Хлопоты ходжи Насреддина

– Да, лопоухий, кажется, нам с тобой придется задержаться в этом благословенном селении. Алчность здесь успела глубоко пустить корни, если уж мираб продает горную воду глотками.

Ишак ничего не ответил. Он только покачал головой. Ему, как и его хозяину, это пришлось совершенно не по нраву. А ходжа Насреддин нисколько не удивился тому, что мираб продолжил свой полуденный отдых, а не рванул вниз предупредить своих дружков о прибытии ходжи. Насреддин сразу распознал в мирабе труса, а трус, как известно, больше всего уважает собственный покой. Он наверняка полагал, что очень удачно отвязался от ходжи, и тот оставит его в покое.

«Ну, погоди у меня, гнусный обирала! – подумал про себя ходжа Насреддин, неспешно отдаляясь от водопада. – Ты у меня еще получишь достойную тебя плату!..»

Глава 2. Важный документ

Ишак шел неторопливым размеренным шагом, и у ходжи было время хорошенько присмотреться ко всему, что его окружало.

Вдоль дороги тянулись поля, вернее, небольшие наделы, на которых, не разгибая спины, трудились бедняки в ветхих одеждах. Безнадежность и отчаяние лежали печатью на их утомленных осунувшихся лицах. Ходжа хорошо понимал причину их переживаний: с таких клочков земли снимешь не больно-то большой урожай. Часть его придется отдать в уплату налогов – очень приличную часть, – еще нужно будет отложить зерно для посева на будущий год, раздать долги, которых у бедняков обычно больше, чем доходов, заплатить налоги, а на остальное умудриться прожить до следующего урожая.

Справа от дороги, по которой ехал ходжа, был выкопан глубокий арык. По арыку текла мутная вода, но на поля она не попадала. Ответвления для полива были заложены крупными камнями. Впрочем, время полива уже прошло – скоро нужно убирать урожай, но судя по низкорослой ржи и вяло растущему хлопку, ходжа догадывался, что мираб дерет за полив столько, что земледельцы едва позволяют себе пользоваться водой. Но ведь вот она – течет мимо, бесполезно перекатываясь вдоль высоких крутых стен арыка и убегая неизвестно куда. Казалось бы, отвали камни и пользуйся. Но нет, нельзя. Не дай бог, заметит слуга мираба или он сам – горе тому, кто самовольно будет пользовать воду из арыка…

Насреддин все больше хмурился, глядя на мучения этих несчастных людей, ковырявших мотыгами ссохшуюся, спекшуюся в такыр землю. То один, то другой из работавших на полях поднимал голову, тяжело распрямляя усталую спину, и приветствовал старого незнакомого человека, едущего на ишаке. Ходжа без устали кланялся им:

– Салам, салам, доброго дня, удачного урожая…

Бедняков в этом селении, как и везде, где ему до этого приходилось бывать, было слишком много. И беды было много, и горя. Так что ходжа Насреддин никак не мог остаться в стороне. Ему непременно хотелось помочь этим несчастным забитым людям, давно разочаровавшимся в жизни, но торопиться было нельзя – нужно сначала хорошенько разобраться во всем, что здесь творится.

Вдруг ходжа Насреддин остановил осла.

На поле, мимо которого он проезжал, ругались два человека. Один из них, немолодой, с худым и потным лицом, был в длинной, некогда белой рубахе и серых рваных штанах. Другой – полная ему противоположность: хорошо одетый, высокий и статный молодой человек, подпоясанный дорогим платком и в новой тюбетейке. Тот, который молодой, размахивал перед носом дехканина свернутой в трубочку бумагой и что-то требовал. Дехканин отпихивал заскорузлой рукой бумагу и с пеной у рта доказывал обратное.

Насреддин спешился и медленно приблизился к спорщикам.

– Ты вернешь все! – неистово размахивал руками богато одетый. – Или ты думаешь, мой хозяин должен за просто так кормить вас, оборванцев?

– Но я расплатился с ним за те полмешка зерна еще весной! – не соглашался с ним дехканин. – Я батрачил на него два месяца, забросил свое поле…

– Э-э, а кому сейчас легко? – со всем возможным презрением фыркнул молодой. – Думаешь, Зариф-ако легко? Давай вам всем в долг, зная, что не вернешь. А вы, пользуясь его добротой, отказываетесь возвращать долги.

– Да ты что! – челюсть у дехканина отвалилась. – Это твой-то хозяин добрый? Да такого живоглота еще свет не видывал! Дерет три шкуры, заставляет батрачить на себя. Ты глянь на его поле и на мое. По-твоему, я должен бросить свой урожай и идти убирать его? Так, что ли?

Дехканин взмахнул остро отточенным серпом, и слуга богатея попятился.

– Но-но! – погрозил он дехканину пальцем. – Говори да не заговаривайся! Живо встретишься с нашим досточтимым кази, и тогда тебе вовсе не видать твоего урожая. У меня здесь все записано! – слуга развернул бумагу и ткнул ей в лицо дехканину. – Вот, гляди сам: отработал половину долга. Обязуюсь отработать остальное по осени. Вот печать. И твой палец приложен. Твой?

Дехканин замялся, вглядываясь в бумагу.

