Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона

В 1066 г., 3 февраля (в конце года, мартовское летосчисление), скончался Тмутороканский князь Ростислав, отравленный греческим стратигом из Херсонеса. Никон выполняет дипломатическое поручение по воле местных жителей. Он хорошо знал киевские дела и князей Ярославичей, поэтому жители просят его пойти в Чернигов к князю Святославу Ярославичу и уговорить его, чтобы он согласился послать на тмутороканский престол своего сына Глеба, которого за год перед тем Ростислав выгнал из Тмуторокани. В 1067 г. Никон из Тмуторокани возвращается на Русь, в Чернигов, и договаривается со Святославом, чтобы он дал князя в Тмуторокань, своего сына Глеба. После этого едет вместе с Глебом в Киев к Феодосию, и тот просит его не покидать Печерского монастыря, Никон обещает вернуться после того, как отвезет Глеба в Тмуторокань и в монастыре своем все устроит. «Так и сделал он», – пишет Нестор в Житии Феодосия. В 1072 г. «Никон Великий переработал и продолжил Летописный свод 1039 г., начатый еще при митрополите Феопемте» (Ляшевский, 1968. С. 207). В 1073 г. Святослав и Всеволод выгнали своего старшего брата Изяслава из Киева, и Святослав, нарушив правила престолонаследия, сел на киевский престол. Произошло это в отсутствие митрополита Киевского Георгия: он тогда находился в Константинополе. Феодосий, «исполнившись Духа Святого, стал укорять» Святослава, требуя вернуть престол Изяславу. Не остался в стороне и Никон, судя по содержанию известия Жития Феодосия. Однако в «Слове о полку Игореве» об этом сказано достаточно определенно: «…Тяжко и голове без плеч, зло и телу без головы», – «сказав, Боян и ходил на Святослава…». А когда Феодосий примирился наконец со Святославом, то Никон, должно быть, остался один на один с нарушителем закона престолонаследия. И не желая видеть княжеских распрей, которые могли вызвать новые бедствия на Русскую землю, удалился с двумя черноризцами в Тмуторокань. Феодосий много раз умолял его не разлучаться с ним, но Никон остался непреклонным и отправился в свой монастырь, так велик был его гнев на Святослава, подвергшего Русское государство внутренней и внешней опасности.

Выводы

Мы добыли несколько исходных утверждений, которые имеют одинаковую силу как для Бояна, так для Илариона и для Никона.

1. Боян был связан с Тмутороканью; он хорошо знал те места, по которым пролег маршрут похода Игоря, когда он пошел «поискать града Тмутороканя», поэтому ему подобало петь песнь Игорю, будь он жив.

2. Иларион был родом из Тмуторокани.

3. Никон был точно так же связан с Тмутороканью. Более того, у него была устойчивая связь с этим княжеством.

4. Боян был любимцем великого князя Ярослава Мудрого, «коганя хоти».

5. Иларион был любимцем и сподвижником Ярослава, о чем свидетельствует как летописная статья 1051 г.: «Поставил Ярослав Илариона митрополитом, русского родом, в Святой Софии, собрав епископов», – так и вступительная статья к Номоканону, в которой Ярослав говорит, что он трудился вместе с митрополитом Иларионом над составлением церковного устава-судебника.

6. Иларион-Никон мог быть также и любимцем великого князя Всеволода, сына Ярослава Мудрого. Во-первых, Ярослав любил Всеволода за его кротость больше всех своих сыновей и держал его всегда при себе. Во-вторых, Всеволод воздавал честь епископам и пресвитерам, особенно же любил черноризцев. Вооружившись этими фактами, в общем виде можно сказать, что Всеволод, любя монахов, не мог обделить вниманием Илариона-Никона, любимца и сподвижника своего отца. Принимая такое допущение, мы должны сказать, что расположение Всеволода к Бояну-Илариону-Никону включает в себя и факт приобретения земли Бояна вдовой Всеволода.

7. Боян выступил («ходил») против Святослава Ярославича.

8. Иларион-Никон сделал то же самое, требуя от Святослава вернуть старшему брату Изяславу киевский престол. Хотя это является допущением, однако соответствующий текст Жития Феодосия не создает трудностей для такого заключения.

