Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона

В 1197 г., после смерти Святослава, Рюрик-Василий становится единодержавным правителем, великим князем Киевским, и в этом же году была освящена построенная им опять «во имя свое», как отмечает летописец, Васильевская церковь – на новом княжем дворе. В этом случае прежняя Васильевская церковь в Киеве, построенная Святославом в 1184 г., переименовывается в Трехсвятительскую, во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста (ПСРЛ, 1962. В лето 6705; Раппопорт, 1982. С. 10, 17). В самом деле, ничто не мешает тому, чтобы в этих фактах увидеть «самоутверждение» Рюрика-Василия и его направленные действия против какого-то другого Василия, его противника. Если же идти дальше и утверждать, что этим противником был игумен Киево-Печерского монастыря Василий как автор «Слова о полку Игореве», то, возможно, выясняется значение и следующих сообщений летописи, также связанных с Василием и Рюриком. Напомним, что в 1184 г. Васильевская церковь, построенная Святославом на княжем дворе, была освящена «великим священием» – митрополитом Киевским Никифором, епископом Юрьевским Андрианом и игуменом Киево-Печерского монастыря архимандритом Василием. После смерти Святослава Рюрик строит храм святых Апостолов в Белгороде, своей бывшей резиденции, и 6 декабря 1197 г. церковь была освящена также «великим священием», освятили ее тот же митрополит Никифор и тот же епископ Андриан, однако архимандрит Василий уже не был включен в «великое священие», хотя на «пире духовном» после освящения он присутствовал (ПСРЛ, 1962. В лето 6705). В следующем месяце того же 1197 г., 1 января (мартовский стиль), была освящена также Никифором и Андрианом упомянутая Васильевская церковь, построенная «во имя свое» Рюриком-Василием на новом княжем дворе в Киеве. В этом случае наш архимандрит Василий не упомянут вовсе. Это умолчание о Василии не было связано с его кончиной к моменту освящения храма, так как упоминание о нем встречено еще в следующем, 1198 г. (Щапов, Соколова, 1988. С. 175).

Далее. В 1198 г. Рюрик построил подпорную стену к церкви св. Михаила в Выдубецком монастыре, стоявшем на крутом берегу Днепра. Строил стену зодчий Петр Милонег. К этому времени, после смерти Святослава, летописание перешло из Киево-Печерского монастыря в Выдубичи, под надзор Рюрика. И в летописи подробно говорится о закладке стены и ее окончании. О том, что Рюрик со своей семьей прибыл в монастырь и «сотвори пир не мал». Игумен Моисей «и вся братья во Христе велегласно… яко едина усты» исполнили кантату, прославляющую Рюрика (ПСРЛ, 1962. В лето 6707 и след.; Раппопорт, 1982. С. 26. № 35). Но, как мы помним, игумен Василий в свое время построил вместо деревянной каменную стену вокруг Печерского монастыря. Однако это событие устанавливается не из летописи, а из Послания к Василию его друга Кирилла, епископа Туровского. «Ты создал, – пишет он, – стены каменны около всего Печерского монастыря на тверде основе высокы и красны». И вообще, если взять летописные сообщения о Василии, то увидим, что о нем даются только краткие, однозначные справки: избран игуменом, принял участие в освящении Васильевской церкви, построенной Святославом, был на пире духовном в Белгороде после освящения церкви святых Апостолов, построенной Рюриком. И все. О какой-либо другой его деятельности нет ни слова.

В чем причина такого отношения летописца к Василию из Щековиц, архимандриту Киево-Печерского монастыря? Однако в этом случае, видимо, более уместно говорить об отношении Рюрика к Василию, потому что Василий заслуживал быть более известным, чем о нем сказано в летописи. Если Василий – автор «Слова о полку Игореве», то одну из причин я вижу в обращениях автора к Рюрику и Давыду, принижающих этих братьев-князей. В первом обращении («Ты, буй Рюриче и Давиде!») автор их не возвеличивает, как других князей, а напоминает только о тяжелом поражении от половцев в 1177 г., когда храбрые дружины этих князей по шеломы в крови шли («плаваша»). Поэтому у них должно быть сильное желание отомстить половцам, и автор их призывает вступить в золотое стремя за землю Русскую, за раны Игоревы. При втором упоминании этих князей («Сташа стязи Рюриковы, а друзии – Давидовы») автор говорит о предательском поступке Давыда, брата Рюрика. Как мы говорили, он отказался идти к Переяславлю на помощь князю Владимиру, осажденному половцами. При таком отношении автора к этим князьям и зная взвинченное чувство чести русских князей-междоусобников и крайнюю их щепетильность – следует предположить ответные действия этих лиц по отношению к автору.

