Развязка

Дорогин. Догадываюсь, что они велики. Пожалуй, даже – неограничены. Ох, не смотрите так на меня. Делается не по себе. Вашим взглядом можно открыть бутылку.

Гостья. Зачем же, если она открыта? Вот кабы мы ее с вами достали со дна морского – другое дело. Нашли бы в ней привет обреченных.

Дорогин. Мороз по коже… Ваше здоровье. У вас поэтический угол зрения. Не зря оно проникает вглубь. Вы, верно, любительница стихов. Не меньше Верочки.

Гостья. Наблюдательны. Но все это было в другой моей жизни.

Дорогин. Божусь, что и теперь вы их помните.

Гостья. "Вот – мои воспоминанья: прядь волос, письмо, платок. Два обрывка вышиванья. Два кольца и образок".

Дорогин. Багаж не больно обременительный.

Гостья. Он тяжелей, чем вам представляется.

Дорогин. Прошу прошения. Мне бы понять, что с этим куплетцем нечто связано.

Гостья. Юность моя, Андрей Николаич. Вполне довольно, чтоб повторять этот куплетец с особым чувством.

Дорогин. Еще раз прошу меня извинить. Я поздно прочел господина Случевского, которого вы мне продекламировали. Моя юность была не схожа с вашей. Поэзии в ней не было вовсе.

Гостья. Она мне рассказывала.

Дорогин. В самом деле?

Гостья. Она любила о вас говорить.

Дорогин. А не рассказывала о том, как стал я искать пропавший листок, чтобы прочесть ей один сюжет, и вдруг наткнулся на бумажонку со странными цифрами и кружками, как вскинул свои изумленные очи и увидел в ее розовых пальчиках некий предмет. И черное дуло, глядящее на меня в упор.

Гостья. Я пользовалась ее доверием и слышала об этой истории. Нельзя отрицать, что ваше знакомство было из ряда вон…

Дорогин. Тем более, что тут же оно могло оборваться.

Гостья. Бедняжка. Но все же вы уцелели. О вашей гостье не скажешь и этого. Нашли вы потом тот пропавший листок?

Дорогин. Еще бы. Лежал перед самым носом.

Гостья. Пропавший и найденный вновь сюжет. "Потерянный и обретенный рай".

Дорогин. Мильтона вспомнили? Слишком звонко для завалящего юмориста. (После паузы.) Что она вам еще говорила?

Гостья. Еще она говорила о том, как ранним утром, перед уходом, смотрела долго на ваше лицо, пока вы спали, и понимала, что это лицо ей стало родным. (Усмехнувшись.) О страшном, о черном не говорят. В особенности, на колесухе. Похоже, что вы были ей дороги.

Дорогин. Ах, Боже правый!.. Неудивительно, что она помнила обо мне. Я был последним человеком ее свободы. Так оно вышло. После меня началась Голгофа. Но – дорог… Вы говорите – дорог? Я должен был встать на ее пути, не дать ей ступить за порог, не пустить. Должен был не спускать с нее глаз. Пусть я не знал, но что-то же чувствовал. Но оказалось, не чувствовал, нет! Заснул. Как бессмысленное бревно. И не проснулся даже тогда, когда она прощально смотрела. Я дал ей уйти – на смерть и муку. Подобный фрукт не может быть дорог.

Гостья. Женщины – страшные существа. Выпьем-ка, Андрей Николаич, за то, чтобы вы обрели равновесие. Она мне сказала, что именно так вам удалось ее отрезвить, когда она чуть вас не пристрелила.

Дорогин. Сочный глагол.

Гостья. Точный глагол. Им-то и жгут сердца людей. (Осушила стаканчик.) Что вы так смотрите на меня?

Дорогин. Похоже, Ангелина Петровна, вы человек очень серьезный.

Гостья. Не поясните ли, что вы вкладываете в эту столь лестную аттестацию?

Дорогин. Лишь то, что окажись вы тогда на месте той девочки, вряд ли я смог бы нынче вас принимать у себя. Не стоит пить за мое равновесие. Выпьем за русскую революцию.

Гостья. Я думаю, юмористу уместней найти для тоста иной предмет.

Дорогин. Но отчего же? Ведь цель революции, как ведомо, – идеальное общество. А кто его лучше изобразил, чем мой собрат Джером Ка Джером? Члены его идеального общества гения распознавали в младенчестве и, распознав, швыряли с обрыва, не дав ему прожить и двух дней. И были, разумеется, правы – там, где гений, там не может быть равенства. А без равенства – нет идеального общества. И вообще – обнаружить гения в высшей степени вредно для самочувствия, не говоря уж о самосознании. Крайне обидно, черт побери. А посему – долой вундеркиндов! С обрыва! Скатертью им дорога.

Гостья. Ваш остроумный британский коллега вряд ли достаточно авторитетен. Англичанам не удалась революция.

Дорогин. Не удалась. И в том их удача. Революция – слово амбициозное и прельстительное, но символическое. Проще сказать, его репутация не соответствует его сути. Однажды зависть, нужда и злоба смешиваются в этакий ерш – и вот оно: мечты воплощенье! Прежняя жизнь была неразумна, вдоволь и скуки и рутины, но были свои ручейки и пригорки. Всякие масленицы и святки. Где они? Не видать, не слыхать. Это простак Некрасов так думал, что вынес достаточно русский народ. Оши- бочка-с. Отнюдь недостаточно.

Гостья. Не доблесть – поёрничать над тем, что людям хочется справедливости.

Дорогин. Опять символическое словцо. Друг мой, одна справедливость у жертвы, совсем другая – у палача. Одна – у Творца – y того, что на небе, и у того, что на земле, и совершенно иная – у цензоров. Не смейтесь, и Бог подлежит цензуре.

Гостья. Чьей же?

Дорогин. А хоть бы— и нашей с вами. Мы ведь все время хотим исправить его раздражающие просчеты этаким красным карандашом. Не зря же у карандаша цвет крови.