1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Как и по всей стране, в Архангельской губернии после Февральской революции исчезли все партии правее ПНС, даже «Союз 17 октября», насчитывавший в 1906 г. в Архангельске до 300 человек, не подавал признаков жизни. Многие октябристы примкнули к ПНС, ставшей в 1917 г. основной правой партией в стране, но ее популярность значительно уступала популярности в 1905–1906 гг. В мае 1917 г. кадетская организация Архангельска насчитывала всего 130 человек. Были созданы партийные организации в Шенкурске, Онеге, Пинеге. Несмотря на большое число интеллигентных работников, некоторых членов Государственной думы, крупнейших предпринимателей Архангельска В. В. Гувелякена, И. И. Данишевского, предоставлявших необходимые средства, партия не пользовалась особой популярностью в губернии. Это наглядно показали выборы в Архангельскую городскую думу. Кадеты получили 16 % голосов и всего 9 мест. Но умеренные социалисты, проводившие политику коалиционного соглашения с буржуазными партиями, предоставили лидеру губернской партийной организации пост заместителя председателя городской думы.

Первые месяцы после февральских событий в Архангельске царило радостно-сумасшедшее настроение. Демонстрации, митинги, народные шествия, революционные празднества шли одно за другим. Вообще состояние российского общества в 1917 г. лучше всего характеризовать не в историко-социологических терминах, а в психиатрических. Это сознавали некоторые современники. Всероссийский съезд врачей в конце июля 1917 г. поставил точный диагноз состояния, в котором находилась страна, – «острый социальный психоз». На улицах, в школах разыгрывались театрализованные революционные представления. Россия сыграла выдающуюся роль в развитии мирового театра, но во многом это объясняется склонностью народа к театральным эффектам, к дешевой сентиментальности. Может, поэтому отличительными чертами великих революций русской и французской стали различные революционные постановки, где театральное действие часто из пошлой мелодрамы превращалось в кровавую бойню. Современники описывали, как проходили первые месяцы революции в Архангельске: «В первые месяцы после революции в городе царили веселье и оптимизм, проводились шествия, устраивались концерты, ставились пьесы, а в самом большом кинотеатре при переполненном зале шел фильм о Распутине, о его влиянии на императрицу. В одном из концертов, организованном для сбора средств, принимали участие гимназисты и гимназистки, одетые в национальные костюмы, мы стояли группами по всей сцене. Когда поднялся занавес, “Старая матушка Русь” в обличье злой Бабы Яги медленно проваливалась в пол на сцене, а по мере того, как она исчезала, через какое-то хитрое приспособление, появлялась молодая красавица, одетая в красный сарафан. У молодой новой России, к сожалению, случились какие-то трудности в пролезании через люк с огромным красным флагом. Но как только над полом появилась ее хорошенькая голова, мы грянули Марсельезу»[21 - Там же.].

Это бурное радостное веселье проходило на фоне все ухудшающегося экономического положения в стране и городе, обесценивания национальной валюты и все более критического положения с продовольственным снабжением края. Тщетно сразу же после начала революции Архангельская городская дума взывала: «…сознавая всю важность переживаемых событий (Дума. – Прим. Л. П.), считает своим долгом обратиться ко всему населению с призывом сохранить полное спокойствие и порядок. Все промышленные торговые и учреждения должны продолжать безостановочно свою деятельность. Весь рабочий люд должен продолжать свое славное дело по защите Родины… Важность и значение момента требуют, чтобы были забыты все наши разногласия. Продовольственное дело, доведенное старой властью до полной разрухи, требует от нас сугубого внимания… дума <…> призывает население воздержаться от всяких манифестаций, и в сознании серьезности момента ни на одну минуту, ни на одну секунду не отказываться от дела, порученного каждому из нас… Население должно сознавать, что враг зорко следит за нами и может воспользоваться даже мигом замешательства»[22 - Цит. по: Овсянкин Е. И. На изломе истории. С. 22.].

Но эти призывы оставались гласом вопиющего в пустыне. Массовые шествия не прекращались ни на один день. А главной задачей архангельского пролетариата было получать как можно больше, а работать как можно меньше, впрочем, эти взгляды разделяли большинство российских пролетариев. Сразу же после революции рабочие с увлечением занялись созданием всевозможных рабочих организаций. На лесных заводах Маймаксы началось создание завкомов. 5 марта был создан первый завком на заводе Шольца. За несколько дней завкомы образовались на большинстве лесозаводов, а затем был организован профсоюз рабочих и служащих лесопромышленных предприятий. 10 марта был создан профсоюз работников Архангельского порта, 31 марта – профсоюз транспортников. Одним из основных требований рабочих было введение 8-часового рабочего дня. Несмотря на то что Архангельский совет был настроен достаточно радикально, он хорошо понимал, что немедленное введение этой меры будет означать полный паралич экономики края. На заседании совета 12 апреля 1917 г. было решено предложить исполкому совместно с завкомами и предпринимателями немедленно обсудить этот вопрос и приложить усилия к «возможно скорейшему осуществлению в Архангельске желанной реформы». Но рабочие ждать отказались. 19 апреля собрание 11 заводов Май-максы постановило ввести 8-часовой рабочий день. 23 апреля такое же решение приняло общее собрание представителей всех заводов Маймаксы. Совет был вынужден следовать за пожеланиями рабочих. В тот же день совет постановил ввести 8-часовой рабочий день с 24 апреля. Но рабочим этого было мало, тем более что продовольствия больше не стало, а деньги стремительно обесценивались. В июне на собрании рабочих комитетов лесопильных заводов Архангельска выдвигались требования о принятии самых энергичных мер в борьбе с безработицей и ужесточение контроля найма и увольнения рабочих: «Ввести строгий контроль над действиями капиталистов»[23 - Там же. С. 45.].

