Комикс про то, чего не было… Часть вторая

Еды не давай. Только воду.

– Ты что, совсем спятил, идиот?!, —

не помня себя, кричал на недоумевающего, но еще не готового расплакаться китайчонка Каифа, когда они оказались в дальней комнатке, откуда их не могли слышать гости. Узнать в этом растрепанном, визгливо орущем старике только что мило шутившего добряка было совершенно невозможно.

– Из ума что ли выжил, болван?! Ты на кого руку поднял, тварь? Я же забью тебя до смерти, раб! Совсем ослеп, что ли?! Она – моя гостья! Да если Константин узнает, что ты хотел ее убить… Мне даже противно сказать, что он с тобой сделает!…

Ну вот, уж и нос ребенку разбил. Нехорошо как-то…

– Я… я… я… Мне показалось…, —

заикаясь, оправдывался проштрафившийся мальчишка, до смерти напуганный отнюдь не перспективой быть побитым Каифой, а тем, что о его проступке узнает принц. Еще бы ему не испугаться, ведь однажды он стал свидетелем того, как на Константина прямо за домом Каифы напали выскочившие из подворотни пять или шесть мучеников Элазара – героев Израиля. Все они были вооружены длинными кривыми ножами, и рожи у них были просто зверские. Принца сопровождали тогда два пеших легионера. Всего-то!… Так вот, охранники не успели даже вытащить мечи. Константин сделал что-то непонятное руками и нападавшие стали валиться на камни мостовой. Без звука. Как снопы. Уже мертвые… Сам же принц при этом даже не вспотел. – Не успел. Когда ему было потеть, ведь все произошло мгновенно? У него не изменилось даже выражение лица. С каким он вышел от Каифы, с таким и продолжил свой путь. Чуть ли не с улыбкой на губах. Безмятежной и мечтательной. И откуда в его руках взялись эти маленькие, тускло сверкнувшие на солнце железки?…

– Ну и что тебе показалось, кретин?!

Каифа продолжал трясти за плечи уже почти плачущего мальчугана. Да так сильно! Странно, как еще голову ему не оторвал. Запросто мог…

– Что она хочет зарезать хозяина, – слизнул кровь, вытекавшую из носа, маленький убийца и… все-таки не заплакал.

– Чем?! – У нее же ничего в руках не было. Ты что, слепой?! Да хоть бы и зарезала этого выродка! Все б только вздохнули свободно… Убирайся с моих глаз, дрянь узкоглазая! Что б я тебя больше не видел!

А ведь, если вдуматься, мальчишка всего лишь честно исполнил свои профессиональный долг. Бить-то его было зачем?…

В зал после неправедной экзекуции вместо Каифы вернулся другой человек, которого гости не сразу и узнали, поскольку он мало чем напоминал того слабака со слезящимися глазами, которого могут затравить избалованные дети. Даже если предположить, что эти дети – сущие монстры. И очень постарались бы. Вошедший в зал был тих и сосредоточен, словно составлял в уме меню завтрашнего обеда. Он не стал поднимать лежавшего на полу сына, а просто взял его за ухо и с легкостью, изумившей присутствующих, потащил его, завопившего от боли и начавшего как-то несолидно сучить ногами, к двери. На полпути их нагнал человек без лица и спас непонятно почему еще не оторвавшееся ухо будущего иудейского первосвященника, ухватив сына своего патрона за шиворот, чем, конечно, особого почтения к нему не выказал, но страдания его безусловно облегчил. В общем, помог он Каифе.

А странный какой-то этот секретарь. Он ведь даже не шевельнулся, когда Михаэль дубасил обидчика Марии. Ему и в голову не пришло броситься на помощь. Он все прекрасно видел, поскольку находился ближе всех. Но выручать сына хозяина не пришел! Может он был в тот момент чем-то занят? – Да, точно – был: он подливал в свою чашу вина. Ни капли, между прочим, не пролил.

– Запрешь на неделю в подвал, —

тихо сказал ему Каифа, отпуская ухо сына.

– Еды не давай. Только воду.