9. Боян воспел Игоря Рюриковича, Владимира Святославича, Ярослава Владимировича («Задонщина»).

10. Иларион воспел этих же князей, включая Святослава Игоревича.

Скончался Боян-Иларион-Никон в 1088 г. в Киеве. Бесспорно принадлежащими ему считаются сочинения: «Слово о законе и благодати», «Молитва», «Исповедание веры». Образы входящей в состав «Слова» Похвалы князю Владимиру неоднократно использовались древнерусскими писателями (Наследие, 1986. С. 6). Эта Похвала могла быть известна и автору «Задонщины» (XIV в.), откуда он взял перечень князей, которым пел славу Боян.

    1983–1997 гг.

Часть третья

СИЛА ИСКОННОГО СЛОВА ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ… СЛОВО

Глава 1

ПРИСУТСТВИЕ АВТОРА В «СЛОВЕ» ДАЕТ ПРАВО НА МЫСЛИ О НЕМ, ИСТИННОСТЬ КОТОРЫХ ВОЗНИКАЕТ ИЗ ЛОГИКИ СУЖДЕНИЙ О ПРЕДЛОЖЕНИЯХ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, СВЯЗАННЫХ С ЛИЧНОСТЬЮ АВТОРА

Проблема авторства «Слова о полку Игореве» связана с проблемой носителей национального сознания: кто формировал государственную идеологию и одновременно сохранял местные славянские традиции на Руси. Безымянность многих древнерусских произведений – это явление поэтики, как признается сейчас, поэтому входит в систему художественных средств и охватывается авторским замыслом (Лихачев, 1984. С. 3).

Это соображение смыкается с идеями архаичного искусства вообще и русского в частности: оно основывалось на обязательных канонах и не беспокоилось об оригинальности, а только о совершенстве, и потому было анонимным (Татаркевич, 1977. С. 205, 206). Однако автор был независим от канона, он сразу заявил о своем праве описывать «как было», хотя признается, что ему подобало («лепо ны бяшеть») писать «старыми словесами», то есть как было принято описывать трагические события, случавшиеся «по грехам нашим», как отмечают летописцы. Но почему автору подобало описывать события, основываясь на обязательных канонах, – об этом скажем в своем месте. Автор прославил неудачный поход Игоря, поэтому не обошлось без мифотворчества. И создал он произведение не каноническое, а со всеми признаками плодотворной новизны. Поэтому вопрос об авторе остается волнующим: это произведение оригинально, в нем присутствуют воля автора и его стиль, и в нем заключена, кроме того, огромная информация. Знание имени автора даст, по крайней мере, более достоверное представление о русской культуре XII в., если мы установим еще и социальную принадлежность автора. Потому что имя – это духовное дарование, а дарование – уровень культуры как всего народа, так и той части, к которой принадлежит одаренный человек. Но проблема авторства должна быть связана с проблемой носителей национального сознания: кто формировал государственную идеологию и одновременно сохранял местные славянские традиции на Руси. Потому что в этом произведении мы видим синтез новой для Руси христианской государственной мысли с местными славянскими традициями язычества. При этом реальные детали, языческие символы и фольклорные приёмы преобразования языческих символов в христианские определённым образом соотносятся друг с другом. Но если говорить более определенно, то есть с большей уверенностью, соблюдая методичность и логику, то окажется, что языческие божества и фантастические животные – Велес, Дажьбог, Стрибог, Троян, богиня Дева, грифоны, сирины, кентавры, – лишенные культового содержания, сохранялись в христианстве как стандарты значения. Наиболее выразительные примеры сохранялись до XII в. включительно в Византии, в России и в Ирландии. Выходит, что по этому признаку нельзя определить социальное положение автора.

По мысли автора, движение вперед русского общества должно вести к цели, и целью этого движения должна быть самодержавная власть великого князя. «О! стонать Русской земле, помянувши первое время и первых князей. Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским», – говорит автор, вспоминая первых русских князей-самодержцев и завоевательные походы Владимира I. Но дает он и перспективу, надеясь на возрождение самодержавного порядка, когда подвластная одному князю земля была ему рада. «Солнце светится на небе, Игорь-князь в Русской земле… села рады, города веселы…» – так он описывает возвращение Игоря из плена. Но князь должен быть борцом за христианские идеалы: «Правы князья и дружина, поратовав за христиан на поганые полки», – так он заканчивает свое произведение.