Фактически речь шла о введении рабочего контроля. Рабочие Архангельска, избалованные сверхдоходами в годы войны, в желании полностью распоряжаться заводами и фабриками шли впереди рабочего класса России. Профсоюз рабочих и служащих лесопромышленных предприятий потребовал от лесопромышленников, чтобы ни один из них «не позволял проводить любое хозяйственное мероприятие без разрешения и ведома местного комитета», а также чтобы «без ведома завкома ни один из рабочих не может быть рассчитан или принят». Рабочие «для пополнения библиотек и читален потребовали у предпринимателей по 150 рублей в год и за прошлые годы с 1906 по 1917 по 50 рублей в год»[24 - Там же. С. 44.]. Рабочие постоянно настаивали на повышении зарплаты. Предприниматели стали закрывать заводы. Более других были возмущены иностранные владельцы, такие как хозяева фирмы «Норд».

Многими из рабочих двигало элементарное чувство наживы. Они хотели овладеть предприятиями, продать все, что на нем есть, до последнего болта, совершенно не заботясь о том, что с ними самими будет завтра. Совет во всем поддерживал рабочих, и зарплата в Архангельске и Мурманске выросла в два-три раза. Но рост зарплаты, печатание все новых денег вели к инфляции и росту цен. Уже к февралю 1917 г. покупательная способность рубля составляла 7 копеек от его довоенной цены[25 - Нарский И. В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917–1922 гг. М., 2001. С. 112.]. Продовольствия не хватало. Еще до революции губернатор выпустил постановление об уголовной ответственности за установление чрезмерных цен на продукты питания. Но расстройство хозяйственной жизни, особенно железнодорожных перевозок, приводило к нехватке продуктов. В мае в Архангельске разразился настоящий продовольственный кризис. Вместо 837 тыс. пудов продовольствия смогли заготовить только 190 тыс. В дальнейшем положение ухудшилось. Отсутствие твердой власти в России, развал хозяйственной жизни только усугубляли положение. Чтобы избежать голода, был разрешен ввоз через Архангельский порт продуктов питания. Но стремительное падение курса рубля делало такие поставки невыгодными.

В то время как Русскому Северу угрожал голод, из Архангельска в большом количестве вывозился хлеб за границу, но по мере дальнейшего нарастания продовольственного кризиса усиливались протесты. Активно стали вмешиваться советы. Осенью 1917 г. Временное правительство постановило для разрешения катастрофического продовольственного положения в стране прекратить поставки хлеба за границу и везти его в Петроград. Но было слишком поздно, весь хлеб был уже вывезен. Для спасения положения местные власти часто шли на отчаянные меры. В октябре 1917 г. в Архангельск прибыл пароход «Обь» с грузом продовольствия для отправки в Петербург. Но городские власти решили оставить весь хлеб в Архангельске.

От падения курса рубля, нехватки продовольствия страдали все слои населения. Е. Фрезер писала о проблемах буржуазных семей в городе: «Отсутствие самых необходимых вещей стало необычайно острым. На рынке крестьяне еще продавали, хоть и дорого, молоко и масло, но не хватало муки, мяса, сахара, чая и даже мыла. Наша семья была удачливее других, потому что у нас были овцы, и проблем с мясом не было. Мы даже могли помогать друзьям. Однако и нас ждал неожиданный удар: умер наш баран. Привести ему замену из Шотландии было невозможно… Одну за других их (овец) зарезали…»[26 - Фрезер Е. Указ. соч. С. 315–316.]

Бурная революционная радость, с одной стороны, и все усиливающаяся хозяйственная катастрофа – с другой, были не единственными показателями того полусумасшедшего состояния, в котором находилась страна в целом и Архангельская губерния в частности. Страну охватила настоящая управленческая лихорадка, стремление создавать все новые и новые структуры власти неизменно демократическим путем, без определенных функций, часто пересекавшихся друг с другом в своей практической деятельности.

Сразу после получения сообщения о революции, 6 марта власть перешла в руки городской думы и Архангельского совета рабочих депутатов. Временное правительство назначило комиссаром губернии городского голову В. В. Гувелякена, через месяц ушедшего в отставку. Комиссаром стал управляющий государственными имуществами губернии Н. И. Беляев. Он продержался на своем посту до начала октября 1917 г. Но процесс создания новых органов революционной власти принял в губернии лавинообразный характер. На расширенном заседании городской думы 2 марта было решено создать новую организацию, стоящую «на страже поддержания спокойствия», – Общегородской обывательский комитет в составе: представителей думы, совета, военно-промышленных и биржевых комитетов, кооперативов. С той же целью 4 марта 1917 г. был создан Комитет общественной безопасности. В него вошли 10 представителей совета, 6 – военного флота, 3 гласных городской думы, представители кооперативов, биржевого комитета и других организаций под председательством меньшевика А. А. Житкова. В апреле 1917 г. был создан еще один орган губернской власти – Временный губернский комитет, составленный из представителей более чем 30 организаций – от совета до купеческого общества. Новый комитет должен был заниматься подготовкой к введению в губернии земского самоуправления. Но этим же занимались и земская комиссия Архангельского общества изучения Русского Севера, созданная в июне 1917 г., и Временная губернская управа, а также губернский исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов. Многочисленные органы дублировали друг друга, их интересы сталкивались, ощущение сумасшедшего дома усиливалось еще и тем, что часто одни и те же общественные деятели выступали как представители различных организаций. В деревне происходила такая же, если не большая, путаница новых властей, и населению, в большинстве своем неграмотному, было практически невозможно в них разобраться.