Ходжа Насреддин хорошо его понимал. Кто же вспомнит, его ли это палец или не его спустя полгода, да и читать он, конечно, не умеет. Мало ли что этот обирала бай мог подсунуть ему на «подпись».

– Ты с ним не спорь, – посоветовал ходжа, уловив момент, когда дехканин открыл было рот, собираясь что-то ответить. Он приблизился к спорщикам и встал рядом с дехканином.

Дехканин повернул голову к ходже и сурово свел брови – откуда только этот старик свалился на его бедную голову. Мало ему было слуги бая Зарифа, так еще и этого принесла нелегкая.

– Правильно, – сказал ходжа улыбаясь. – Если есть бумага и отпечаток пальца, то спорить бесполезно. И еще такая важная красивая печать.

– Вай, какой умный старик! – обрадовался слуга жадного Зарифа. – Слушай, что тебе говорит этот мудрый аксакал.

– Но досточтимый слуга ведь не против, если мы ознакомимся с содержимым этой бумаги? Вдруг в документ вкралась какая-нибудь ошибка или это вовсе не тот документ, – и Насреддин проворно выхватил из пальцев слуги бумагу.

Тот настолько растерялся от случившегося с ним, что остался стоять с вытянутой рукой и разинутым ртом, но быстро опомнился и ринулся в бой.

– Эй, грязный оборванец, немедленно верни мне бумагу! Как ты смеешь прикасаться к ней? Это же важный документ! – но дехканин внезапно преградил слуге путь.

– Пусть он прочтет!

– Это нельзя читать! – не на шутку разволновался слуга, и бледность начала разливаться по его холеному лицу. – Это очень важная бумага. Никто не смеет читать бумаги Зариф-ако!

– Разве эта бумага менее важна для другой стороны вашего спора, что она не может ознакомиться с ней? – удивленно взглянул на него ходжа, поднося бумагу к глазам.

– Нет… то есть, да. Я… – окончательно растерялся слуга богача, но тут же взял себя в руки. – Верни сейчас же бумагу, иначе я пожалуюсь Зариф-ако, и он с тобой такое сотворит, уй-юй!

Он опять бросился к ходже Насреддину, протягивая к бумаге руки, но дехканин удержал его.

– Ай-яй, – не слушая слугу, задумчиво произнес ходжа Насреддин, сворачивая документ в трубочку. – Либо в этот документ вкралась ошибка, либо в твою голову, о недостойный слуга достойного господина.

– Верни бумагу, – захныкал слуга, повисая на руках дехканина. Ноги его, казалось, вот-вот подогнуться, и он рухнет на колени. – Заклинаю тебя!

– Знаешь, ведь в ней ничего не сказано о мешке зерна, половине долга этого несчастного и прочем подобном, но зато здесь сказано много чего крайне любопытного о других людях.

– О Аллах, верни ее мне! – выкрикнул слуга, рванувшись от бессилия в сильных руках дехканина. – Заклинаю тебя нашим пророком! Ну, хочешь денег, а? Хочешь? Я дам тебе много, много денег. Только верни ее мне.

– Денег? – Ходжа задумчиво уставился в ясное небо, вертя бумагу в пальцах. – Даже много денег? – затем он повернулся к дехканину. – Тебе случаем не нужны деньги?

– Зачем они мне? – пожал плечами тот. – Лучше пусть зачтет мой долг, которого нет.

– Ты слышал, что сказал этот почтенный дехканин? – обернулся ходжа к слуге.

– Да-да, я слышал. Зариф-ако прощает ему долг, – затараторил слуга.

– Не-ет, так не пойдет, – поводил ходжа свитком перед носом слуги. Тот сделал попытку ухватить его пальцами, но Насреддин оказался быстрее. Отдернув руку, он упрятал свиток за пазуху. – Ой, хитрец, – погрозил он слуге пальцем. – Пиши!

– Да-да, уважаемый, я все напишу. Все, что пожелаете, только верните бумагу, – забормотал слуга, выхватывая из сумы, висящей у него на левом боку лист бумаги, перо и чернильницу.

– Ну, там видно будет. Готовь документ!

– Сейчас, сейчас, – заторопился слуга, что-то быстро черкая дрожащей рукой на листе бумаги. Ходжа Насреддин с дехканином ждали. Ходжа выглядел совершенно спокойным, в то время как дехканин проявлял явное волнение. По его растерянному виду было хорошо заметно, что он ничего не понимает.

– Вот! – выкрикнул слуга, вскакивая с колен и протягивая ходже исписанный лист. – Прочтите! Здесь все.

– Угу, так, – произнес ходжа Насреддин, пробегая взглядом текст, написанный крупной арабской вязью. – Все верно! Можешь же.

– Да-да, я все могу, – согласно закивал слуга, прогибаясь перед незнакомым ему стариком – и откуда только он свалился на его несчастную голову! Все высокомерие слуги словно рукой сняло в один миг. – Я много чего могу. А теперь, будьте добры, верните мне бумагу.

– Ты забыл поставить на ней печать, – ходжа вернул документ слуге. – Но твоя рассеянность извинительна – ты взволнован.

– Ох, конечно, что это я, – тот выхватил из сумки деревянную печать, подышал на нее, приложил к листу и заискивающе улыбнулся. – Вот!