Тогда речь может идти о представителях государственной и церковной идеологии, о разработке византийской идеи священной миссии царской (княжеской) власти, – когда княжеская самодержавная власть становится фактом внутрицерковного порядка, когда становится возможным «создание ее силою церковного благочестия». Если среди русских князей в XII в. только проявляется слабая тенденция к передаче столицы по наследству, и князья в деле наследования власти в значительном своем числе не отличались христианским поведением, то и сам русский народ, «своей многочисленностью подобный звездам», – по замечанию западных авторов, – «не желает сообразовываться ни с Латинской, ни с Греческой Церковью» (Пашуто, 1968. С. 154, 163, 180). Следовательно, идея самодержавия не принадлежала ни князьям, ни народу.

С другой стороны, «во всех славянских странах Центральной и Восточной Европы… христианство… формирует государственную идеологию раннефеодальной монархии» (Королюк, 1985. С. 38).

Глава 2

СВ. ФЕОДОСИЙ ПЕЧЕРСКИЙ БЛАГОСЛОВИЛ РОД О?ЛЬГОВИЧЕЙ НА ЦАРСТВО В КИЕВСКОЙ РУСИ

Автор сравнивает Игоря с солнцем и называет его головой, а Русскую землю телом. И этому телу тяжко без головы: «…тяжко ти головы, кроме плечю; зло ти телу, кроме головы». – «Русской земле без Игоря». Так сказано о плененном половцами Игоре, князе не Киевском, а Новгород-Северском, провинциальном князе из рода О?льговичей. Сказано решительно и «несмотря»: автор не только не учитывает порядка престолонаследования, существовавшего тогда, и что Игорь в то время никак не мог стать великим князем Киевским, – он открыто провозглашает идею главенства на Руси рода О?льговичей, что резко противоречило преимущественному праву на киевский престол князей Мономаховичей.

Таким образом, О?льговичи представлены автором как носители идеи самодержавной власти на Руси. В этом случае, чтобы понять ход мыслей автора и получить представление о его социальном положении, необходимо принять в расчет несколько фактов из Жития св. Феодосия, а также из жизни Олега Святославича, князя Тмутороканского, а затем Черниговского, родоначальника черниговских князей О?льговичей.

Игумен Киево-Печерского монастыря Феодосий (XI в.) перед кончиной сказал великому князю Киевскому Святославу Ярославичу, отцу Олега Тмутороканского, что он передает ему монастырь на соблюдение: «Да не обладает им ни архиепископ, ни другой кто из священства Софии Киевской, но только заведает им твоя держава и по тебе дети твои и до последних роду твоему» (Соловьев, 1963. С. 66. Примеч. № 181). Фактически он благословил род Ульговичей на царство; столица должна была передаваться по наследству. Завет Феодосия был также «несмотря»; тогдашний порядок престолонаследования в Ярославовом потомстве был иным. Что Ульговичи не только знали, что благословением св. Феодосия они являются носителями наследственной самодержавной власти, но и претендовали на заведование Киевом по наследству, – я думаю, в этом случае имеют силу следующие доводы.

Олег-Михаил Святославич был лишен стола во Владимире-на-Волыни и содержался в заключении в Чернигове у своего дяди Всеволода Ярославича, откуда бежал в Тмуторокань, «убежище князей обделенных»: князь Тмутороканский не имел статуса великого князя. После неудачной попытки Олега захватать Чернигов, свою отчину, где некогда правил его отец, он был схвачен Всеволодом с помощью хазар и отправлен в ссылку в Византию, точнее, в насильственную эмиграцию, под надзор властей императора Никифора III Вотаниата. Там он пробыл четыре года, из них два на острове Родос. На чужбине он женился на греческой аристократке Феофании из рода Музалонов. Вскоре Олег вновь вернулся в Южную Россию, в Тмуторокань. Известно, что в это время он имел высокий византийский титул севаста[80 - О такой практике, существовавшей в Византии, сообщает Анна Комнина в «Алексиаде».]. Мало того, Олег третьим в Киевской Руси, после Владимира I и Ярослава Мудрого, чеканит свою монету, управляя провинциальным Тмутороканским княжеством. Причем его серебряные монеты чеканились по типу византийских милиаресиев императора Михаила VII Дуки (1071–1078). На лицевой стороне погрудное изображение архангела Михаила впрямь, вокруг головы нимб, в правой руке жезл, в левой сфера; на оборотной стороне надпись «Господи, помози Михаилу». Не менее замечательна и свинцовая привесная печать Олега-Михаила периода его тмутороканского правления (1083–1894). На лицевой стороне изображен архангел Михаил в рост, на обороте надпись: «Печать севаста Михаила автодуки». Римское dux (государь) употреблялось и в Византии. Таким образом, автодука равнозначно русскому «самовластец» и «самодержец». Титул этот в древнерусских текстах употреблялся иногда – но только по отношению к великим князьям Киевским («самовластец») (Орешников, 1936. С. 83, 84).