В уездах и волостях также образовывались различные властные органы: волостные управы, советы, а также земства, никогда ранее не существовавшие в Архангельской губернии. Выборы земских гласных состоялись осенью 1917 г. одновременно с выборами в Учредительное собрание. В итоге многочисленные выборы вызывали большое недовольство местного населения. Если на первые выборы в Архангельском уезде явилось более половины населения, то на вторые и третьи явилось не более 10–15 % избирателей. Крестьяне стали относиться к новым органам власти как к паразитам.

Недовольство обилием новых властей иногда приводило к довольно парадоксальным результатам. Так, председатель Шенкурской земской управы поехал по уезду, чтобы рассмотреть многочисленные жалобы на неразбериху и плохую работу новых органов власти. Он писал о положении в Пуйской волости: «…наиболее темная часть населения сорвала работу земства: после выборов членов управы и назначения окладов был устроен сход, на котором было постановлено: ввиду высоких окладов земства не признавать, избрать старшину и его помощника и восстановить старое волостное правление. Это и было исполнено. Но новый старшина после схода не решился принять дело и вступить в управление. Волостная же земская управа, в свою очередь, также не рискнула принимать дела и вступить в управление»[27 - Овсянкин Е. И. На изломе истории. С. 34.].

В 1917–1918 гг. для русской деревни наступила невиданная раньше жизнь. В ней воплотились все народные мечты о счастье. Эсер Е. В. Едовин писал о настроении крестьян Шенкурского уезда: «Отсутствие твердой власти государства на местах повело к отрицанию обязательных законов. Право свободной критики законов принято при темноте населения, как право не повиноваться законам, по мнению населения, невыгодным. Это, в свою очередь, может привести к многозаконию… я должен указать, что такое неприятие законов и отсутствие или слабость власти, как назначенной, так и демократической, может зимой очень тяжело отозваться на лесных богатствах уезда и привести их к расхищению»[28 - Там же.]. Особенно ярко это проявилось в первые месяцы после Октябрьского переворота, когда российское крестьянство, еще не успев почувствовать тяжелую руку новой власти, стремилось осуществить свое утопическое представление о счастье.

Стремительный процесс создания новых организаций и органов власти происходил также в армии и на флоте, радикализация которых шла значительно более быстрыми темпами, чем в целом по стране. Но Архангельская губерния и в этом вопросе представляла исключение. Этот процесс в ней происходил значительно медленнее.

В начале марта в Архангельске проходили демонстрации в поддержку нового строя, в которых активно участвовали солдаты и матросы. В избранный 6 марта исполком Совета рабочих и солдатских депутатов вошли 12 представителей армии: 6 матросов и 6 солдат. Они, так же как и рабочие, поддерживали умеренно-социалистический блок. Помимо участия в СРиСД, военнослужащие создают свои собственные организации. Армия все больше и больше перестает быть армией и превращается в митингующее стадо. Матросы избирают один орган, младший командный состав – другой, а офицеры – третий. 30 апреля представители трех организаций избрали новый руководящий орган – Центральный комитет флотилии Северного Ледовитого океана (Целедфлот). В исполком были избраны 15 человек, из них 4 офицера; преобладали меньшевики и эсеры, и только один большевик. Создавались и солдатские организации, но солдаты были хуже организованы, чем моряки. Хотя в Архангельске события 1917 г. носили бескровный характер, в отличие от фронта или различных районов страны, солдаты и матросы предпринимали целый ряд действий против офицеров. 30 марта 1917 г. британский консул Д. Янг с тревогой сообщал в Лондон: «Матросы арестовали 25 морских офицеров, включая генерала Форселя и капитана Перко, и сегодня же ночью отправляют их в Петроград»[29 - Цит. по: Ротштейн Э. Указ. соч. С. 34.].

Явочным порядком армейские и флотские организации установили свою цензуру. В конце апреля по решению Архангельского солдатского комитета, поддержанного Целедфлотом, было запрещено издание газеты «Воин-гражданин» за публикацию статей, не отвечающих «стремлениям и идеям революционной демократии».

По мере дальнейшего обострения революционного кризиса в стране в Архангельске усиливаются крайне левые, в первую очередь большевики. Их основной опорой были матросы, солдаты и пришлые рабочие. Поэтому первоначально большевики победили в Мурманске, где все население было пришлым. Уже 26 октября 1917 г. собрание президиумов всех организаций Мурманска поддержало переход власти к советам. Начальник мурманского укрепрайона контр-адмирал К. Ф. Кетлинский одобрил это решение. На выборах в Учредительное собрание большевики получили в Мурманске свыше 70 % голосов. В Архангельске поддержка большевиков не была столь безоговорочной. Архангельский совет занял по отношению к большевистскому перевороту половинчатую позицию, а его исполком выступил против захвата власти большевиками. Но большевиков решительно поддержал Целедфлот. 18 ноября он взял в свои руки управление учреждениями Беломорско-Мурманского района и флотилией Северного Ледовитого океана. Целедфлот заявил о своем полном подчинении Совнаркому.

Если в целом в Архангельской губернии убедительную победу на выборах в Учредительное собрание одержали эсеры, то Архангельск голосами солдат, матросов и пришлых рабочих дал победу большевикам.

