Легион

Слыша все эти разговоры женщина в черном опускает голову, и кусает губы пытаясь удержать слезы, ручьями бегущие по лицу.

"Не маскут он и не каспий, не лпин и не утий, а родом он гел из города Гелда, – шепчет она про себя, – звать его Элишей, он сын Ахниара… он мой сын… глупый, маленький мальчишка…

Пятнадцати лет бежал он из дому, пьянствовал, воровал, распутничал. Изредка являлся домой передохнуть – и вновь отправлялся бродяжничать. Исходил он вдоль и поперек всю страну и дошел до должности иеродула храма божественной Ма в Сабаиле.

– Ма-а-ма! – истошно орет здоровенный сорокалетний детина, когда его приковывают к столбам алтаря. – Прости меня, ма-а-а-ма!»

Голос его заглушает нарастающий грохот гонга, яростным стёкотом надрываются барабаны, и дудки заливистым лаем встречают группу обнаженных, диковатого вида женщин и мужчин – рабов и жриц плотоядной богини. Пляшут они исступленно, отрешившись от всего земного, зная, что в свое время дойдет жребий и до каждого из них – и так же каждый предстанет перед ликом богов и будет ожидать нестерпимой пытки, дабы неслыханными страданиями искупить грехи свои и народа своего.

* * *

Жрецы в белых хитонах воздели руки ввысь – и иеродулы пали ниц, зарылись лицами в пыль. И так же пала тысячеликая толпа, вожди, вельможи и простолюдины. И наступила тишина, прерываемая лишь спокойным мерным шипением. Оно доносится из разверстого рта изваяния богини. В назначенный срок поднесет жрец к нему факел и взревет, вознесется к нему столб жаркого, пламени, пожрет комок скорчившегося человеческого мяса, с которого предварительно сдерут кожу. А содранной и тщательно выдубленной кожей жертвы будет заботливо обита внутренность храма, как и кожами сотен нечестивых его собратьев.

Верховный жрец Самрат поднял остро заточенной тесак. Для самого Самрата это уже сорок шестая жертва. Дело свое он знает в совершенстве. Он сделал неуловимый знак глазами младшим жрецам, которые с скребками встали по обе стороны жертвы, чтобы подхватить расползшуюся на хребте кожу и начать ее выворачивать наизнанку,

– Убейте его! Убейте! – стонет обезумевшая от горя мать.

– Совсем с ума сошла старая! – шепчутся соседки, пиная ее босыми пятками в бока. – Разве можно пречистой богине мертвечину нести?

Тесак уже прикоснулся к загривку жертвы, когда Самрат почувствовал, что вокруг темнеет. Он поднял глаза к небу и увидел, что прекрасная, огромная, полная Луна неожиданно стала таять. С каждой секундой исчезал один из ее участков, она стала сперва ущербной, затем превратилась в месяц… Будто огромный ужасный дракон заглатывал ее, распластавшись по небу.

Панические вопли, дикая какофония звуков перепуганной толпы, лай собак, мычание скотины – всё слилось в единую симфонию страха,

– Бейте в барабаны! – крикнул Самрат. – Громче кричите! Гоните прочь мерзкое чудовище! Логман! Поднеси факел ко рту богини!..

В это мгновение иеродул, прикованный к столбам, захохотал диким голосом. Всё происходящее показалось Элише прекрасным знамением. Из последних сил он рванулся назад, и цепи, порядком проржавевшие, лопнули, В следующую секунду Элиша вырвал из рук жреца тесак, рассек путы на ногах и нырнул в беснующуюся толпу.

Столб гудящего пламени ярко осветил площадь перед опустевшим алтарем.

Самрат опустился на колени и запел гимн, призывающий богиню появиться. Его подхватили сначала двое жрецов, затем иеродулы, и вот уже тысячи глоток с тоской, надеждой, упоением выводят фразы древнего гимна.

Взойди, взойди, о среброликая!
Приди, прекрасная и добрая!
Явись к нам, пышная, округлая!
Верни, нам, грешным доброту свою.

Даруй нам свет во мгле безрадостной!
Даруй младенцев крепких женщинам!
Даруй покой и ласку любящим!
Надежду и опору ищущим!

О, Ма! Твой лик, нетленный, трепетный
Не замутить, не скрыть за тучами!
Ты, умирая, возрождаешься!
И вечно даришь счастье верящим!

И чудо свершилось! Не успели смолкнуть последние слова гимна, как грозной черноте неба появилась тонкая серебристая полоска. Она быстро пресытилась в месяц, встреченный народом ликующими криками. Не прошло и пяти минут, как полная луна вновь засияла на небе, серебристой дорожкой пробежала по морю. Однако, когда взоры собравшихся устремились к алтарю, вздох разочарования вырвался из тысяч глоток – жертва исчезла.

И несмотря на то, что вскоре был выведен другой иеродул, и после благодарственной молитвы надлежащим образом пожертвован богине, однако прежний, праздничный настрой толпе вернуть не удалось. Паломники расходились в глубоком молчании, не глядя друг на друга. Никто не жертвовал храму ни себя, ни детей своих, ни золота, никто не остался плясать до утра, пустовали кельи молоденьких жриц богини, тщетно ложа их ожидали благочестивых паломников.

