужицам, и всё норовил проскочить между Антониной и вагоном. Проводница шикала на него, и малец уходил на очередной вираж.

– Здрасьте! – Мешковатый мужчина плюхнул на землю оранжевую дорожную сумку, поставил поверх неё пластиковый пакет, безрезультатно пошарил по карманам джинсов, агакнул и достал билет из кармана коричневой ветровки.

– Здравствуйте! Паспорт, – привычно произнесла Антонина. – Угу, Павел Сергеевич. Проходите, четвёртое купе, шестнадцатое, верх.

Мужчина поблагодарил, суетливо подхватил пожитки и скрылся в вагоне. «Первый мужчина – это к добру», – ухмыльнулась Антонина и взяла билеты у молодой пары с девчушками-близняшками в голубых платьицах. – Второе купе, проходите, пожалуйста, – ласково сказала Попец и только успела подумать, что для таких она и работает, как грудной женский голос с хрипотцой заставил пассажиров расступиться.

– Граждане, да Боже ж мой! – выкрикивала под аккомпанемент чемоданных колёсиков плотная рыжеволосая тётка в зелёном платье с пуговицами спереди. Пол-лица скрывали дорогие солнцезащитные очки. – Дайте женщине уехать!

Дама поравнялась с Антониной, сняла очки и оказалась вовсе не тёткой. Возраст едва тронул благородные черты лица, оттенив обаяние женской зрелости. Старили даму высокая причёска и заносчивость. Пассажирка не глядя сунула проводнице билет.

– Паспорт, – снисходительно вздохнула Попец.

– Вот, извольте, – тётка раскрыла документ в дорогой замшевой обложке. – Мальчик, отойди от края! Свалишься под поезд, не дай Бог, отправление задержат, – крикнула она мальчику с пистолетом.

– Так-так, Хаханян… Угу… – Антонина сверила записи. – Проходите, Татьяна Михайловна. Пятнадцатое, нижнее место. Четвёртое купе.

– У вас бельё хоть сухое? – пыхтела Хаханян, убирая паспорт в сумку на плече.

«Оп! Всё-таки это ты – борзая! – Антонина сдержала улыбку. – Какой же рейс без таких?»

– У меня сухое, – доверительно наклонилась она к Татьяне. – Всегда. Но спасибо за беспокойство.