Среди историков и современников не существует четкого ответа на, казалось бы, простой вопрос: когда большевики захватили власть в Архангельске. Современный российский историк Л. Г. Новикова утверждает, что только в феврале 1918 г., благодаря приезду представителя ЦК и действуя часто силовыми методами, большевики «добились перевыборов исполкома городского совета, в котором большевикам удалось получить небольшой перевес. Избранный на губернском съезде советов в феврале 1918 г. новый гублисполком также имел большевистско-левоэсеровское большинство»[30 - Новикова Л. Г. Указ. соч. С. 61.]. Е. И. Овсянкин считает, что 18 января 1918 г., когда большинство в исполкоме получили большевики и им сочувствующие, был завершен переход власти к большевикам. При этом он подчеркивает: «Большевики победили в упорной, в общем-то, честной борьбе»[31 - Овсянкин Е. И. На изломе истории. С. 67.]. Если обстановка массированного давления из Петрограда, угрозы местных большевиков взять власть силой, фактически захват города еще 18 ноября 1918 г. Целедфлотом, сопровождавшийся арестом офицеров и закрытием ряда органов печати, является честной борьбой, то что же тогда нечестная? Но историки пишут о формальных моментах, о том, сколько голосов на выборах в советы получила та или иная партия. Люди, жившие тогда в Архангельске, видевшие, в чьих руках находится реальная власть, называют более раннюю дату: «Переворот в Архангельске в декабре 1917 можно описать как бескровную передачу власти. К январю 1918 большевики имели полный контроль над городом»[32 - Фрезер Е. Указ. соч. С. 327.].

Более реальной была власть Целедфлота. В конце декабря 1917 г. Целедфлот добился роспуска антибольшевистски настроенного органа власти Ревкома во главе с меньшевиком А. А. Житковым. То, что эсеровско-меньшевистское большинство совета ничего не могло противопоставить большевистским решениям, наглядно продемонстрировала успешно осуществленная большевиками разгрузка Архангельского порта. В глубь страны было вывезено подавляющее большинство грузов, поставленных союзниками, в том числе жизненно важное для Архангельска продовольствие. Из Петрограда была прислана Чрезвычайная комиссия (как все-таки большевики любили эти слова) во главе с большевиком С. Н. Сулимо-вым. Для того чтобы заставить рабочих интенсивно работать, оплата труда при погрузочных работах была установлена комиссией выше самых высоких расценок в Архангельском порту во время Первой мировой войны. Огромные деньги, заплаченные рабочим, сыграли большую роль в популярности большевиков в рабочей среде Архангельска во время Гражданской войны.

После того как за границей были получены сообщения об Октябрьском перевороте в Петрограде в ноябре 1917 г., «впредь до выяснения политических условий» были задержаны все суда, направлявшиеся из стран Антанты в русские порты. В навигацию 1918 г. Архангельский порт стоял без работы. Уже в январе 1918 г. профсоюз рабочих и служащих лесопромышленных предприятий Архангельской губернии разослал на все предприятия инструкции по установлению рабочего контроля. Он должен был охватить все стороны производственного и хозяйственного процессов. Естественно, предприниматели были настроены решительно против рабочего контроля. Особенно активно сопротивлялись предприниматели – иностранные подданные, но их протесты ни на что не могли повлиять. К весне 1918 г. рабочий контроль был установлен на всех предприятиях Архангельска. Хотя в городе значительно возросла безработица, рабочие соглашались далеко не на все работы. Избалованные сверхдоходами в порту, чувствуя себя хозяевам жизни, в распоряжении которых оказались все заводы и фабрики, рабочие отказывались от многих работ, казавшихся им унизительными.

Если во многих других районах страны, особенно на Урале и Прикамье, ухудшившееся экономическое положение привело к освобождению широких народных масс от увлечения большевистской идеологией, то на Севере, где не было квалифицированного пролетариата, приезжие рабочие, не связанные с местной жизнью, с победой большевиков почувствовали себя хозяевами положения.

К июлю 1918 г. численность РСДРП в городе достигла 600 человек. Но коммунисты испытывали острую нехватку опытных работников. Несмотря на то что власть в стране и губернии находилась в их руках, они долгое время не могли организовать свой печатный орган. «Архангельская правда» начала выходить только в июле 1918 г. Крайне слабыми были позиции партии в уездах. Центр не оставил без ответа настойчивые пожелания местных товарищей. В феврале 1918 г. в Архангельск была направлена В. И. Суздальцева, ставшая секретарем горкома партии. Были посланы еще несколько работников. Суздальцева жаловалась в центр, что в губернии «чрезвычайно мало активных работников» и что «уровень сознательных членов партии не высок».

Несмотря на рост числа членов партии, стала сокращаться социальная база, на которую могли опираться большевики. Весной 1918 г. происходила стихийная демобилизация расположенных в губернии воинских частей и флотских команд, бывших основной опорой большевиков. В Мурманске, в связи с демобилизацией и отъездом большинства строительных рабочих, в мае 1918 г. осталось всего трое коммунистов. Тогда, когда приезд ответственных работников из центра не помогал захвату власти, большевики пускали в ход другие методы. Оружие критики заменилось критикой оружием. Большевики стали решительно искоренять только что созданное на Севере земство, о котором в этих местах многие мечтали. Губернский съезд советов в феврале 1918 г. назвал земство вотчиной «деревенских кулаков и богатеев». 13 марта 1918 г. президиум Архангельского земского собрания получил распоряжение губисполкома о его ликвидации.

