Железный Дым

Глава двадцатая. Русалки

Мы проснулись поздно, когда с озера уже слышались голоса байдарочников, а птицы так громко распевали песни, что и Дым нараспев протянул – Вста-авай! Есть хо-очется!

Слегка помятые, после долгого сна, мы вылезли из палатки. Озеро сверкало под солнцем, у противоположного берега тянулись цепочки байдарок. Дым забеспокоился и уже не протянул, а четко отдал команду – Пошевеливайся! Надо догнать и перегнать этих мастеров голубой дорожки! (Он непременно должен быть впереди всех).

Перекусив остатками ужина, мы демонтировали палатку, погрузили вещи в лодку и отчалили. Работай быстрее! – то и дело призывал меня Дым. – Лентяям не место на борту! Он не успокоился, пока мы не догнали и не перегнали цепочку байдарочников – те не очень и спешили, а мне пришлось потрудиться.

В полдень я подрулил к косе, похожей на муравейник – так густо ее облепляли разновозрастные рыболовы: от мальчишек и девчонок, до стариков и старух; все они не отрывали глаз от поплавков.

– Не подскажете, где нам лучше пристать на дневку? Где хорошее местечко? – тихо, чтобы не распугать рыбу, обратился я ко всем рыболовам сразу. – Хотелось бы ровную полянку, тенек, густую, пахучую сине-голубую траву, а над головой чтобы летали ласточки…

Рыболовы с невероятной поспешностью побросали орудия лова и громко, распугивая не только рыбу, но и всю живность в округе, посыпали на нас советы:

– Здесь везде красота!

– Застолбите полянку у плотины! Это рядом, рукой подать!

– У плотины лучше всего! Там ваш брат, байдарочник, всегда останавливается!

Один пожилой рыболов, вполне серьезно, предупредил:

– Учтите, там в запруде Русалки. Так что, особенно не шумите, а то еще распугаете. Они жуть как пугливые.

Мы с Дымом никогда не видели живых Русалок и, в некотором возбуждении, погнали к плотине.

Само собой, плотина оказалась не «рядом» – мы до нее добирались больше двух часов. По пути озеро то сужалось и перед байдаркой вырастали заросли камыша, то вновь разливалось и местами становилось таким мелким, что приходилось вылезать из лодки и тянуть ее, шлепая по щиколотку в воде.

Все это время Дым нетерпеливо крутил головой, высматривая речных красавиц – он не понял, что рыболов сказал «в запруде». Он понимает более трехсот слов (я специально считал), и конечно, таких, как «река, «озеро», «Русалки» (их не раз видел по телевизору в мультфильмах), но слово «запруда» слышал впервые. Видимо, он решил, что Русалки появятся сразу, как только мы отойдем от рыболовов и будут нас сопровождать до конца путешествия. Дым даже готовился к этой встрече, прихорашивался: разглаживал лапой усы, расчесывал шерсть на загривке.

Наконец, впереди показалась запруда – полуразвалившаяся деревянная плотина и рядом старая мельница. Перед плотиной озеро превратилось в обширный водоем, местами затянутый ряской. Повсюду виднелось множество водных растений: широкие, со сковородку, плавающие листья, всякие извивающиеся травы, которые закручивались в спирали и клубки, торчащие из воды стебли, похожие на граммофоны и индейские дротики. Это был настоящий тайник зелени, и в нем плавали… Русалки! Большеглазые, с великолепными хвостами, хозяйки запруды. Заметив нашу байдарку, они подплыли ближе и стали с любопытством разглядывать… Нет, не меня. Дыма! На меня они и не взглянули – наверняка, уже насмотрелись байдарочников вдоволь, я был для них балластом в лодке, не больше. А вот Дым! Они прямо пожирали его глазами.

Мой друг встревожился, привстал на «мостике» и уставился на необычных созданий. Потом внезапно просиял и повернулся ко мне – Ого! Видал?!

– Да, красивые пловчихи, – выдавил я и, чуть пошевеливая веслом, стал высматривать, где поудобней причалить.

А Дым уже разволновался не на шутку, глазами так и зыркал. Обычно сдержанный, он, от избытка чувств, вдруг разговорился – Смотри, смотри! Какая эта! Какая та! Он готов был вывалиться из лодки.

– Дым, держи себя в руках! Вернее, в лапах! Не отвлекайся, а то мы врежемся в плотину! – я призвал его к благоразумию, но – куда там! Он залез на «палубу», потянулся, сделал «ласточку», «шпагат», еще какую-то фигуру, и, задыхаясь от восторга, стал посылать Русалкам улыбки и пламенные взгляды.

А они меж тем уже водили хоровод вокруг лодки, и так и сяк переворачивались в воде – прямо зазывали моего друга поплавать с ними и, вроде, заманивали в глубину, хотели показать озерные царства.

Здесь замечу, что вообще-то Дым умеет плавать под водой и не раз это демонстрировал, когда замечал на дне что-либо железное. Как известно, таким умением обладают лишь собаки из породы водолазов – у них перепонки в ушах закрываются, как только пес погрузиться в воду. Дыму, конечно, попадала вода в уши, но, будучи несгибаемо мужественным, он терпел. Бывало, после ныряния, вылезет из воды, трясет ушами, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону; потом отряхивается весь, начиная с загривка и кончая хвостом, чихает и кашляет, но чуть отдышится, снова лезет в воду и, если надо, ныряет. Такой отчаянный смельчак.

Но все это к слову. А в тот момент мой непоколебимый друг немного потерял свою волю. Русалки околдовали его – он перевесился с борта лодки и уже собрался нырнуть к ним, я еле успел схватить его за хвост.

