Завещание Гранда

Он вяло разглядывал душную спальню. Ложе, принявшее их в свое лоно, было похоже на колыбель, разросшуюся и вширь и вдоль. На круглом столике щурил глазки бесстыдный обнаженный божок.

– В печальном месте свела судьба, – задумчиво вздохнула Гуревич. – А ведь иначе могли и не встретиться.

– Запросто, – подтвердил Гвидон.

– Однако как жадно хочется жить на панихидах и погребеньях, – она притянула к себе его голову. – А ты к тому же еще прехорошенький. Ресницы девичьи, адской длины. И очи восточные, миндалевидные. На подбородке – вкусная ямочка. Груша бы лопнула от злости.

– Кто эта Груша?

– Сестра и завистница. Мы с ней погодки. Даша и Груша. Трогательные попытки диаспоры вклиниться в степной чернозем. Груша меня преследует с детства. Я неизменно была премьершей, а она – на подпевке и подтанцовке. Представляешь, сколько всего в ней копилось.

– Сестры ничего не прощают, – согласился молодой человек.

– Слегка унялась, когда вышла замуж. Супруг успешно вписался в действительность. Но до тебя ему далеко. Хотя он рвется в монополисты.

– Тогда это мне до него далеко.

– Ну почему у тебя все время обиженное выраженье лица? – нежно осведомилась Гуревич.

– Выдь на Волгу, чей стон раздается? Тогда и поймешь, – сказал Гвидон.

– А откуда ты взял такое имя? Правда, тебе оно подходит. Ты в самом деле как князь из сказки. Жаль, что Груня тебя не видит.

– Имя мое, – кивнул Гвидон, – классическое, древнеславянское. Но есть компаративистская версия. Когда ты читала «Декамерон», стоило обратить внимание на второстепенное лицо – мессера Гвидо де Кавальканти. Не покидает предположение, что это он – мой прямой предшественник. И фамилия моя – Коваленко.

– В самом деле, – сказала Гуревич, – что-то созвучное.

– Именно так. Фонетическое родство бесспорно. Но главное – наша духовная связь. Мессер был достойный человек безукоризненных нравственных правил.

– Очень похоже, что ты тут прав.

Выяснив происхождение гостя, хозяйка придвинулась к нему ближе. Беседа сама собой иссякла. Изредка тишину тревожили томные печальные звуки, напоминавшие стоны горлицы.

– Удивительно, – сказала Гуревич.

Гвидон сказал:

– Груня бы лопнула.

– И поделом ей, – сказала сестра. – Не пялься на чужое добро. Слушай, ты уже собираешься?

– Есть обязанности, – сказал Гвидон.

– Между прочим, я тебя не спросила, чем ты занят, когда не исследуешь генеалогическое древо.

– Я – филолог, у меня есть диплом.

– Гуманитарий. Оно и видно, – кивнула Гуревич.

– Но если сознаться, об этом я не люблю вспоминать. Занятие – не слишком мужское. На факультете царили девицы. Юноши только жались друг к другу – бедная беззащитная кучка.

– Страшно подумать, как тебя портили.

– Я сопротивлялся как мог.

– И что же ты делаешь?

– Что придется. Я до конца не определился. Филологи никому не сдались. Точно так же, как их наука. Ищут себе местечка на ярмарке. Как правило, его не находят. В сущности, жизнь не удалась.

– Но есть же у тебя увлечения!

– Пожалуй что есть. Не бог весть что.

– А все-таки, что это?

– Конъектура.

– Конъюнктура?

– Да нет! Ничего общего. Дарья Ефимовна, острословие, исходящее из звукового сходства, стоит недорого. Очень недорого.

– Не сердись. Ты разбиваешь мне сердце.

– Это занятие – бескорыстное, – назидательно произнес Гвидон. – Не конъюнктура, конъ-ек-тура. От латинского слова «догадка». Восстановление той части текста, которая не поддается прочтению.

– И тебе это удается? – Гуревич была заинтригована. – Тогда ты – опасный человек.

– А на рассвете румяной младости вообще был увлечен криптографией. Если сказать понятнее – тайнописью.

Гуревич вздохнула:

– При этаких склонностях место твое, мой друг, на Лубянке.

– Ты полагаешь? В каком же качестве?

– В любом, какое тебе по вкусу. Можно – следователем, можно – подследственным.

Гвидон покрутил головой и поморщился.

– Нет. Не подходит ни то, ни другое. С одной стороны, я – не подпольщик, с другой – не могу ходить на службу и вступать в производственные отношения.

– Свободный художник?

– Вроде того.

– И что же, за это платят деньги?

– В мужья твоей сестре не гожусь. Но как-то барахтаюсь на поверхности.