Усевшись снова между Иосифом и Сиром, Каифа долго еще извинялся перед гостями за случившееся. Потом Марию и Михаэля отправили спать, а в зал внесли амфору греческого вина, жареного фазана, фрукты и ларец со свитками, судя по их древности – огромной ценности. Осторожно развернув первый, Иосиф начал тереть глаза и разволновался так, что даже от вина отказался, чем серьезно озадачил Сира. Как-то странно побледнев, Иосиф встал, взял со стола ларец и молча ушел с ним в дальний конец зала изучать пергаменты, прихватив с собой светильник и оставив Каифу с Сиром наедине. Вернулся к столу он только через час, абсолютно трезвый и долго еще не мог говорить.

– О чем же я буду с ними беседовать?, – допытывался у Каифы Сир, с тревогой поглядывая на странно притихшего Иосифа.

– Чтобы ты, да не нашел о чем? – Да хоть о погоде, – немного заплетающимся языком отвечал ему Каифа. – Или о греческой поэзии. Или о том, как у вас там, в Магдале, лечат радикулит. Какая разница, о чем говорит человек, приехавший в Ершалаим в карете, в которой до него ездили только цари? И, кстати, очень хорошо, что к этим денежным мешкам ты отправишься уже на собственной, на которой, как я заметил… Кажется, это герб Юлиев? Кстати, Константин не сказал, чтобы ты его снял? Нет? Очень хорошо!… А потом, ты что думаешь – они не узнают лошадей, которых сами же и подарили прокуратору? Эти лошадки не дешевле моих будут. Имей в виду, тебя бояться станут. А поэтому будь с ними прост и открыт. Вот как со мной сейчас. Предложи им свою дружбу. Чаю с ними попей. И запомни, единственное, с чем ты к ним идешь, это – их успокоить. Познакомиться с ними. Главное, ни в коем случае ничего у них не проси. Сами тебе все в зубах принесут. Эх, тебе бы управляющего… Такого, чтоб вид имел…

Спать Сир отправился счастливым и умиротворенным. По правде говоря, он не очень понимал, почему Каифа так настойчиво просил его не переезжать из Магдалы, как бы ни стала вдруг меняться его жизнь, и даже оговаривал этот пункт их соглашения как единственное условие своего невидимого участия в магическом спектакле, когда в дверь никому не известного провинциального виноторговца постучится фортуна и за пару лет превратит его в богатейшего коммерсанта Иудеи. Собственно, сам Сир может бывать где угодно, проводя вне Магдалы столько времени, сколько потребуют дела. А вот Марии до определенного момента, который, думается, настанет года через два, самое позднее – через три, ни при каких обстоятельствах не следует ее покидать. А, чтобы внезапно взлетевшей на вершину немыслимого благосостояния девочке не сделалось противно видеть вокруг себя грязь и убожество, Каифа пообещал избавить ее от этих безобразий, превратив Магдалу чуть ли не в курорт. И очень скоро. Буквально через год. Выписанный им из Рима архитектор уже над этим работает. Про деньги, правда, Каифа опять-таки ничего конкретного не сказал. Откуда они возьмутся? И на город, и на сказочную жизнь. Но слушать его было приятно…

Главное же, что подняло Сиру настроение, это то, что ему не пришлось сегодня врать. Вот вообще не понадобилось! Каифа странным образом не проявил интереса к теме, которая, как полагали Иосиф и Константин, должна была бы его сильно волновать, а именно: сколько в жилах Марии течет еврейской крови. Словно бы он и так уже знал правду, и она – эта правда – его вполне устраивала. Казалось, что его даже больше интересует, кто такой сам Сир, откуда его родители и что он так долго делал в Греции. Болтая о том о сем, первосвященник пару раз нечаянно обмолвился, назвав своего собеседника Сервилием, чему оба они мило поулыбались.

Единственное, о чем Каифа попросил рассказать поподробнее, так это о том, как умирала мать Марии. Что она чувствовала за месяц до смерти, когда вдруг ослепла. Правда ли, что за неделю у нее отнялись руки. И какими были ее последние слова. Кого она в последние минуты вспоминала и не сильно ли они нуждались, пока скрывались, бегая из одной страны в другую. Сначала втроем, а потом вдвоем…