– Горе, горе… – тряс головою старый жрец. – Великое горе ожидает нас… Богиня не приняла жертвы. Она скрылась и отринула страдальца, а значит страдания народа Албании будут безмерными,

– Что бы ты посоветовал принести богине, чтобы отвести беду? – осведомился Зармайр.

Они сидели внутри храма, за главным алтарем, освещаемым газовыми факелами, бьющими из щелей в полу.

– Богине нужны жертвы! – изрек Амзасп. – Обильные жертвы!

Самраат согласно кивает головой и воздевает в высь длинный высохший палец.

– Но не думай, что сможешь легко откупиться от богини! – ворчливо вещает он. – Жертвы, конечно, нужны, но еще более, чем жертвы, нужна вера, праведная жизнь, смирение и самоотречение перед лицом грядущих испытаний.

– Разве грешен я? Разве провинился в чем-либо перед богиней? – спросил царь, испытующе глядя на жреца.

– Или ты считаешь себя праведником? – возмутился Самраат. – В руки свои взял ты великую власть над всеми племенами и народами, однако подобно нерадивому пастырю уснул и отдал своих овец не растерзание волкам. И волки эти – суть нечестивые маги, которые льстивыми речами своими склонили тебя ко сну, опоили сладкими ядами, и открыто проповедуют в стране твоей поклонение огню и бестелесным духам.

Но маги поклоняются также и пресветлому Михру и Ма, которую они называют Ардвисурой… – возразил было царь.

– Ложь! – в неистовстве воскликнул старый жрец. – Их истинный бог есть огонь, светлейший же Михр лишь у него в прислужниках! Не гнуснейшая ли это ересь, которая подобно лишаю расползается по нашей стране? Ты же, вместо того, чтобы жечь ее огнем, избивать мечем, обучил ей ещё и сына, который открыто богохульствует не стесняясь слуг твоих…

При этих словах царь бросил быстрый взгляд на Амзаспа. Тот отвел глаза.

– Ма сулит нам ужасные события!.. – кряхтел Самраат, вглядываясь в голубоватое пламя жертвенника, будто силясь разглядеть в нем какие-то картины. – Я вижу трупы… много трупов. Горе, великое горе ожидает народ наш…

Зармайр резко поднялся.

– Завтра же я пошлю в храм Михра и спрошу пифию, действительно ли нашим богам неугодны чужие? И нужно ли мне запрещать людям веровать в добро и труд, в любовь и истину, которые проповедуют маги?! И если Михр так уж желает кровавых жертв – он их получит! – сказал царь, свирепо взглянув на жрецов и вышел, тяжело ставя ноги в красных сафьяновых сапогах и отшвыривая им кобр и гадюк, что с шипением ползали по полу святилища.

– О, как ты велик, Самраат, любимец богов! – льстиво зашептал Амзасп. – Мудростью своей ты сравним лишь с Великим Змием, Ни рыба в воде, ни птица в небе не утаятся от твоего пронзительного взора! Верно ведаешь ты и то, что пифия возвестит царю?.. – пробормотал он полуутвердительно.

– Она скажет то, что я ей повелю, – сказал старик и слабая улыбке искривила его тонкие бескровные губы,

– Как смог ты так вовремя вызвать дракона! – восхищался Амзасп. – Вся мудрость Магриба, Египта, Ассирии, Индии – прах в сравнении с твоими чарами.

– Имеющий очи да видит, – самодовольно заметил Самраат. – Разумеющий грамоту – да прочтет. Когда ты пройдёшь Посвящение, я обучу тебя нашей грамоте, И ты сможешь прочесть тайные письмена, запечатленные на стенах наших храмов. Ты научишься вычитывать длительность дня и блуждание звезд в ночи. Ты узнаешь, когда приходят драконы, поглощающие луну и солнце, и сумеешь вовремя предрекать их приход… Ты много сумеешь узнать, если будешь служить так же верно и сообщать нам о каждом шаге твоего царя. Пока он еще царь… – прибавил старик со странной усмешкой глядя на столб огня, с шумом и свистом вырывающегося из расщелины жертвенника.

Глава II

О судьбина, о злая судьбина!

О проклятый и злой мой рок!

    Кверол

Неожиданно сорвался ветер. Крепкий и порывистый, он обрушил на море дыхание далеких скифских степей, обдал пожелтевшие сады морозным дыханием. И море упруго вздохнуло под его тяжёлым натиском, взволновалось, швырнуло на берег громады тяжелых пенистых валов, которые с шумом расшиблись о прибрежные скалы. Волны с шипением налетали ж стлались по песчаным пляжам, угрожая с каждым новым приливом смыть устало бредущую тощую женскую фигурку. Она безостановочно шла, защищаясь от брызг насквозь промокшим черным покрывалом, до боли в глазах вглядываясь в серую сумрачную морскую даль, в которой хищно скалились пенные шапки высоких валовю Шла и кричала:

– Элиша-а-а!..