Он задумался.
Я перелистал дело. Вернулся к протоколу обыска. Жене Вет-лугина предложили добровольно указать местонахождение охотничьих боеприпасов мужа, но она ответила, что в квартире их нет.
«Между тем их нашли в платяном шкафу…»
– У вас много братьев?
– Мы двое.
– Брату приходилось жить у вас?
– Нет.
– А вам у него?
– Пришлось. Однажды все лето прожили.
– Давно?
– Перед тем, как этому случиться… Он жил у жены, а я со своей переехал к нему. Квартиру сдавали – деньги были нужны.
– Помните, что у них находилось в платяном шкафу? – неожиданно спросил я.
Он вспоминал: костюмы, платья, обувь…
– Часы, фигурные ножницы, фотоальбом…
Забыл только об охотничьих боеприпасах – гильзах, пыжах. Я зашел с другой стороны:
– Помните, что он купил в то лето?
– Вы имеете в виду сервант?
Я ничего не мог иметь в виду, поскольку не располагал информацией. Эх, как бы я провел это дело, будь оно в моем производстве с самого начала!
– Мотоцикл!
– А ружье?
– Ружья не помню.
– Сможете узнать, если я'покажу его?
– Нет, – он покачал головой.
– Брат говорил с вами об охоте?
Ветлугин замялся.
– Честно говоря, про охоту не слышал.
– Но если бы он ходил, вы бы знали?
– Думаю, знал.
– А почему вы не сказали об этом следователю?
– Он не спросил.
Я пробежал глазами первый протокол допроса. Ветлугина допрашивал следователь прокуратуры района Алиханов. Фамилия ни о чем мне не говорила. Вопросы о ружье, о том, бывал ли погибший на охоте, действительно заданы не были.
«Ясно! Отрицательные ответы торчали бы, как шило из мешка!»
– Ваш брат нигде не работал, а между тем имеет машину, мотоцикл…
– Он сторожил лодку…
– Ну, сколько это могло дать?
– Рублей тридцать за дежурство, пару килограммов рыбы…
– Вот видите! – навалился я. – С его смертью ни о каком уголовном разбирательстве, конечно, не может быть и речи… Дело прошлое! Но, наверное, он и за красной рыбкой хаживал? Был ездоком! Ведь так?
Бесцветное лицо его впервые стало живым и даже приятным – таково обычное воздействие правды, отказа от лжи.
– Был! Но с кем ходил, на чьей лодке, брат никогда не говорил. Мы, Ветлугины, молчуны… – Он покраснел. Передо мной была очередная жертва омерты – заговора всеобщего молчания, полностью смирившаяся с происходящим. Он скрыл убийцу, имя которого, должно быть, вслух называли все, жившие жизнью Берега.
Ветлугин ушел, а я позвонил в прокуратуру области, новому своему знакомцу:
– Следователь Алиханов… Знаешь такого?
– Знаю, – сказал Фурман, – молодой следователь.
– Когда он пришел?
– Года три назад.
Выходит, когда Алиханов вел дело о гибели Ветлугина, он был вообще новичком.
– А что? – спросил Фурман.
– Читаю одно прекращенное им дело – не перестаю удивляться…
– Слабый мальчик. Он сейчас только еще соображать начинает…
– Ну ладно, – я дал отбой.
«Материал о криминальном трупе поручили начинающему следователю, вчерашнему стажеру!» Кто-то, имеющий власть, заранее определил линию следствия, а молодой следователь только выполнил указание.