В ряде мест конфликты сопровождались вооруженными столкновениями. В Холмогорах открывшийся 21 марта 1918 г. 1-й уездный съезд крестьянских депутатов признал деятельность местного земства «не отвечающей интересам трудового народа и явно контрреволюционной». Съезд принял решение о роспуске земства[33 - Овсянкин Е. И. На изломе истории. С. 78.], но земство население поддерживало активно. Против решения о его роспуске выступил продовольственный комитет, поддержанный вооруженными демобилизованными солдатами. Жители боялись, что будут отобраны продовольственные запасы в городе. После столкновения, в котором был убит один из депутатов съезда, они были вынуждены бежать в деревню. Только после прибытия вооруженного отряда из Архангельска, установившего в городе осадное положение, съезд смог закончить работу.

Популярность большевиков стала падать и в Архангельске. Они боялись проиграть выборы в Архангельский совет.

Учитывая большое внимание, которое проявляли к Архангельску два воюющих блока государств, туда для наведения порядка в середине июня 1918 г. прибыла т. н. советская ревизия во главе с М. С. Кедровым. В состав ревизии входили около 40 человек и отряд латышских стрелков (33 штыка). Но и этих сил оказалось достаточно для наведения большевистского порядка на Севере. 15 июня 1918 г. Кедров подписал приказ об упразднении Архангельской думы и городской управы. Многих гласных думы арестовали и отправили в Москву. Была образована губернская ЧК, которая вскоре после создания арестовала Архангельский меньшевистский комитет в полном составе. Тогда же были закрыты всё еще существовавшие небольшевистские газеты, проведена национализация торгового флота и банков. Для обеспечения большинства за большевиками и левыми эсерами в городском и губернском советах комиссия фальсифицировала результаты выборов. Например, в рабочем районе Соломбала признали недействительными полторы тысячи избирательных бюллетеней. Но порядок, установившийся в Архангельской губернии, был затишьем перед бурей.

Глава II. Верховное управление Северной области

1. Создание антибольшевистских организаций

Неожиданный как для противников большевиков, так и для их сторонников успех Октябрьского переворота в России, провал всех попыток левых сил организовать какое-то сопротивление большевикам, в том числе защиту Учредительного собрания, толкали наиболее активных членов левых и центристских партий к поискам новых форм борьбы с большевиками. Одной из главных причин всех предшествующих неудач были непреодолимые разногласия, как между различными партиями, так и внутри самих партий, делившихся на множество групп, которые никак не могли договориться между собой. В неизданных набросках воспоминаний Н. В. Чайковского рассказывается о провале предпринятой им попытки объединить представителей левых социалистических партий в Учредительном собрании для совместной борьбы с большевиками в феврале – марте 1918 г. в Москве: «Тогда же мною в Москве была предпринята еще одна попытка, <неразборчиво> среди членов межфракционного совета Учредительного собрания. В чьей-то квартире на Девичьем поле созывался <…> ряд совещаний его членов от центральных партий и национальных (еврейской и мусульманской групп), но из них ровно ничего не вышло, пока люди не устали говорить и спорить, и <…> перестали посещать их»[34 - ГАРФ. Ф. 5805. Оп. 1. Д. 20. Л. 2.]. Для успешной борьбы с большевиками членам левых партий не хватало четкого и ясного признания простой истины, что большевики – не их товарищи по революционному движению, а самые жестокие тираны, когда-либо бывшие в русской истории, и борьба с ними, а не с наполовину выдуманной правой угрозой (классический пример т. н. заговор Корнилова), является основной задачей. В этом вопросе у основателя народнического движения Чайковского иллюзий никогда не было. С глубокой болью за родную страну он писал: «Война и революция в атмосфере войны, очевидно, взбудоражили наши восприимчивые русские нервы на много лет, и все искусство коммунистов сводится к тому, чтобы поддержать инерцию этого настроения, атмосферы Гражданской войны. Недаром давно уже было сказано, что большевизм возник в атмосфере войны и войной же он и держится, хотя бы это была гражданская война…» Чайковский вынужден сделать крайне тяжелое для него признание: «Но как могло случиться, что русский народ, в критический момент своей жизни на один короткий период поддался очарованию коммунистической проповеди, как он поверил в социальное чудо, будто политический мир, пролетарские безграничные свободы и равенство всех тружеников могут быть достигнуты насильственно через господство его собственного пролетарского класса»[35 - Там же. Л. 5–6.].

После переезда Совнаркома в Москву (11 марта 1918 г.) центр политической жизни также переместился в бывшую столицу. Противникам большевиков, действующим в революционной атмосфере, где политические лозунги и предпочтения меняются с необыкновенной быстротой, а вчерашние кумиры с космической скоростью становятся объектами для поношения, нужно было найти новые пути для борьбы с небольшой группой заговорщиков, ставших сегодня всесильными диктаторами России. После ряда встреч и консультаций между членами левых и центристских партий, готовых отбросить узкопартийные рамки и отказаться от некоторых устаревших постулатов, было решено образовать союз не между отдельными партиями, а между рядом активистов и руководителей этих партий. Инициаторами объединения на персональной основе выступили руководители Трудовой народно-социалистической партии (ТНСП): Н. В. Чайковский, В. А. Мякотин, С. П. Мельгунов, А. В. Пешехонов. В новую организацию Союз возрождения России (СВР) вошли руководители левого крыла ПНС: Н. И. Астров, И. М. Кишкин, Д. И. Шаховской, Н. И. Щепкин; правые эсеры: Н. Д. Авксентьев, А. А. Аргунов, И. И. Бунаков-Фондаминский, Б. Н. Моисеенко; меньшевики-оборонцы: В. О. Левицкий-Цедербаум, А. Н. Потресов, А. А. Трояновский, В. Н. Розанов и несколько беспартийных, в их числе генерал-лейтенант В. Л. Болдырев. ТНСП делегировала своих руководителей в СВР, остальные вошли в СВР без санкций своих партий. Главными задачами СВР являлись: свержение власти большевиков, ликвидация Брест-Литовского мирного договора и возобновление совместно с союзниками войны с германским блоком, созыв нового Учредительного собрания, формирование демократической власти, восстановление России в границах 1914 г. (без Польши и Финляндии). Основатели СВР понимали, что для свержения большевиков и борьбы с немцами необходимо создать новую армию, но без помощи союзников это сделать практически невозможно. В отличие от многих людей левых взглядов, они считали, что старое Учредительное собрание, разогнанное большевиками без единого выстрела, выборы в которое происходили в условиях большевистской диктатуры с определенным отходом от демократических принципов, часто не учитывая сложившихся в то время политических реалий, при стремительном изменении настроений в стране устарело. Аргунов писал о необходимости созыва нового Учредительного собрания.