Однако могут возразить: если здесь и приведены сильные доводы, то они не дают все-таки окончательного решения проблемы авторства и направлены только против общепринятых систем, доказывающих авторство того или другого лица, кроме духовных лиц. Ну что ж, возражения могут быть бесконечны, особенно у тех, кто упускает целое и путается в частностях. И все же эта новая теория дает завершенную логическую модель и позволяет сказать нечто вполне определенное – хотя бы о социальном положении автора: он был лицом духовного звания. Такая теория «более экономная и более естественная». Однако воспользуемся и «мистической лазейкой». Если она и упрощает проблему, то «не настолько».

Строго говоря, можно рассматривать автора произведения, его реальных героев-современников и само произведение как отдельную систему, как «средоточие происшествий», где «становятся единством все факты». Потому что автор, его реальные, живые герои и произведение имеют душу или форму и «являются источником действий, они содержат в себе начало движения или изменения» (Лейбниц, 1984. С. 345. § 323). У них есть «точка схода» – их сходная душа, она же форма. Поэтому на действия автора, его героев и на его произведение будут сходные противодействия. И мы с особым интересом отмечаем такие факты. Как уже говорилось, великим князем Киевским Рюриком Ростиславичем и его окружением было сделано все, чтобы вытеснить из истории идеологической и политической жизни Киевской Руси деятельность Василия Щековицкого. Осталось неизвестным и место его захоронения. Действия киевлян по отношению к роду О?льговичей были сходными и совершались с той же целью. Примечателен и такой факт. В родовой усыпальнице О?льговичей, в Кирилловской церкви, сохранились изображения князей О?льговичей, как полагают исследователи. Но лица их побиты, «неузнаваемы», хотя другие части тела на изображениях совершенно невредимы. И тут не столь важно, когда и кто их обезобразил: киевляне, близкие современники этих князей в своем постоянном гневе на О?льговичей, или, как полагают другие, эти лица на фресках были повреждены в момент «варварской» позднейшей записи фигур, или затем уже, при расчистке их от этих записей. Но О?льговичи обезображены. А судьба «Слова о полку Игореве» общеизвестна. Оно также оказалось почти вытесненным из духовной жизни Древней Руси и дошло в невольно обезображенном виде. Первые издатели приспособили его для чтения своих современников, а сам оригинал пропал, что вызвало клевету и гнев на само произведение: «Подделка!» – равноценные клевете и гневу на О?льговичей.

Однако еще несколько фактов к нашему тезису о том, что автор не только был человеком духовного звания, но был тесно связан с Киево-Печерским монастырем. В тексте в иносказательной форме прочитывается, что Игорь перед походом был в Киево-Печерском монастыре или же получил благословение в другом месте (Переяславле, а возможно, в Киеве, в церкви Богородицы Пирогощей). Этот факт связан с эпизодом о реке Стугне и юном князе Ростиславе, утонувшем в ней. Причем эпизод этот имеет назидательное христианское значение. Вот наш перевод этого отрывка: «Не так ли, говорит (Игорь), река Стугна, тощую струю имея, пожрет чужие ручьи, и струги обоюдоносые (с воинами-гридями) несет к Устью (городищу Устье в нескольких километрах ниже Витичева по Днепру, в устье р. Трубеж, – это оборонительный пункт на границе Древнерусского государства с половцами). (Но) юноше князю Ростиславу затворила днепровские темные берега (он утонул в Стугне, не возвратился домой, как его брат Владимир Мономах, на днепровские берега, густо поросшие темными породами деревьев). Плачется мать Ростислава по юноше князю Ростиславу. Уныли цветы печалью (символ юных сверстников Ростислава), и Древо (символ русского княжеского рода и Руси вообще) скорбью к земле преклонило».