Зачем Каифе понадобилось все это знать? Какая ему, собственно, разница, как умирала мать Марии, Сир так и не понял. Но, раз уж хозяин дома оказался таким хорошим человеком, он честно рассказал первосвященнику, как все тогда случилось. Ну, что помнил. Пару раз даже всплакнул. В общем, вечер прошел замечательно! А Каифа и правда был на высоте. Не корчил из себя грозного вершителя судеб, притом что власти в его руках было не меньше, чем у Ирода, о чем Сиру, конечно же, было известно. Было похоже, что обещания этого человека не были пьяной болтовней. Что он все сделает, как сказал. И это было так здорово! Открывалась новая жизнь. Легкая и прекрасная. Да просто волшебная! Кто бы мог еще вчера подумать…

Не знает он, идиот, о каком озере Исаия говорит!…

Мария осторожно поскреблась в дверь к Михаэлю. Долго не решалась к нему придти и до последнего ждала, что он, как настоящий мужчина, догадается… Явится к ней сам. Ну, хотя бы для того, чтобы пожелать спокойной ночи… Да мало ли зачем! Просто побыть с ней… Рассказать, понравились ли ему ее лошади. Ведь понравились же!… После того, как он так красиво вступился за нее и надавал по морде этому дураку, она больше уже не думала о том, что с ней случилось в Кесарии. Про эфиопок. И про фиалки… Теперь она вспоминала лишь свой дом, грозу в ту ночь, накануне их отъезда и его чудесную, такую сладкую клятву. А еще как он промазал и вместо того, чтобы поцеловать ее плечо… Как оба потом не знали, что в таких случаях нужно делать, и долго сидели молча. У нее дрожали коленки и в животе совсем обнаглел кто-то большой и бесстыжий…

Что красивого Мария нашла в драке – трудно сказать. Но разве это не было прекрасно?… А еще завтра они вдвоем пойдут смотреть город. И у них ведь теперь есть деньги. Много денег! Что-нибудь купят себе на базаре…

Она помылась как смогла, неприятно подивившись тому, что в таком шикарном дворце нет ни канализации, ни бассейна. Погоревала по этому поводу и надела ту самую рубашку, которая была на ней в их грозу. Тонкую, которая, как выяснилось, так удачно может “сама” сползать с плеча… И улеглась на узенькую постель ждать. Лежала и дулась… Извелась вся. Прислушивалась. А он все не шел. Мама тут еще заявила, что он вовсе не придет. Что она это точно знает. Хотя и хочет придти. Что думает он сейчас о ней. В том числе и очень неприличные вещи, которые порядочная девушка не должна мальчикам позволять. Пока она не замужем. Мария про “порядочную девушку” слушать не пожелала. Заткнула уши. Обиделась и на Михаэля, и на мать… Собралась поплакать, но сообразила, что от слез и обид на весь белый свет проку будет мало, а глаза распухнут и утром она будет некрасивая. —

– Неужели этот дурак не придет? Господи, ну кругом предатели! И жалкие трусы… А ты могла бы и погромче сегодня подсказывать, —

отчитала вдруг она свою мать. —

– Тебя там все равно никто не видел и не слышал, —

и, проглотив обиду, решительно поднялась с постели. —

– Вот только не надо мне сейчас ничего говорить!, – с угрозой зашипела она. – Уйди с дороги! И ничего я не больная! Сама ты… Просто я уже выросла. И это нормально. Сама же говорила… Господи, мама, ну вот о чем ты сейчас?! Если бы!… От него дождешься! – Он же до свадьбы будет руки за спину прятать! Дурак глупый… —

Вернулась к себе Мария где-то в полночь. Все, как матери про “руки за спиной” сказала, так оно и случилось.

– Вот наказание!…

Уснула по этому поводу несчастная.

– Ну да, поцеловались… Четыре раза. Последний раз – более менее…

Но фиалками все равно не запахло, хоть она и очень старалась…

– Господи, скорее бы свадьба! Ну невозможно уже!…

Сны ей снились те самые… Даже хуже! Их было три. Ни минутки поспать не дал…

– Совсем с ума сошел, дурак бешеный! Опять синяков везде наставил! Вообще что ли не понимает, что здесь все слышно?! – Стены тонкие, а двери… Как будто их и вовсе нет… Как хорошо было бы в том бассейне… Ну почему они все такие глупые?!…

Иосиф и Каифа долго еще сидели в пустом зале. Сидели и молча тянули вино, размышляя каждый о своем. Или об одном и том же?… Уж и слуги отправились спать. Первым очнулся Каифа.

