Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания

Будет в соседе сосед видеть не только врага?

Будет ли слово «свобода» не только ругательным

словом?

Будут ли в мире царить честь, справедливость, закон?

Тяжелое молчание.

АФРАНИЙ. Неслыханно!

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. В час общей радости!

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Цезарь, он оскорбил всех!

Гости, угрожающе крича, подступают к Диону.

ДОМИЦИАН. Тихо!

Все смолкают.

Оставьте нас вдвоем.

Возбужденно переговариваясь, гости покидают зал. Последней выходит Мессалина. Домициан и Дион остаются одни.

Ну что нам с тобой делать?

ДИОН. К чему спрашивать, когда ты уже решил?

ДОМИЦИАН. Зачем тебе это понадобилось, можешь ты мне сказать? Ты что, серьезно думаешь, что меня остановит выкрик? Пора бы тебе понять, слово – это всего-навсего звук.

ДИОН. Да, пока его не подхватят.

ДОМИЦИАН. Перестань изображать из себя оракула, олух. И не смей путаться у меня под ногами.

ДИОН. Буду путаться. Я человек честный. Не хочу вводить тебя в заблуждение.

ДОМИЦИАН. Да на что мне твоя честность?! Весталка ты, что ли? По мне, бесчестье лучше твоей честности.

ДИОН. Потому ты и завел одних лизоблюдов?

ДОМИЦИАН. Помолчи, выскочка. Что ты в этом понимаешь? Пороки нужны не меньше добродетелей.

ДИОН. Подведет тебя эта мудрость под чей-нибудь кинжал!

ДОМИЦИАН. Не каркай, белая ты ворона, не твоя печаль. Чего ты добиваешься, в конце концов?!

ДИОН. Домициан, перестань убивать. Убивают в походах, убивают по подозрению, убивают книги, потом – их создателей. Рим стал какой-то огромной бойней. Не видишь ты, что каждый уже и тени своей боится?

ДОМИЦИАН. Боится – повинуется. Мне уговаривать некогда. Задачи мои велики, а жизнь коротка. (Кивая на Диона.) Чего ради я должен терпеть крикунов, которые мне мешают?

ДИОН. А поэты всегда кому-то мешают. Упраздни их – это единственный выход.

ДОМИЦИАН. Плевать я хотел на твоих поэтов. Накормлю их сытней, и они успокоятся. Тоже мне герои, пачкуны несчастные… А уж сатирики, те вовсе отпетая публика. (Многозначительно глядя на Диона.) Характеры мерзкие, сердца как ледышки. Их-то я хорошо изучил.

ДИОН. Плохо ты их изучил, император. Самые нежные люди – это сатирические поэты. Почему, по-твоему, негодовал Гораций? Слишком он был добр, чтоб прощать несправедливость!

ДОМИЦИАН. Все поэты – мерзавцы! До одного!

ДИОН. Но не тогда, когда они тебе кадят?

ДОМИЦИАН. Ну что же ты хочешь, я все-таки человек!

ДИОН. Наконец Бог вспомнил, что он человек!

ДОМИЦИАН. Богом я стал в силу государственной необходимости. Не можешь ты понять: людям льстит, что не смертный ими правит, а Бог.

ДИОН. Поймешь тебя! Это, знаешь, не так просто. Я и не надеялся спасти Сервилия, а это оказалось легче легкого. А из?за честного Бибула я унижался перед тобою полдня.

ДОМИЦИАН. Так бы и сказал, что завидуешь Сервилию. Все вы на один лад!

ДИОН (укоризненно). Домициан!.. Надо все-таки совесть иметь.

ДОМИЦИАН. Ты что ж, так и не сварил, почему я его простил и возвысил? А еще обижаешься, что я скромного мнения о твоих мозгах.

ДИОН. Но не мог же ты не раскусить его после всего?!

ДОМИЦИАН. Давным-давно я его раскусил, успокойся. И само собой, я его презираю и, наоборот, как это ни глупо, уважаю тебя. Но зато этот прохвост, в свою очередь, уважает начальство, чего о тебе уж никак не скажешь. В этом его преимущество перед тобой.

ДИОН. О чем ты говоришь? Разбудите меня, люди! А кто прославлял Луция Антония?

ДОМИЦИАН. Он. Он. Потому что Луций показался ему начальством. Если хочешь, его измена была доказательством его благонамеренности, его предательство – залог его верности мне. Разумеется, только покуда я император, но если я перестану им быть, то, сам посуди, на что мне Сервилий? Ну что же, ясно тебе теперь?

ДИОН (рассеянно). Еще бы не ясно.

ДОМИЦИАН. Наконец ты задумался. Думать надо было раньше.

ДИОН. Думать, цезарь, всегда полезно. А сейчас я думаю, как правнуки будут смеяться. Просто покатываться со смеху они будут. «Ну и мир это был, – скажут они, – поразительный, непостижимый мир!»

ДОМИЦИАН. Больше всего они будут смеяться над тем, что говорил ты это – мне.

ДИОН. «И подумать! – скажут они еще. – Все это было на девяностом году нашей эры!»

ДОМИЦИАН. Заладил! Ну и унылый ты тип, прости тебя Боже. И надоел же ты всем с этой «нашей эрой»! Слишком много придаешь ты значения словам, вся беда твоя именно в этом. Чтобы быть великим, нужно больше рассудка.

ДИОН (качая головой). Как можно меньше, Домициан!

ДОМИЦИАН. Так или иначе, не состоялось наше содружество. Грустно мне, приятель, а не сошлись мы характерами. Надеюсь, ты сам это понял…