Этот пример, когда Олег Святославич был почтён при императорском дворе дарами и придворными званиями, вполне соответствует исторической действительности – это была древняя византийская практика выделять перефирийных для хрстианской империи властителей-христиан из среды других властителей и удостаивать их большой чести с определённой целью. Византийский историк XIV в. Никифор Григора сделал такую запись: «…Могущество римлян превозносилось до небес… со всех сторон стекались в Рим правителя парфян, персов и других народов, каждый из них получал сначала какое-нибудь название. Так, при Великом Константине (умер в 337 г. – Л. Г.) правитель российский получил титул и чин стольника». – А. Н. Боханов, автор значительного по своему содержанию труда «Русская идея. От Владимира Святого до наших дней», уделивший внимание этому высказыванию Никифора Григоры, поясняет, что оно не является отражением подлинного факта по причине хронологической несуразицы. Тут спора как бы нет. Потому что на самом деле лучше видеть здесь «важнейший постулат греко-римской имперской мифологемы… (что) без моральной санкции Рима-Константинополя… правитель лишался как бы своей исторической легитимизации» (Боханов, 2005. С. 65). Однако представить на этот счёт своё соображение имеет всё-таки некоторый мысл. Уже в III в. часть готов размещалась в Приазовье, которых традиционно называют остроготами или грейтунгами. Но у них было ещё прозвище тетракситы или тетрапекситы «четвероногие» «в смысле быстроты военных набегов на врагов» (Карташев, 1993. Т. 1. С. 55, № 2. См. аналогичное прозвище Рос-Дромиты «быстро бегающие» у Псевдо-Симеона для призванных на Русь князей. – Карпозилос, 1988. С. 117). В период с 315 по 332 гг. император Константин Великий трижды побеждал готов в Подунавье и три раза получал титул Gothicus maximus. В 332 г., «согласно условиям договора, готы отправили в Константинополь заложников, среди которых был сын готского короля Ариариха. По предположению X. Вольфрама, сопровождение заложников было поручено будущему епископу придунайских готов Ульфиле» (Буданова, 1988. С. 104, 106, № 42; 109, № 74, 77). По сведениям казачьего словаря, изданного в 1970 г. в США (составитель Г. В. Губарев), «от середины IV в. известны епископы и митрополиты Скифии Томитанской» (Таманской). В числе пяти епископов и одного митрополита значится имя епископа Ульфилы (Богословский, 1998. С. 12). «Средоточием… руссов был, по словам арабов, город Русия в устье Русской реки (см. нижеизложенное, получается р. Кубань. – Л. Г.)… то есть до условного «начала» русского государства, мы пришли уже в самую Русь» (Карташев, 1993. Т. 1. С. 55, 57).

Продолжаем. Подтверждает доводы о стремлении Олега «по праву» стать самодержцем Русской земли и печать его жены, Феофании Музалониссы, того же тмутороканского периода. На лицевой стороне – изображения Богоматери и св. Феофании, патронессы владелицы печати. Между ними вверху, в диске, поясное изображение Эммануила (Христа-юноши). На оборотной стороне надпись: «Господи, помози рабе Твоей Феофании, архонтиссе Ро?сии, Музалониссе» (Орешников, 1936. С. 80, 81). (В подлиннике «Росия» с одним «с»: в греческих текстах слово «Росия» с одним «с» всегда, а форма с двумя «с» встречается только с XIV в. – Об управлении, 1991. С. 308. № 3). Формула «архонт», как и «игемон», часто употреблялась византийцами в отношении к иностранным властителям (Чичуров, 1980. С. 112. № 266; С. 169. № 4). Так именовались и великие князья Киевские. Видеть в данном случае под именем России Керчь, как это принято, едва ли будет правомерным, хотя в арабских источниках встречается город Русиййа в восточном Крыму, который отождествляется с Корчевым (Керчью).