Руководители организации при всей своей приверженности принципам демократической власти прекрасно помнили, чем закончилось правление «самой демократической власти из всех воюющих стран», по определению лучшего знатока демократии и способов борьбы с ней В. И. Ленина. Поэтому они считали, что «власть должна быть сильной, в смысле твердости, определенности своей программы и быстроты и независимости в действиях. Союз решительно отверг, однако, идею единоличной (военной или гражданской) диктатуры и остановился на Директории из пяти, в крайнем случае трех членов, принадлежащих, по возможности, к разным партиям, объединенным близостью программы»[36 - Там же. С. 5.].

Союз создал в Москве военную организацию под руководством Болдырева, ее основная работа заключалась в объединении офицерских кадров вокруг Союза. Офицеры объединялись в группы, существующие на средства Союза и действующие под его руководством. Работу приходилось вести в трудных условиях, хотя ВЧК не стала еще той страшной, всеобъемлющей организацией, контролирующей всю территорию страны, но она стремительно набирала опыт и решительно расправлялась с противниками большевистской диктатуры. Война, вызвавшая колоссальные изменения в офицерском корпусе, гибель большинства кадровых офицеров, революция, превратившая офицеров в парий, подвергающихся каждодневным унижениям, стремительное падение жизненного уровня, привели к тому, что многие офицеры совершенно растерялись в новой обстановке. Г. Е. Чаплин писал о петербургских офицерах зимой – весной 1918 г.: «Не имею права винить кого бы то ни было, но полная апатия, забитость, во многих случаях просто трусость, невольно бросались в глаза. Множество молодых офицеров, торгуя газетами и служа в новых кафе и ресторанах, не верило в долговечность большевиков и еще меньше верило в успех восстания и возлагало все свои надежды на занятие Петербурга… немцами»[37 - Чаплин Г. Е. Два переворота на Севере. (1918) // Белое дело. Летопись белой борьбы. Берлин, 1928. Т. 4. С. 14.]. Но даже те офицеры, которые были готовы к борьбе с большевиками, не могли разобраться в огромном количестве организаций всевозможных направлений, звавших их в свои ряды. В Москве и других городах действовали организации СВР, «Союза защиты Родины и Свободы» Б. В. Савинкова, ПСР, многочисленные правые группы, поддерживающие Добровольческую армию и союзников, офицерские группы, ориентированные на Германию. В. М. Зензинов писал о положении в Москве: «мы хотели <…> выяснить, на кого мы могли еще рассчитывать в деле вооруженной борьбы с большевиками. Исследуя этот вопрос, мы наткнулись на целый ряд заговорщических организаций. Весной 1918 года Москва представляла в этом отношении из себя большой интерес – и правы были большевики, везде и всюду вокруг себя видевшие тогда заговоры. Можно сказать, что действительно Москва тогда кишела ими. Мы натолкнулись на следы военной организации Савинкова, генерала Брусилова, Национального центра <…> наконец, на монархические организации, в некоторых из которых участвовали немцы. Необходимо было разобраться со всем этим, необходимо было выяснить, с кем из них нам было по дороге, некоторые из них – правые монархические и немецкие организации были нам прямо враждебны, и мы могли относиться к ним не с меньшей решительностью, чем к большевикам»[38 - Зензинов В. М. Борьба российской демократии с большевиками в 1918. Москва – Самара – Уфа – Омск // BAR. Zenzinov manuscript collection. B. 10. P. 1023–1025.].

Отделы СВР были созданы в Петрограде, Вологде, Архангельске и Омске. Крупнейшим отделом был Петроградский с сильной военной организацией. Группа офицеров левых политических взглядов через члена ТНСП Л. А. Каннегисера попросила одного из руководителей партии В. И. Игнатьева «организовать для них военный и политический штаб». Был создан военный штаб, в который вошли генералы А. И. Верховский и М. Н. Суворов. В скором времени новая организация вступила в СВР. Были назначены военные коменданты районов города. Штаб договорился с военной организацией ПСР о фактическом объединении. Был создан совместный штаб, в который от ПСР вошли один из руководителей партии А. Р. Гоц и полковник Постников. Помимо двух офицерских организаций штабу подчинялись: броневой дивизион, морская минная дивизия, отдельные группы военнослужащих частей Петроградского гарнизона, рабочие группы, особенно сильные на Обуховском сталелитейном заводе, рабочие которого славились давними революционными традициями и, как значительная часть кадрового пролетариата, успели к весне 1918 г. отойти от былых большевистских увлечений. СВР устраивал своих сторонников в различные воинские части. Планировалось поднять восстание в Петрограде. Планы СВР строились на основе договоренности с союзниками о высадке в Архангельске. Руководители штаба справедливо опасались, что их сил для захвата и удержания власти в Петрограде и других городах России явно недостаточно.