Летописец по этому поводу выражается кратко: Владимир Мономах и его младший брат Ростислав 25 мая 1093 г., отступая под натиском превосходящих числом половцев к Стугне, «въбрьде (вобреде) в Стугну… и нача утопати Ростиславъ…» – Стугна сильно наводнилась тогда. Далее летописец сообщает: «Володимеръ же, пребрьдъ реку… и прешьдъ на ону страну Дънепра, плакася по брате своемъ…» (Шахматов, 1916. С. 278). Но в Киево-Печерском Патерике этот эпизод изложен намного подробнее и с назиданием. Перед походом на половцев Владимир Мономах пришел в Киево-Печерский монастырь, там он помолился и получил благословение. Его брат Ростислав шел в монастырь с той же целью. Однако по пути, на берегу Днепра, его слуги оскорбили старца, монаха Григория Чудотворца, и князь не остановил их. Тогда старец предрек им: «Все вы с князем вашим умрете в воде». Рассердившийся Ростислав велел слугам утопить старца в Днепре. После чего в монастырь уже не пошел. А вскоре и сам утонул в Стугне (ПЛДР, 1980. С. 537). Причем в этом тексте, в отличие от летописного, Владимир Мономах и его брат Ростислав не вброд перебирались через Стугну, а переплывали на каких-то небольших судах: «Владимир же прееха реку… Ростислав же утопе…»

В «Слове о полку Игореве», в эпизоде с гибелью Ростислава, также упомянуты речные суда – струги. Напрашивается вывод о связи текстов Патерика и «Слова о полку Игореве». Кроме того, контекст эпизода с Ростиславом в «Слове о полку Игореве» позволяет заключить, что Игорь перед походом, как уже отмечалось, молился и получил благословение, возможно, в самом Киево-Печерском монастыре. Поэтому вернулся Игорь домой, по мысли автора, невредимым, как Владимир Мономах, преодолев часть пути по реке Донцу, которую Игорь благодарит за то, что эта река берегла его в пути. Его не постигла участь Ростислава, который перед походом уклонился от христианского обычая и совершил к тому же бесчеловечный поступок. Автор говорит, что Игорю Бог путь указывал домой. И главное, из этого можно сделать вывод, что автор воспользовался не летописным текстом, а известным ему монастырским преданием, в котором способ переправы Владимира и Ростислава через Стугну был иной: не вброд шли, а на судах переезжали реку.

Глава 9

СВЯЗЬ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» С ТЕКСТАМИ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ ХОРОШО СОГЛАСУЕТСЯ С ГИПОТЕЗОЙ ОБ АВТОРСТВЕ ВАСИЛИЯ ИЗ ЩЕКОВИЦ, СВЯЩЕННИКА ЦЕРКВИ НА ГОРЕ ЩЕКОВИЦЕ, А ЗАТЕМ ИГУМЕНА КИЕВО-ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

Теперь следует отметить связь некоторых выражений в «Слове о полку Игореве» с текстами Священного Писания. Так, например, когда автор говорит, что у воинов Всеволода, Игорева брата, луки напряжены, тулы (колчаны) открыты, сами они скачут, как серые волки в поле, – это живо напоминает образы из книг пророка Иеремии и пророка Аввакума, когда они изображают набеги «народа издалека» («людей от севера»): «От гласа ездящихъ и напряженна лука побеже всяка страна…»; «…Языкъ издалеча… тулъ [колчан] его яко гробъ отверстъ, вси крепцыи…» (Иер. 4, 29; 5, 15–17. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.). «…Изскочатъ паче рысей кони его и быстрее волковъ аравийскихъ…» (Авв. 1, 7–8. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.).

Владимир Мономах, княживший в Чернигове во время междоусобных походов из Тмуторокани на Русь Олега Святославича, который был крестным отцом двух сыновей Мономаха, не хотел, по смыслу текста «Слова о полку Игореве», пресекать его междоусобий и не слушал уговоров выступить против него, «по вся утра уши закладаша» (в значении «затыкал»). Это выражение приобретает крайне укоризненный смысл по отношению к Мономаху только в том случае, если мы знаем источник этого образа – Псалом 57, в котором сказано: «Ярость грешников наподобие змеиной, они как аспид глухой и затыкающий уши свои, не слышит он голоса заклинателя, самого искусного в заклинаниях» (Пс. 57, 5–6). Автор говорит о Бояне, что он «летал умом под облака». В Псалме 35 о Боге сказано: «На Небеси милость Твоя, и истина Твоя до облаков» (Пс. 35, 6). – Следовательно, Боян обладал божественным, правдивым и истинным умом. О Всеволоде Юрьевиче, князе Владимиро-суздальском, сказано, что он может посуху живыми огненными стрелами («шереширы») стрелять – удалыми сынами Глебовыми. Но почти то же самое сказано в Псалме 126: «Вот дар от Господа – сыны, плод чрева – награда от Него; как стрелы в сильной руке, сыны юности твоей» (Пс. 126, 3–4) (Аверинцев, 1988. С. 194).

