Покровские ворота

Сервилий. Что ж ты думаешь, я и в самом деле так глуп, чтобы считать римские носы вершинами цивилизации?

Фульвия. Ну, дождешься ты у меня! Когда-нибудь я встану у храма Юпитера и крикну: «Люди, не верьте ему! Он лжет!»

Сервилий. Почему бы тебе не избрать для этого Большой Рынок?

Фульвия. Со вчерашнего дня ты забыл, что обязан мне всем!

Сервилий. Забудешь, как же. Ты твердишь это с утра до вечера. И довольно! Сюда идет Мессалина. Не хватает мне попасть на язычок ее мужу…

Входит Мессалина, жена Диона, полная женщина с постоянно озабоченным лицом.

Фульвия. Мессалина, мой привет. Вы кого-то ищете?

Мессалина. Привет и вам. Вы не видели моего Диона?

Фульвия. Нет, к несчастью. Он, верно, бродит один и обдумывает свои эпиграммы.

Сервилий. Уж будто он пишет одни эпиграммы. Он талантливый человек, и, бесспорно, его занимают значительные сюжеты.

Мессалина. Не знаю, что его там занимает, только ночью он не давал мне спать, так он кряхтел. У него было колотье в левом боку, и я смазала его коринфской амброзией.

Фульвия. Хиосская настойка верней, дорогая Мессалина. Ее и Филимон рекомендует.

Мессалина. Не верю я врачам, и все тут. Напускают на себя умный вид, а знают столько же, сколько мы.

Фульвия. И все-таки – обратитесь к Филимону.

Мессалина. Ну его; говорят, он берет за визит не меньше тысячи сестерциев. Пусть уж лечит знатных господ, а нам он не по карману.

Фульвия. Где вы проводите лето, дорогая?

Мессалина. Где ж нам быть? Снимаем, как всегда, домишко на Аппиевой дороге.

Фульвия. Милая, вы делаете большую ошибку. Отдыхать можно только на Альбанском озере. На Аппиевой дороге никакого купания и публика на редкость вульгарная. Всякие менялы, нажившиеся вольноотпущенники…

Мессалина. А на озере цены втрое выше. Пусть уж туда едут знатные господа.

Фульвия. Что поделаешь, мой Сервилий очень капризен. Он говорит, что может творить только под плеск волны. Вы обязательно должны побывать в нашем новом поместье, дорогая Мессалина. И вы, и Дион.

Мессалина. Еще говорят, на этом озере ужасные нравы. Семейной женщине просто нельзя появиться одной. Эти господа считают, что им все позволено.

Сервилий. Сильно, сильно преувеличено. Добродетель римлянок охраняет сон их мужей. Помнится, я об этом писал.

Мессалина. Прекрасные, возвышенные стихи. Я постоянно ставлю вас в пример Диону. Вы счастливая женщина, Фульвия. Мой муж умеет только раздражать людей, а больше, кажется, он ничего не умеет.

Фульвия. У каждой из нас свой груз, дорогая. Быть женой Публия Сервилия, может быть, и приятно, но совсем не просто. Прощайте и не забывайте нас. Вы будете завтра у императора?

Мессалина. Ну, что вы… Когда же мы у него бывали?

Фульвия. Жаль, а то бы мы там поболтали. Всяческих благ, Мессалина.

Сервилий. Передайте мой дружеский привет Диону. Я ведь поклонник его пера.

Фульвия и Сервилий уходят.

Мессалина. Послушайте-ка вы ее, – оказывается, быть женой Сервилия не просто. А что же тут трудного, хотела бы я знать? Уж верно, у нее не пухнет голова, где взять денег на обед?

Гуляющих становится все меньше.

Уславливайся с этим Дионом! Уже темнеет, а его все нет. Точно он не понимает, оболтус этакий, что порядочной женщине неприлично стоять одной.

Появляется Дион. Ему немногим больше сорока, лицо его изрезано морщинами и складками, он высок и очень худ.

Есть ли у тебя совесть, Дион?! Заставляешь торчать меня здесь на потеху прохожим. Долго ли так наскочить на обидчика?

Дион. Месса, никто тебя пальцем не тронет, не хнычь. Виноват я, что ли, что встретился мне этот баран-ритор?

Мессалина. Новое дело, какой еще ритор?!

Дион. Юлий Тевкр, скучнейшее и глупейшее из всех животных нашего славного города. Честное слово, нет ничего несносней проповедника, когда он туп и напыщен. Люди, делающие красноречие своей профессией, должны хоть что-то иметь за душой. Красноречие хорошо лишь тогда, когда служит истине, когда его диктует страсть. Но самодовольное, надменное, уверенное в себе красноречие невыносимо! Оно отвратительно! Оно исполнено фальши! Женщина, торгующая телом, жалка, но мужчина, торгующий фразой, бесстыден.

Мессалина. И ты выложил все это Юлию Тевкру?

Дион (пожимая плечами). Что я сказал такого, что надо скрывать?

Мессалина. Несчастная я. Тевкр преподает красноречие императору, это знает весь Рим.

Дион. Ну и что?

Мессалина. Недаром я жаловалась на тебя Сервилихе.

Дион. Нашла кому – стыд и срам! Только что я их встретил – надутую индюшку и ее лавроносного индюка.

Мессалина. С ними хоть ты ничего не выкинул?

Дион. Ничего, ничего, успокойся. Я только сказал Сервилию, что если Юлий Цезарь носил венок, чтоб скрыть нехватку волос, то он будет его носить, чтоб припрятать нехватку мыслей.

Мессалина. Несносный человек, зачем ты это сделал? Он попросту решит, что ты завидуешь ему.

Дион. Не решит, не так уж он глуп.

Мессалина (тоскуя). Он тебя так хвалил!

Дион. Сатириков либо хвалят, либо убивают. Больше с ними нечего делать.

Мессалина. Их еще морят голодом, дуралей. Мы всем задолжали.

Дион. По правде говоря, я хотел перехватить у Юлия Тевкра тысчонки три динариев, но, сказав ему все, что я о нем думаю, я посчитал это неудобным.