Мужчины и женщины

– Рахелька, лучше пододвинь стул… – Мария тяжело села.

Какое-то время подруги молчали, а потом Рахелька вдруг обижено выпалила:

– Вот ты моего Сашу не любишь, а у самой с Севой не меньше проблем!

Мария удивлённо взглянула.

– Да, да, – не в силах остановиться, продолжила Рахелька, – мой Саша просто весёлый, а твой Сева и не работает, и тебя обижает, и вообще… – Замолчала.

– Я больше не буду высказывать своё мнение, – сухо сказала Мария.

Она сидела, неестественно выпрямившись, опираясь обеими руками на трость, и смотрела в одну только ей известную точку на стене. Рахельке стало стыдно и, спохватившись, она торопливо начала оправдываться:

– Машенька, не обижайся, я сегодня сама не своя. Сорвалась…

Вода из кастрюли на плите начала выплёскиваться сильней, Мария, было, поднялась, но Рахелька, вскочив, уменьшила огонь.

– Машенька, чем тебе ещё помочь?

Мария, более глухим, чем обычно голосом, ответила:

– Ничем.

– Машенька, но ты на меня не обижаешься?

– Не обижаюсь.

– Точно?

– Точно.

Рахелька подошла к открытому дверному проёму и выглянула наружу:

– Сидят… Маша, я пойду? Салаты взять?

– Возьми.

– Ты на меня не обижаешься?

– О, Господи! Рахелька, иди уже!

Как только Рахелька показалась из двери, Алекс закричал:

– Рахелечка, ты где? Мы без тебя соскучились!

Рахелька убыстрила шаг. Алекс, подскочив к ней, чмокнул полную белую руку:

– Прелесть моя! Просто прелесть!

Вера неожиданно засмеялась.

Потянуло острым дразнящим запахом жареного мяса. Сева принялся носить салаты. Константин открыл свою ребристую важную бутылку.

– Костя! – Расширил глаза Алекс. – Это действительно оно?

– Оно, – дружелюбно ответил Костя.

– Что, мужики, пора? – Подскочил весёлый Сева.

– Конечно, пора! Куда наливать? Стаканы? – Алекс предвкушающе потёр ладони. – Сева, как ты знаешь, я не пью, но когда доходит дело до конкретики…

– Когда доходит дело до конкретики, даже я пью, – пророкотал Георгий.

Сева подобострастно засмеялся.

– Марусечка!! – Закричал. – Где ты, милая?

Мария в нарядном платье, скрадывающем её полноту, вышла из дома. Опираясь на трость, и удерживая в другой руке ещё одно блюдо, направилась к гостям. К ней смешно подбежал тщедушный Костя, что-то укоризненно говоря, отобрал тарелку – помог.

– За именинника! – Возвестил Алекс.

Сева сиял.

– Марусечка? – Подмигнул.

Мария подняла бокал. Все потянулись к ней, чокаясь. Потом некоторое время ничего не было слышно – гости увлёклись едой. Мария из-за утренней обиды расстаралась вовсю – на столе были и оливье, и винегрет, и какой-то необычный рыбный салат с ананасами. Сева из окна спальни протянул удлинитель, перебросил его через ветку сосны, и лампочка, покачиваясь от дуновений начавшегося ветерка, и бросая тени, освещала склоненные головы и заставленный тарелками стол.

Маленькая Ира со своими смешными косичками, сидя между Георгием и мужем, вполголоса спросила:

– Георгий, а где вы учились?

– У Климовича, – неспешно прогудел Георгий, – интересный такой был старикан – жестокий. По анатомии гонял. До сих пор мышцы помню – пронатор, супинатор… Чтобы рисовать обнажённую натуру, надо не только чувствовать начинающееся движение, но и знать фактуру. На самом деле очень сложные и тонкие вещи!

– И вы знаете? – Спросила Ирина, по-девчоночьи закручивая косичку на палец.

Георгий поперхнулся. Посмотрел внимательно. В неверном свете глаза сидящей рядом маленькой женщины выглядели огромными.

– Уж знает, Ирочка, знает, – затараторил Костя. – Гоша… Георгий, вы разрешите вас так называть? Так вот, я читал – Пикассо, не отрывая карандаша, рисовал одной непрерывной линией, и как выходило! Все ахали!

– Пикассо, это Пикассо.

– Это кто там рисовал? – Всё ещё сердитая, спросила рыжая Рахелька. Она, опустив голову, царапала кончиком вилки по столу.

– Конечно, я! – Не пропустил Алекс.

– Саша, я серьёзно!

– Так вы, Алекс, тоже художник? – Внезапно разлился грудной смех Веры. – И кого рисуете?