Такой подход не учитывает надписи на Тмутороканском камне 1068 г. и текста Выголексинского сборника (конец XII в.). Еще за 15 лет до возвращения Олега в Тмуторокань (1083 г.) с женой Феофанией, в 1068 г. его родной брат, Глеб Святославич, измерил расстояние между двумя портами – Тмутороканью и Корчевым, измерил зимой по льду. Об этом событии была высечена памятная надпись на камне, которая сохранилась до наших дней. Город на противоположном берегу Керченского пролива назван Корчевым, а не Россией (Медынцева, 1979. С. 9). В греческих текстах употреблялась эта же форма – Корчев: в Выголексинском сборнике, имеющем греческое происхождение, есть производное от слова Корчев – «кърчевьскыи» (Сборник, 1977. Л. 65 об., 1–18). Кроме того, известный археолог начала XX в., А. А. Спицын, «добросовестнейший и тщательный ученый», считал, что арабами указывался город Россия – при устье Дона (Медынцева, 1979. С. 10). То есть Ро?ссия и Корчев (Керчь) – это были разные города. Поэтому представляется необходимым привести данные о результатах исследований Голубицкого городища, проведённых Таманской экспедицией ИА АН СССР в 1986 году. «В 8 км западнее города Темрюка, пишет участник работ Ю. М. Десятчиков, расположена станица Голубицкая, стоящая на высоком холме и выросшая из Темрюкского городища, которое существовало ещё с эллинистической эпохи до позднего средневековья… Арабский историк Идриси, живший в XI в., даёт расстояние от города Тмутаракани до Руссии в 27 арабских милях, что в переводе на современное измерение составляет 54 км. Эта цифра точно соответствует расстоянию от Таманского до Голубицкого городища». До «острова русов» арабских источников, добавим от себя. – «Небольшие охранные раскопки, пишет другой участник работ О. В. Богословский, позволяют археологически подтверждать существование здесь сильной крепости, начиная с античных времён по XIII в…Даже сейчас, глядя на ст. Голубицкую с территории археологического памятника, она кажется островом, омываемым с севера Азовским морем, с юга – Ахтанизовским лиманом, а с запада и востока высохшими руковами Кубани. В древности же это был остров-крепость естественного происхождения. Этот остров и облюбовала, вероятно, какая-то группа причерноморских русов» (Десятчиков; Богословский, 1998. С. 9; 22).

Еще менее правдоподобно предположение, что Феофания, жена Олега, находясь в Тмуторокани, осуществляла управление Корчевым-Россией или даже находилась в этом городе, так как в тех же арабских источниках сообщается, что «между жителями Матрахи (Тмуторокани) и жителями Русиййи постоянная война» (Бейлис, 1984. С. 12, № 30). Так что «считать себя архонтом России (Киевской Руси. – Л. Г.) соответствовало целям и стремлениям князя» (Олега) (Орешников, 1936. С. 83: ссылка на Н. П. Лихачёва). Впрочем, объяснение этих обстоятельств – присвоение Олегу-Михаилу высоких византийских титулов севаста и автодуки, применение формулы «архонтисса Росии» по отношению к его жене Феофании – может быть добыто и в сакральном обосновании особой миссии константинопольсих правителей, императорского служения, когда Император ромеев воспринимался главой всего христинского мира, и местный властно-церковный сепаратизм встречал резкое противодействие в Царьграде. Мы уже упоминали в главе о Бояне-Иларионе случай 1044 г., и его последствиях, когда митрополит русин Иларион был смещён с киевской кафедры после смерти его покровителя Ярослава Мудрого в 1054 г.

