Волшебник из Гель-Гью

«Образ Александра Грина сам по себе настолько обаятелен и человечески чист, а его стремление увидеть жизнь освобожденной от „свинцовых мерзостей“ и от всяческой скверны так резко отделяет его от петербургской литературной богемы, ярко изображенной в повести, что Грин превращается у Борисова в благородного рыцаря, чем‑то напоминающего Дон-Кихота...» (Евг.Брандис)