2. Запутанный клубок противоречий. Международный аспект революции и его отражение на Русском Севере

Оставим на время СВР и рассмотрим, как складывались отношения союзников с различными участниками Гражданской войны в России и какую роль играл Архангельск в планах противоборствующих сторон.

Несмотря на огромное число различных союзнических делегаций и миссий, приезжавших в Россию во время войны, союзные с Россией державы плохо понимали, что происходит у ближайшего союзника. Наиболее ярко это проявилось в отчетах лидеров делегаций Англии и Франции, вернувшихся домой из Петрограда, участвовавших в начале февраля 1917 г. в работе межсоюзнической конференции. Петроград сотрясали забастовки, превратившиеся через несколько дней в революцию, а глава делегации Великобритании военный министр А. Милнер и глава делегации Франции министр колоний Г. Думерг считали, что все слухи о потрясениях, которые якобы ждут Россию, являются несколько преувеличенными. Милнер сообщал военному кабинету: «…В разговорах о революции было много преувеличений и особенно относительно предполагаемой нелояльности армии»[39 - Цит. по: Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. М., 2006. С. 29.]. Думерг был еще более оптимистичным. В интервью корреспонденту газеты «Матэн» он заявил: «Я привез превосходные впечатления о поездке. Из всех разговоров, которые я имел, и из всего, что я видел, ясно, что Россия единодушно настроена продолжать войну до полной победы»[40 - Цит. по: Там же. С. 29–30.]. В непонимании обстановки военные не отставали от штатских. Генерал Э. де Кастельно, один из командующих французской армией в годы Первой мировой войны, глава военной миссии на конференции, побывавший на Восточном фронте, отмечал недостаток вооружения русской армии, плохую работу транспорта, но подчеркивал: «Дух войск показался мне превосходным, люди сильны, хорошо тренированы, полны мужества, с прекрасными светлыми и кроткими глазами…»[41 - Цит. по: Палеолог М. Дневник посла. М., 2003. С. 713.] Голоса немногих умных иностранных наблюдателей, давно находившихся в России и понимавших эту страну лучше многих русских, мало кого убеждали. Посол Франции в России М. Палеолог, прощаясь с руководителями французской делегации, просил их передать предостережение президенту и премьер-министру: «В России готовится революционный кризис, он чуть было не разразился пять недель тому назад, он только отложен. С каждым днем русский народ все больше утрачивает интерес к войне, и анархический дух распространяется во всех классах, даже в армии. <…> Мой вывод, что время больше не работает на нас, по крайней мере в России, что мы должны уже теперь предвидеть банкротство нашей союзницы и сделать из этого все необходимые выводы»[42 - Там же. С. 714.].

Революция в России, которую ни правительство, ни общественное мнение в странах – союзниках России не ожидали, вызвала на первых порах радостный отклик. Союзники, все время подчеркивавшие в своей пропаганде, что демократии ведут войну против реакционных монархий, не могли ничего возразить, когда им указывали на их союзника – самую реакционную монархию Европы. Победа русской революции перечеркнула этот аргумент. Больше всего революцию в России приветствовали в США. Американцы не вступали в войну на стороне Антанты во многом из-за нежелания быть в союзе с царской Россией. Победа революции уничтожила последний аргумент против вступления в войну. 6 апреля 1917 г. США объявили войну Германии и ее союзникам. Такие же радостные тенденции преобладали и в Европе. Долгое время в Англии и во Франции считали, что Февральская революция произошла вследствие патриотических чувств русского народа, а царизм был свергнут, чтобы не мешать армии одержать победу. Лондонская «Таймс», близкая к правительству, приветствовала революцию «как победу в военном движении» и объясняла, что «армия и народ объединились, чтобы свергнуть силы реакции, которые душили народные стремления и связывали национальные силы»[43 - Цит. по: Уорт Р. Указ. соч. С. 37.].

Эти настроения были еще сильнее во Франции, где считали, что в России 1917-го произойдет то же, что во Франции 1792-го – мощный взрыв патриотизма, который приведет союзников к победе. Газета «Петит републик» писала о «триумфе либерализма» как о начале решающего этапа в борьбе против «германского варварства»[44 - Там же.]. Не обошлось без столь любимых в Европе пошлых сентенций о загадочной славянской душе. «Ревю блю» утверждал, что революция произошла как «взрыв возмущения славянской души против ее внешних врагов и тех, кто пытается ее задушить внутри страны»[45 - Там же.]. Страстной верой в победу союзников, в успех новой революционной армии пронизано обращение лидеров Французской социалистической партии Ж. Геда, А. Тома, М. Самба к А. Ф. Керенскому – единственному министру-социалисту в правительстве. Однако установление двоевластия в стране, приказ № 1, фактически уничтоживший русскую армию как боевую силу, все углубляющийся экономический, социальный и политический кризис стали внушать союзникам все большую тревогу. Положение на Западном фронте было очень тяжелым. Участия в войне армии США до 1918 г. ждать не приходилось. Поэтому стремительное ослабление России могло привести к поражению Антанты в войне. Для укрепления патриотического духа союзников и желания воевать в Петроград и Москву направлялись одна за другой делегации социалистов из стран Антанты. Но найти общий патриотический язык ни с рабочими, ни с эсеро-меньшевистским руководством Советов, не говоря уже о большевиках, им не удалось. Из Франции прибыла делегация, в которую входили М. Кашен, Мутэ и Э. Лафон. Но французских и английских социалистов ждал в России ледяной прием со стороны их русских товарищей. Еще до того, как делегация успела приехать в Россию, к ней относились как к агентуре англо-французского империализма. Кашен жаловался Палеологу на враждебный прием в Петроградском совете: «Вместо того чтобы принять нас как друзей, нас подвергли настоящему допросу и в таком тоне, что я ждал момента, когда мы будем вынуждены уйти»[46 - Цит. по: Палеолог М. Указ. соч. С. 761.]. Французов обвиняли в колониальной политике в Африке и Индокитае, а англичан – в угнетении Индии, Ирландии и других стран. Попытка гостей говорить о подъеме патриотического духа или робкая критика идеи фикс «мир без аннексий и контрибуций» встречали гневную отповедь. Западные социалисты были ошарашены таким приемом, и один из них поделился с коллегами мнением об увиденном: «Господи! Если это демократия, то такая демократия в нашей стране нам не нужна!»[47 - Цит. по: Уорт Р. Указ. соч. С. 65.]