Преемство православной веры тогда на определённый период прервалось. На место Илариона был поставлен грек Ефрем. Поэтому объяснением разбираемых обстоятельств может быть тот смысл, что Константинопольская власть могла рассчитывать в лице Олега «самодержца» и его жены Феофании «архонтиссы» на то, что они будут поборниками и представителями византийской Церкви и защитниками её прав на Руси. Об этом же (о стремлении Олега) говорит и его высокомерное отношение к остальным русским князьям, засвидетельствованное летописцем уже после того, как Олег отвоевал у Владимира Мономаха Чернигов, русское княжение. В 1096 г. великий князь Киевский Святополк и князь Переяславский Владимир Мономах звали Олега в Киев на княжеский съезд с целью прекращения междоусобиц. Этот съезд должен был проходить с участием духовенства и киевлян. «Олег же, въсприимъ смыслъ буй и словеса величавы, рече сице: несть мене лепо судити епископу, ли игуменомъ, ли смердомъ». – «Олег же, исполнясь отваги и словес величавых (гордых), сказал так: не подобает судить меня епископу, или игуменам, или народу» (перевод наш).

В этом жесте не только личное высокомерие Олега, но слова эти – слова князя-«автодуки», стремившегося стать самодержцем Русской земли. После отказа Олега участвовать в коллективном управлении Русской землей Святополк и Владимир заподозрили, что он зло мыслит на них, и вызвали его на «суд Божий»: «а Бог промеж нами будет» – объявили ему войну и силою принудили к согласованным действиям коллективного управления государством. Однако Олег не стремился к упрочению такого порядка и не раз уклонялся от обязанностей соправителя Русской земли. Но самодержцем он не стал. И все же есть основания полагать, что отец его, Святослав, готовил его в самодержцы. Он завещал построить в Вышгороде новый каменный храм Бориса и Глеба и перенести туда мощи святых из ветхой церкви. Он даже указал Олегу, в каком месте будущего храма поставить раки (гробницы) их, – на правой стороне, в устроенной комаре.

Со стороны Олега это был бы патриотический шаг, и он привлек бы к нему симпатии народа, так как св. Борис и Глеб являлись небесными заступниками Руси. Поэтому когда в 1115 г. Владимир Мономах, уже будучи великим князем Киевским, принял решение вместе с Олегом и его братом Давыдом перенести мощи святых, и они были перенесены в построенную церковь, и Владимир хотел поставить их посредине церкви, – то возникла распря между ним и Олегом и Давыдом. Олег хотел поставить их в комару, «где отец мой, по его словам, назнаменовал». По совету священства был брошен жребий; и вынулись жребии Давыда и Олега (Шахматов, 1916. С. 352–354). Это было 1 мая, а через три месяца, 1 августа, Олег скончался. Перед его смертью «бысть знамение: погыбе сълньце, и бысть яко месяцъ» (солнечное затмение).

Олег не стал самодержцем, но сын его Всеволод в 1139 г. взял штурмом Киев, выгнал Вячеслава, сына Мономаха, стал великим князем Киевским и передал столицу по наследству своему брату Игорю О?льговичу. Однако киевляне, не любившие О?льговичей, вынудили Игоря отречься от престола, он принял схиму. Но киевляне на этом не успокоились. Собираясь идти войной на Черниговских О?льговичей, они схватили Игоря в церкви монастыря св. Феодора «в самый час Божественной литургии», вывели в город и убили. Причтен к святым. Память 25 июня. Впоследствии икона, перед которой, по преданию, молился Игорь О?льгович во время литургии в день его убийства, была названа «Игоревская Богоматерь» и передана в Успенский собор Киева-Печерского монастыря. Игорь был предан земле в монастыре св. Симеона; кроме того, в Киеве был родовой монастырь О?льговичей, основанный Всеволодом-Кириллом О?льговичем, братом Игоря. Однако примечательно, что икона была передана в Киево-Печерский монастырь, что обращает внимание на связь этого монастыря с О?льговичами по завету св. Феодосия.

И для автора «Слова о полку Игореве» О?льговичи – «храброе гнездо», оно «не было обиде порождено», умело постоять за свою честь. А самого Олега, поднявшего оружие за свою честь и права наследственного самодержца Русской земли, несмотря на бедствия, причиненные Русской земле его войнами, и что прав своих он не добился, потерпел поражение и вынужден был просить князей-соправителей не лишать его Русской земли, а дать ему «хлеб» – волость в управление, – автор сочувственно называет «Гориславичем». Что напоминает сочувственное отношение летописца к прабабке Олега Рогнеде, которую называет «Гориславой», возможно, в связи с тем, что она подняла оружие (нож) на мужа, Владимира I, за то, что он предпочел ей других жен, то есть отстаивая свою честь великой княгини, – и после покушения она была удалена из Киева.