Ну, а потом мы разгружали байдарку и волоком перетаскивали ее через плотину к узкому потоку – все, что оставалось от Великой после запруды. Там же, на отмели, готовили обед, который плавно перешел в ужин, поскольку уже начало вечереть.

За день я хорошо поработал веслом, размял мышцы и чувствовал себя блестяще, как никогда. А вот мой дружище загрустил. Даже отказался от обеда-ужина, влез на плотину и долго неподвижно стоял, всматриваясь в запруду. В лучах заходящего солнца он стоял, как памятник. Печальный памятник.

То, что Дым не стал обедать-ужинать меня не очень удивило – он часто устраивает «разгрузочные дни» (и потому всегда находится в отличной форме), даже ест траву, чтобы очистить желудок. Но в тот день, понятно, он отказался от еды по другой причине. Чтобы немного взбодрить друга, я затянул «Жил отважный капитан». Вообще-то Дым не любит музыку. Классику еще терпит, а от современной прячется под тахту. Исключение делает для песни про капитана. Ее он знает наизусть и, при случае, мы поем дуэтом.

Песня подействовала на раненое сердце моего друга. Он спустился с плотины, виновато вильнул хвостом, как бы извиняясь за минутную слабость, и стал мне подпевать – точнее, подвывать, вести второй голос. Довольно талантливо.

Закончив пение мы вдруг услышали аплодисменты – на плотине стояла группа туристов.

– Вот собрались перетаскивать лодки, но заслушались вашим пением, – сказали. – Вы артисты? Где можно вас еще послушать?

– Только у костра, – заскромничал я. – Да и в нашем репертуаре всего одна песня, ее вы уже слышали.

– О, а у этого певца медали! Он заслуженный артист! – воодушевилась одна байдарочница.

– Слушайте! А это не та собака, которая нашла гранату? – пролепетала другая.

Оказалось, бородатые поисковики успели прославить моего капитана. Но Дым отнесся к своей популярности с полным равнодушием; и ухом не повел, подошел к воде и стал считать рыбок.

Расхваливая моего друга, охая и ахая, байдарочники перетащили лодки и, попрощавшись, скрылись за поворотом реки.

Глава двадцать первая. Старая мельница и Домовой

Перед тем, как стемнело, я насобирал грибов на опушке леса за отмелью (их там была тьма), а Дым обследовал старую мельницу и притащил оттуда кусок проволоки, из которой я тут же сделал ручку для кастрюли Робинзонов. Как только я закончил возиться с кастрюлей, Дым схватил меня за рукав и решительно повел к мельнице.

Мельница представляла собой бревенчатый сруб без крыши, но с лестницей на чердак; окна заменяли куски мешковины, двери не было вообще. Зато в углу лежал ворох чистейшего сена.

– Королевское ложе, – обрадовался я, и мы с Дымом пошли за вещами.

Засыпать в душистом сене – одно удовольствие. Для меня, после запаха собачьей шерсти, запах высохших луговых цветов идет на втором месте. Для Дыма – на пятом или десятом, точно не знаю. Но на первом, конечно, запах железа. Так вот, мы лежали в сене спина к спине, и Дым рассматривал пауков, которые в углах старательно плели паутину, а я вдыхал сладкий запах сена и слушал шум воды на плотине – как она сочится сквозь щели, стекает по сваям и дальше, журча, бежит по камням.

Глубокой ночью меня разбудил Дым – он вскочил так резко, что наступил мне лапой на лицо. Спросонья я ничего не понял, заметил только, что мой друг настороженно вслушивается в какие-то звуки, которые примешались к шуму воды, и тихо порыкивает, как бы подготавливая себя к любым сюрпризам. Я тоже прислушался и уловил какие-то шорохи, какую-то возню на чердаке. Неужели Домовой? – подумалось и я заранее разозлился на косматого деда за то, что прервал мой сон на самом интересном месте (мы с Дымом шли в магазин покупать новую двухместную байдарку с парусом).

А шорохи и возня уже перешли в скрипы – кто-то невидимый явно спускался по лестнице. Дым гавкнул и хотел рвануться к лестнице, но я придержал его. На еле различимых ступенях стало вырисовываться черное пятно; оно сползало все ниже, послышалось покашливание.

– Домовой, ты что ли? – дерзко спросил я, уверенный, что, если понадобиться, мы с Дымом вдвоем одолеем любого противника, и зная также, что Домовые, по сути своей, народ мирный – могут напроказничать ради шутки, но на подлость не пойдут.

– Угу, – пробасил Домовой. – В некотором роде. Борисом меня звать. А вы кем будете? – он уже ступил на пол.

Я представился (разумеется, по имени отчеству), и начал отчитывать невидимого Домового Бориса:

– Ты вот шатаешься тут… Днем дрыхнешь, а ночью приличным людям спать не даешь. Ты, конечно, хозяин здесь, никто не спорит, но надо же уважать гостей. Совесть у тебя есть?

– Совести у меня полно. В некотором роде. Но как быть, если я пришел сюда еще засветло, наметил спозаранку рыбку поудить, а уже вот-вот начнется рассвет? – Домовой чиркнул спичкой и закурил сигарету. Огонек осветил лицо не косматого деда, а парня с короткой прической; локтем он прижимал к себе удилище с сачком.

Каким-то странным образом Дым еще раньше почувствовал, что этот Борис никакой не Домовой, а неплохой парень, и перестал бурчать.

– Простите, что потревожил, – проговорил Борис и, переступив порог, оказался в свете луны. – А вы не рыбачите? Здесь клев что надо!

– Мы путешественники, – я сменил тон на более мягкий. – Раз уж мы с другом проснулись… Конечно, ночь не самое лучшее время для серьезного разговора… Но сейчас все объясню.

Мы с Дымом тоже вышли наружу.