Наконец, не менее важным для представления о личности автора является его преобразовательный метод, соответствующий символическому методу богослужебных текстов и средневековой церковной литературы, когда метафору подменяет символ. Само «Слово о полку Игореве» наполнено скрытыми символами соответствий мира материального и духовного. Это явление можно показать на некоторых примерах. «Тебе величаем, Богородице, вопиюще, радуися жезле, от негоже безсемене Бога прозябла еси, разрушившаго древом смерть» (Крестобогородичен). В этом тропаре скрытым символом является «жезл» – прообраз Богородицы жезл Гедеона. Когда войско Игоря «ночью», во время солнечного затмения, кликнуло на половцев, завывая и хохоча, как ночная птица филин-пугач, а половцы ужаснулись и по бездорожью побежали к Дону, то его войско представлено автором в виде скрытого символа Дива, наводящего ужас, на вершине опять-таки скрытого символа Древа жизни, в данном случае, Древа христианской Руси. Боян, «летающий умом под облака», представлен в образе орла, парящего под облаками. Причём, это не метафора, а скрытый символ священнослужителей, которых Кирилл Туровский в своём «Слове на собор Святых Отцов» называл «высокопаривыми орлами». Он имеет в виду, по замечанию Д. С. Лихачева, «строго теологическое понятие, отразившееся в самой архиерейской службе и в архиерейском облачении (так называемые орлецы – коврики с изображением парящего орла, подстилаемые под ноги архиерею во время богослужения)» (Лихачев, 1979. С. 165).

Глава 10

СЛОВА АВТОРА О САМОМ СЕБЕ СООТВЕТСТВУЮТ НАШИМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ О НЕМ КАК О ЛИЦЕ ДУХОВНОГО ЗВАНИЯ

О принадлежности к духовенству автор сказал сам в начале произведения, когда он говорит, что ему подобало («лепо») начать старыми словами скорбных поучений («трудныхъ повестий») «О полку Игореве». Таким образом, он говорит о своей принадлежности к кругу лиц, создавших теологическую концепцию истории как Промысла Божия – провиденциализм, когда нашествия завоевателей и поражения в битвах считались наказанием «по грехам нашим». Однако он отказался от этого метода, желая прославить добрые намерения Игоря – освободить от половцев древние русские земли Приазовья вплоть до Тмуторокани. Что касается второго упоминания автора о себе, то оно не содержит даже малейшего указания на участие его в походе Игоря. «Что ми шумить, – говорит автор, – что ми звенить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ; жаль бо ему мила брата Всеволода». – «Ми» – в данном случае местоимение мне, а не он, она, оно, что в переводах иногда трансформируется в слово там. А «шумить» и «звенить» – это не гл. наст. вр., а гл., обозначающие простое прош. вр. – аористы – с прибавлением частицы – ть из форм наст. вр. Хотя в других случаях в тексте «Слова о полку Игореве» сходные словоформы с добавочным окончанием – ть (-тъ) являются формой 3-го л., ед. и мн. ч. имперфекта (также простого прош. вр.) (Стеллецкий, 1981. С. 185; Иванов, 1983. С. 340, 341; Словарь-справочник, 1978. С. 20). Не менее важным из перечисленных фактов (толкования значения слов) является слово «давечя» – наречие недавно, которое в переводах странным образом заменяется наречием рано. В результате получается что-то похожее на условие истинности предложения, однако это условие далеко от явного знания о содержании предложения. Если интерпретировать содержание этого предложения с учетом действительного значения слов, то мы получим предложение, которое можно понять следующим образом: «Что мне шумело, что мне звенело недавно рано пред зорями? Игорь полки заворачивает, ибо жаль ему милого брата Всеволода».