Таким образом, с высокой степенью вероятности можно предположить, что именование Игоря Святославича в «Слове о полку Игореве» солнцем и главою Русской земли свидетельствует о том, что автор принадлежал к Киево-Печерскому монастырю, знал о благословении св. Феодосием рода О?льговичей на киевский престол и чтобы столицу они передавали по наследству, – и своим произведением поддержал завет Феодосия.

Глава 3

СОВОКУПНОСТЬ ОКРУЖАЮЩИХ О?ЛЬГОВИЧЕЙ УБЕЖДЕНИЙ, КАК МОДЕЛЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ПОМЕШАЛА ИМ СТАТЬ МОНАРХАМИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ

Олег одарен был красотой, как и его брат Глеб и его дядя Изяслав (Словарь, 1793. С. 137; Шахматов, 1916. С. 253, 256). По происхождению он славяно-рус с коренным значением второй части этого термина; представитель активного, организующего меньшинства, и не только по происхождению, а именно в силу психофизической своей природы он «глава или главнейший», «наилучший», – таково значение самого слова рос (Об управлении, 1991. С. 296).

Жестокость, храбрость и достоинство отличали весь род О?льговичей. Киевляне ненавидели их и называли врагами Мономахова рода. О?льговичи не находили удовлетворения в том, чтобы думать и поступать как все. По отцу Олег прибалтийский славянин Рюрикович, седьмое колено от Рюрика, а его матерью была немка, бабка – шведка, а прабабка – дочь «варяга», прибалтийского славянина Рогволода, Рогнеда-«Горислава» (Топоров, 1988. С. 26, № 31). Автор «Слова о полку Игореве» говорит об Олеге, что он мечем крамолу ковал. И его сын Всеволод-Кирилл в 1139 г. мечем утвердился на киевском престоле.

В усыпальнице О?льговичей на окраине древнего Киева, в Дорогожичах, в Кирилловской церкви, в центральном нефе изображен, как предполагают, основатель церкви Всеволод-Кирилл. Ростовая фигура богатырского склада, в горделивой позе, с рукой на правом бедре, левой придерживает щит. В парадной княжеской одежде, стянутый сухожильями, как целительный лист подорожника, – О?льгович. Рука Всеволода на бедре напоминает позу воина-всадника, поражающего копьем змея, на шиферной плите XI в. из Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве, – жест достоинства и уверенности (Заповедник, 1984. С. 160, 197). Великим и грозным назвал наш автор Святослава III, Олегова внука, героя «Слова о полку Игореве». О других внуках Олега, Игоре и Всеволоде, автор сказал, что их храбрые сердца из крепкого харалуга, священной стали, скованы, а в заносчивости и отваге, «в буести», закалены. Правнук Олега Владимир, сын Игоря, заняв галицкий престол, пытался истребить весь род своего предшественника, галицкого князя Романа. Брат Владимира, Роман, занял тогда звенигородский престол. И чтобы обезопасить себя от местного боярства, «Игоревичи сговорились против галицких бояр, как бы их истребить… всего было убито пятьсот человек, а другие разбежались», – сообщает Галицко-Волынская летопись (ПЛДР, 1981. XIII в. С. 239, 243 и след.). Вскоре оба брата попали к венграм в плен и по требованию галицких бояр были повешены.