Провал всех усилий союзников заставить воевать русскую армию наводил их на мрачные размышления. Но их ждали более тяжелые времена. Октябрьский переворот означал решительный отказ России от прежнего курса внешней политики. Сразу же после прихода к власти большевики опубликовали «Обращение к народам и правительствам воюющих государств», т. н. «Декрет о мире»: «Рабочее и крестьянское правительство <…> предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире. Справедливым или демократическим миром правительство считает немедленный мир без аннексий <…> и без контрибуций»[48 - Документы внешней политики СССР. Т. 1. М., 1957. С. 11.].

Призыв к немедленному заключению мира со стороны страны с развалившейся армией, часть территории которой была оккупирована войсками противника, был радостно встречен в Германии и с негодованием в Париже, Лондоне и Вашингтоне. Известия об Октябрьском перевороте союзники встретили ледяным молчанием. Как и русские противники большевиков, они считали, что речь идет о коротком инциденте, который вскоре будет ликвидирован. Газеты поливали большевиков потоками грязи, и даже самые респектабельные из них не стеснялись опускаться до уровня бульварного антисемитизма. «Таймс» утверждала: Ленин и «несколько его сообщников являются авантюристами германо-еврейской крови и оплачиваются германцами, чья единственная цель заключается в использовании невежественных масс в интересах своих хозяев в Берлине»[49 - Цит. по: Уорт Р. Указ. соч. С. 185.]. В течение многих недель правительства союзников и их представители в России полностью игнорировали новую власть.

Большевики, проявившие при взятии власти колоссальную волю и энергию, часто не очень представляли, что им теперь делать в различных областях управления государством. Ленин не мог понять, для чего нужен Комиссариат иностранных дел, кроме как разрушить всю систему международных отношений и закончить войну. Троцкий после назначения на пост наркома иностранных дел считал, что это ненадолго: «Какая такая у нас будет дипломатическая работа, вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку»[50 - Там же.].

Большевики продолжали свое мирное наступление. Заключение мира для большевистской власти, как, впрочем, для любой другой, которая бы управляла Россией, являлось насущной необходимостью. Страна в ноябре 1917 г. не могла больше воевать. Ленин это четко и ясно понял и сделал выводы. Другие русские политики это поняли слишком поздно или находились в плену таких «буржуазных» заблуждений, как понятие о чести, достоинстве, верности и т. д. Хотя Троцкий предполагал скоро «закрыть лавочку», советское дипломатическое наступление на всех фронтах продолжалось. В отличие от развалившейся армии, дипломатия Страны Советов вела себя очень активно. 9/22 ноября Троцкий объявил о намерении советского правительства опубликовать секретные дипломатические документы. Поскольку с противниками Антанты у России никаких соглашений не было, то удар был нанесен по союзникам России – Англии, Франции и Италии и оказал большую услугу германской пропаганде, которая теперь с фактами в руках могла обвинять Антанту в ведении захватнической войны.

20 декабря 1917 г. в Брест-Литовске, где находилась ставка немецкого командования Восточного фронта, начались переговоры между советской делегацией и представителями центральных держав. Немецкая делегация на первом этапе переговоров состояла только из военных во главе с генерал-майором М. Гофманом. Главной целью этого этапа переговоров для немцев являлось немедленное заключение перемирия и отправка максимально большого количества солдат с Восточного фронта на Западный. Министр иностранных дел Австро-Венгрии граф О. Чернин писал о преобладающем в Германии мнении о переговорах с Россией: «Чем меньше Ленин пробудет у власти, тем скорее нужно приступать к переговорам, потому что какое бы правительство не заступило его, оно все равно уже не возобновит войну <…>. Немецкие генералы, возглавляющие <…> всю германскую политику, сделали <…> все возможное для того, чтобы свергнуть Керенского и заменить его “чем-нибудь другим”. Это другое теперь заступило на его место и желает заключить мир, то есть необходимо взять быка за рога, сколько бы сомнений не внушали бы нам партнеры»[51 - Чернин О. В дни мировых войн. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии. СПб., 2005. С. 239.].

Еще до начала переговоров в Бресте немцы начали массовую переброску войсковых частей на Запад. Генерал Э. Людендорф писал: «Соотношение сил складывалось для нас так благоприятно, как никогда»[52 - Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М., 2014. С. 480.].

Впрочем, немецких и австрийских политиков и военных часто охватывали сомнения в правильности избранного ими пути. Чернин вспоминал: «Они (большевики. – Л. П.) начинают с того, что разрушают все, что напоминает труд, благосостояние и карьеру, и уничтожают буржуазию. О “свободе и равенстве” в их программе, очевидно, больше нет речи. Они зверски угнетают все, что не подходит под понятие пролетариата. Русские буржуазные классы почти так же трусливы и глупы, как немцы, и дают себя резать, как бараны.