– Ну так что скажешь?

– Ты об этих свитках? Или… Ты о чем?…, —

пряча глаза, малодушно заблеял Иосиф, и было видно, что он не готов к разговору. Не то, чтобы не хочет его, но словно чего-то боится. —

– А кто-нибудь о них знает?… Кто-нибудь еще читал?

– О-о-о, как с тобой весело! Узнаю моего храброго друга. Ну давай, потяни время. У нас же впереди вечность!… А знаешь, мне твой Сир понравился. Такой не даст Марию в обиду. И хорошо, что он не стал врать насчет того, какой он чистопородный еврей. Поди, всю дорогу учил его?

– Да я… А при чем здесь я, собственно?, —

растерялся раввин. Он понятия не имел, о чем Каифа разговаривал с Сиром, но представление о том, как ловко первосвященник умеет выведать всю подноготную, не задав ни одного прямого вопроса, имел.

– И потом, – что я понимаю в торговле?

Ну что ж, Иосиф, подслушавший лишь окончание их беседы, сделал правильных ход. Впрочем, Каифа не собирался ловить его на вранье. Вроде как не за тем сюда позвал, чтобы ставить в неловкое положение и заставлять изворачиваться. Однако, нельзя же было не поиздеваться над старым другом.

– “Собственно”…, – прицепился он к этому безобидному слову. – А в чем ты, “собственно”, разбираешься? Ну, кроме вина, конечно… И прекрасных дам…

– Да я…

– Ладно, – остановил он Иосифа и посерьезнел, – мог бы и сам догадаться: эти пергаменты читали все первосвященники, что были до меня. Все до единого!

Каифа только теперь, когда они остались наедине, получил возможность как следует разглядеть Иосифа. И отметил в нем что-то новое, чего прежде не было. Раньше, например, Иосиф не был таким пугливым. Не прятал глаза. И вообще лучше выглядел. Как-то посвежее. Налил еще вина – ему и себе.

– Знакомиться с этими свитками, – продолжил он, – наша обязанность. Там еще штук десять подобных… Читаешь их, принимаешь к сведению и прячешь под замок в надежде, что не ты, а какой-нибудь другой первосвященник наберется смелости и… Когда придет время… А я вот решился вытащить их на свет Божий и показать простому смертному. Все! Хватит юлить! Говори! Что я тут перед тобой комедию ломаю?…

– Так я теперь простой смертный?, —

все еще пытаясь уйти от разговора и понимая, что выглядит при этом глупо, решил изобразить обиду Иосиф. Расшевелить себя этим ему не удалось, но хоть голос немного окреп. Он даже приосанился и попробовал смотреть Каифе в глаза.

– А кто ж ты еще?, – не отказал себе в удовольствии поддеть Иосифа за живое Каифа. – Ты ведь теперь даже не член синедриона. Так, мелочь пузатая… Никто!

– Да уж, благодаря тебе…

– Благодари самого себя, старый дурак! Ты что же думаешь, я не знал, что ты собирался свергнуть меня и подговаривал на эту глупость других членов синедриона?!

– Да я…

– Что – ты?!

– Это был не я…

– Ну конечно… Вот только не надо мне сейчас сказки рассказывать! Тебя Ездра выдал. Я лишь посулил ему твою казначейскую должность, и он тут же тебя заложил. С легким сердцем. Как родного!

– Вот сволочь!, —

вмиг проснулся Иосиф. Каифа нашел лучшее средство разбудить друга.

– Это точно. А ты что же, действительно ему верил?

– Угу…

– Ну и напрасно, – равнодушно уронил Каифа. – Я о тебе лучше думал. Он, кстати, завтра твой героический подвиг собирается повторить. Решил по твоим стопам пойти.

– В каком смысле?

– В первосвященники метит. Господи, как же они, идиоты, любят по граблям ходить! Прямо неймется им. Уж и коалицию против меня составил. Как видишь, у нас тут все по-старому. Скучать не приходится.

– А как же?…, – удивился и, похоже, даже забеспокоился Иосиф. – Ты ведь уезжаешь утром к Ироду. Разве можно в такой ситуации?…, – он даже забыл про вино. И глаза загорелись.