Страшны и дивны (горды и славны) были Ульговичи, но монархами не стали. Помешали обстоятельства, но обстоятельства в данном случае – это русское общество второй половины XI – до начала XIII в. и совокупность окружающих О?льговичей убеждений. Недаром в 1142 г., когда убит был киевлянами Игорь, сын Олега, киевские бояре и дружинники говорили Изяславу, великому князю Киевскому, который по сговору с киевлянами изгнал Игоря из Киева, чтобы он (Изяслав) не имел веры О?льговичам и в путь с ними не ходил, а если нужно, то они на О?льговичей и с детьми пойдут. Ненависть к избранному меньшинству и к представителям результата вообще, – в конечном счете ненависть к наследственной власти и к государству. Данный подход позволяет нам привести сообщение летописи о знамении, случившемся в год смерти Игоря (1202), героя «Слова о полку Игореве», последнего из О?льговичей, который замышлял крупные перемены в Русской земле (отвоевание у половцев древних русских земель и свое главенство в Русской земле). «Знамение было в пятый час ночи, и потекло небо все, и было красно, на земле же, и по домам, и на снегу виделась как будто кровь пролитая, и многие с небес звезды отторгались». И еще один «мистический» факт, имеющийся в нашем распоряжении. Есть возможность настаивать на том, что благодаря О?льговичам Москва вошла в историческое письменное бытие. В 1147 г. Юрий Долгорукий дал роскошный пир в Москве, в одном из своих сел, в честь Святослава О?льговича, отца Игоря. Это и послужило поводом летописцу сделать запись о Москве. И с этого года, как известно, ведется отсчет существования Москвы, со временем ставшей «главою обширнейшей монархии в свете» (Н. Карамзин).

Глава 4

УМЕНИЕ ПОСТАВИТЬ ВНИМАНИЕ КНЯЗЕЙ И БОЯР В ПОДЧИНЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ИСТОРИЧЕСКИМ И СОВРЕМЕННЫМ ФАКТАМ БЫЛО СВОЙСТВЕННО В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XII в. ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ЦЕРКВИ И МОНАСТЫРЕЙ

По мысли автора «Слова о полку Игореве», русские должны дорожить своей честью крещеного народа и стремиться к успехам христианской системы идей. Проповедь «русской идеи» увязана с образом действий первых князей, первого среди них – Владимира Святославича. Эти князья расширяли территорию государства, покоряя и христианизируя окрестные племена язычников, но прежде всего укрепляли христианские нормы в среде своего народа. Но такие действия, мы знаем, в первую очередь должны быть одобрены Церковью, потому что воинствующая Церковь, как преодоление языческого прошлого, была современной идеей для Средневековья, как на Западе, так и на Руси.

С идеей воинствующей Церкви хорошо согласуется тот факт, что поход на половцев в 1185 г. в марте, во главе с великим князем Киевским Святославом Всеволодовичем, был предпринят по инициативе Церкви. Хотя Киевский митрополит учитывал просьбу византийского императора Андроника Комнина, умолявшего киевских князей предпринять половецкий поход (Пашуто, 1968. С. 200). В этом походе Игорь не смог принять участие из-за распутицы, а его поход в конце апреля следует считать продолжением мартовского. У нас нет надобности доказывать, что Всеволод, брат Игоря, произнес свою известную фразу, обращаясь к Игорю: «Седлай, брат, своих борзых коней, а мои тебе готовы, оседланы у Курска», – произнес не у р. Оскола, как принято считать, где Игорь ожидал войско Всеволода, но на совещании в Переяславле Южном, на левом берегу Днепра. Ибо зачем Игорю седлать коней, когда он ждет Всеволода у р. Оскола на оседланных конях, а кони Всеволода, оказывается, всё ещё под Курском, когда он произносит свою фразу о полной своей готовности выступить в поход, – дело в том, что перед выступлением в поход князья совещались в Переяславле, как упомянуто об этом в Лаврентьевской летописи (ПЛДР, 1980. С. 366). И не надо сомневаться, что совещание проходило по благословению или даже в присутствии представителей духовенства. В летописях мы постоянно сталкиваемся с подобными фактами, так как это было проявлением христианского сознания князей. В 1096 г. Новгородский князь Мстислав, упреждая захват Новгорода Олегом Святославичем, одержал победу над ним, и произошло это, пишет летописец, «молитвами преподобного епископа Никиты». О великом князе Киевском Святополке в 1107 г. тот же летописец сообщает, что Святополк имел такой обычай: если шел на войну или еще куда, то приходил в Киево-Печерский монастырь поклониться гробу Феодосиеву и молитву брал у игумена, тогда только шел в путь свой. В 1111 г. Владимир Мономах на Дону одержал крупнейшую победу над половцами. Перед сражением впереди полков ехали священники, пели тропари и кондаки Кресту Честному и канон Пресвятой Богородице.