Таким образом, автор, находясь далеко от места событий, слышит и видит эти события. Отсюда мы заключаем, что автор обладал такими же свойствами, как например, египетские монахи Феодор и Паммон, спутники Афанасия Великого, архиепископа Александрийского (IV в. н. э.), во время его бегства от преследований посланных Юлианом Отступником, которые пытались его арестовать. Они бежали в закрытой лодке Феодора. И когда Афанасий пытался передать свои распоряжения на случай, если он будет убит, то Феодор и Паммон, «улыбнувшись, переглянулись друг с другом. “Что вы смеетесь? – спросил архиепископ. – Неужели думаете, что я боюсь смерти?” – “Нет, – отвечал Феодор, – в этот самый час твой враг Юлиан убит в своей персидской войне”». Юлиан был убит «шальною стрелой» именно в этот день, 26 июня 363 г., когда Афанасий плыл в лодке с Феодором и Паммоном (Фарар. С. 320).

Однако еще более разительное сходство свойств автора со свойствами святого человека мы встречаем в отечественной культуре. Вот что говорится, например, о Сергии Радонежском в его Житии: «Святой же… пророческим обладал даром, знал обо всем, словно находился поблизости. Он видел издалека, с расстояния во много дней ходьбы» (далее говорится о том, что он видел, стоя на молитве, события Куликовской битвы, называл даже по имени убитых в сражении русских воинов) (ПЛДР, 1981. XIV – сер. XV в. С. 389).

Глава 11

ВЕЛИКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ НЕБЕЗРАЗЛИЧНО К ТОМУ, КТО БУДЕТ ЕГО АВТОРОМ

А теперь посмотрим на проблему авторства с другой стороны. Наилучшие кандидаты в авторы, выставленные до сих пор за период исследования «Слова о полку Игореве» – это боярин Петр Бориславич (автор гипотезы Б. А. Рыбаков) и Галицкий князь Владимир, сын Ярослава Владимировича (Осмомысла), брат Ефросиньи (Ярославны), жены Игоря (автор гипотезы Л. Е. Махновец). Мы не будем вдаваться в историю вопроса и рассматривать доводы в пользу того или другого кандидата, потому что избрали на этот случай другой образ действий, простой и однообразный, но, как представляется, плодотворный. Посмотрим, что представляли собой эти люди. В данном случае нет ничего полезнее этого действия, тем более что сведения о их личных качествах сохранились.

«Мстислав Изяславич отпустил от себя двух бояр, братьев Бориславичей… Бориславичи перешли к Давыду Ростиславичу и начали ссорить его с Мстиславом». – А исходом этих ссор, как всегда, были междоусобицы. Мог ли Петр Бориславич сначала способствовать крамолам, а затем осуждать их в литературном произведении? И будет ли вообще охота писать, ратуя против собственных интересов? Потому что «бояре, – заключает историк С. М. Соловьев, – по-прежнему оставались боярами князей, а не боярами княжеств, действуя из личных выгод, тесно связанных с выгодами того или другого князя, но не из выгод сословий» (Соловьев, 1963. С. 17, 19). В рассказе Никоновской летописи за 1168 и 1170 Пётр Бориславич дважды назван «злым человеком и окаанным боарином» (Янин, Гайдуков, 1988. С. 35. Ссылка на: ПСРЛ. Т.9. С. 235, 237).

А что касается князя Владимира Галицкого, то отец его, Ярослав, трижды изгонял его из княжества из-за его развратных склонностей. И ни один князь – ни Волынский, ни Смоленский, ни великий князь Киевский – не хотел принять его у себя. Только зять Ярослава, Игорь Святославич, герой «Слова о полку Игореве», дал ему пристанище и два года держал его в Путивле, в том Путивле, где жена Игоря, а сестра Владимира ждала возвращения Игоря из половецкого похода.

В 1187 г., после смерти отца, Владимир стал Галицким князем. Но «пил день и ночь, – пишет Н. Карамзин в своей “Истории”, – презирал уставы Церкви и нравственности, женился вторым браком на попадье, сверх того, удовлетворяя гнусному любострастию, бесчестил девиц и супруг боярских». Изгнанный галицкими вельможами, «Владимир бежал в Венгрию с женою, двумя сыновьями и наследственными сокровищами». Великое произведение небезразлично к тому, кто будет его автором. И произведение «выбирает» себе автора – но только такого, в каком нуждается. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1).