– Да никуда я не еду. Не волнуйся. Мой отъезд – басня для Ездры, чтобы подтолкнуть его к решительным действиям. Надоело ждать. Уж больно он тянет. Так что завтра мы с тобой весь день проведем здесь. Взаперти. Будем по душам разговаривать и ждать новостей с поля боя. И вообще нам нужно решить, как дальше быть со всеми этими пророчествами… Ну, а уж если с Ездрой что не так пойдет, тогда, понятное дело, придется вмешаться.

– Так ты меня затем позвал, чтобы я этого гада остановил?

– Да забудь ты о нем! Считай, что он уже умер. Я его как щепку сломаю. Он сам в петлю залезет. За каждым его шагом в четыре глаза смотрят…, – и вдруг мечтательно прибавил: – А как было бы здорово, если бы он и в самом деле подох! Скажем, сгорел в огне! Или взорвался. Так, чтобы мокрого места от него не осталось!… Кстати, в Ершалаиме никто не знает о том, что ты в городе, – спохватился и переключился на другое Каифа. – Ваш градоначальник едет сейчас с моим архитектором домой. Так что никому не проболтается. А вот детей надо бы предупредить.

– О чем?

– Чтобы поаккуратнее себя вели. Я хочу, чтобы завтра они кое-куда сходили и там на них знающие люди посмотрели. Дали свое заключение, так сказать… А вот чего я не хочу, так это того, чтобы кто-нибудь из них узнал, что Михаэль – твой сын. И что ты сейчас у меня дома.

– Не понимаю, к чему такая таинственность?

– Ты свитки прочел?

– Ну да.

– Все?

– Разумеется!

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Если честно, – замялся Иосиф, – я не понимаю, зачем ты вообще мне их показал? Я ведь теперь никто. Сам же сказал.

– Ну давай, пожалуйся! Выжми из меня слезу. Давно я ни перед кем не каялся. Может все-таки по делу говорить начнем? Время позднее… Так что скажешь?

– Ну а что тут сказать? Писал…

Иосиф запнулся, не решаясь произнести вслух священное имя.

– Исаия, – наконец, с трудом выдавил он из себя и боязливо огляделся по сторонам.

– Это я и без тебя знаю, – холодно остановил его трепыханья Каифа. – Я тебя сюда не за тем вытащил, чтобы устанавливать авторство. По тексту – что?

– Ну… Это просто неслыханно!

Иосиф развернул один из пергаментов.

– К примеру, этот кусок: – “Вот, Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине; не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда, и на закон Его будут уповать другие народы.”

– А что тебя смущает?

– Так он же прямо, вот просто открыто пророчествует о Мессии.

– Не говори со мной, как с идиотом! Я и без тебя знаю, о ком там написано! Ты скажи, могу я этот пергамент показать синедриону?

– А разве ты сможешь его скрыть?

– Не валяй дурака!

– Ну да… Конечно…

– Так что?

– Я бы не стал.

– Почему?

– Потому что это – наша вера!

– Не понял…

– Он – наш Мессия.

– А у тебя Его что, кто-то отнимает?

– Но там же ясно сказано: – “На закон Его будут уповать другие народы”.

– Я помню, спасибо. Что из того?

– Как что?! А зачем нам “другие народы”?

– То есть?… Тебе жалко, что ли? Делиться не хочешь?

– Мне Мессию жалко.

– Интересно…

– Его же убьют!

– Прямо так сразу?

– А то ты не знаешь!

– И кто же Его убьет?

– Да твой синедрион и убьет!

– Это за что же?

– За то, что Он придет разрушить нашу веру.

– Каким это образом? Тем, что про любовь начнет говорить?

– Кому?

– Что кому?

– Кому Он начнет говорить про любовь, Каифа?

– Что значит – кому?

– Так ведь получается, что другим народам.

– Ну… И им тоже.

– Да не тоже! Исаия прямо говорит, что Он именно к ним придет!

– Ну, положим, придет Он сперва все-таки к нам. С нас начнет.

– Да какая разница – с кого Он начнет?! Теперь это уже неважно – к кому Он придет сначала!

– А что важно?

– То, что мы перестанем быть избранным народом!

– Ты действительно так думаешь?

– Так станет думать твой синедрион! Как будто ты не понимаешь…

– А как думаешь ты?

– Никак я не думаю.

– То есть…

– Наплевать мне!

– И давно? Что, тебе на все плевать?

– Нет, ну ты чего?… Я сейчас вообще не о себе. Я не о том… Просто мне все равно, избранные мы или нет.

– Вот это ты хватил!

– Это не я, это Исаия хватил! Если уж он такое пишет…

– Ну ладно. Предположим… А насчет второго свитка что?

– Тут я запутался.

– Больше не дам вина.

– Ты чего?, – обиделся Иосиф.

– Я могу пить с ворами. Или с убийцами. С последними даже предпочитаю. А вот с тупицами как-то противно, знаешь ли…

– Я тебя не оскорблял, Каифа!

– А я тебя пока что тоже…

– Ты говоришь обидные вещи!

– Только тупица мог не разобрать, о чем там сказано.

– Но я правда не понял, про какое озеро он говорит.

– Хватит врать!

– Что ты на меня орешь?

– А что тебе непонятно? Где там можно ошибиться? – К северу от Ершалаима не так уж много озер.

– Я не про озеро… Не могу понять, что значит “светлая отроковица в безумии своем откроет…”?

– Ну и что тебе не понятно?

– Кому она откроет?

– То есть как кому?

– Да в том-то и дело, что когда Исаия так пишет… Вспомни его пророчество об…

– Не отвлекайся!

– А я и не отвлекаюсь! Просто здесь действительно можно прочесть по-разному. Например, “она покажет”. То есть те, кто будут рядом, увидят Его? Или она им на кого-то укажет?… Кстати, он нигде не говорит, что, когда “она увидит” или “покажет” Его другим, то эти другие Его увидят. Это же – тайнопись… Или вот, например… Но это, конечно, вещь невозможная… Ну… Ведь можно и так это пророчество прочесть…

– Как?!, – не выдержал Каифа, – Говори уже, старый дурак! Не тяни!

– Или она увидит Его в себе… А что?, – испугался Иосиф, – Исаия мог ведь и это иметь в виду.

– То есть как?!…, – теперь уже опешил Каифа.

– Ну так, что она-то и окажется Мессией.

– Девчонка?!

– А где ты читал, что Мессия непременно должен быть мужчиной? Кто это сказал?

– Да какой из нее Мессия?!

– Из кого?

– Ну тебе что, в ухо дать?! Ты что, издеваешься надо мной, старый болван?!, —

непонятно с чего вдруг разволновался Каифа. Вскочил. Схватился за амфору. Даже пятнами весь пошел. Налил себе. Половину пролил на стол. Про Иосифа забыл.

– Не знает он, идиот, о каком озере Исаия говорит!…

Залпом выпил вино. Швырнул пустую чашу на стол. Медленно повернулся к Иосифу и негромко спросил:

– Так кто из них?

Как ты себе представляешь – проснуться в могиле?

Аву и в самом деле полегчало, когда они выбрались на воздух. Не то, чтобы он вдруг совсем выздоровел и готов был снова летать, но хотя бы немного отступила эта омерзительная тошнота. Константин, понимая, в каком состоянии находится его чудесным образом найденный родственник, не решился настаивать на том, чтобы подъехать к его ершалаимскому дому в карете, дожидавшейся у ворот. От этого предложения мальчишка наотрез отказался, потому как за последние сутки вдоволь накатался на всем, на чем только можно ездить. Хватит с него колесниц! Он их видеть больше не мог. В особенности его почему-то пугал вид колес. Ему казалось, что из ободьев на него смотрят втиснутые в них глаза. В огромном количестве и причем его собственные! К тому же ехать эти глазастые колеса готовы были каждое, куда захочет, от чего противно кружилась голова и во рту появлялся отвратительный вкус чего-то железного и совершенно несъедобного.

Четверка легионеров – минимальный отряд, обязанный сопровождать прокуратора во всех его перемещениях, без энтузиазма отнеслась к идее идти пешком по беспокойным улицам ночного города, тем более, что солдатам теперь пришлось вести под уздцы своих коней, что неправильно, поскольку руки, равно как и внимание телохранителей должны быть всегда свободными, однако спорить с Константином, понятное дело, никто не посмел. Валерий Грат никогда так не рисковал. Правда, об умении временного прокуратора Иудеи и без всякой охраны отбиваться от хулиганов ходили легенды. Зачем она ему вообще была нужна – эта охрана? – Непонятно…