Лес Потерянных Душ

– Что за пустой лист бумаги?

– Слепой – не тот, кто не видит… – загадочно ответил провожатый.

– И что это должно значить? – возмутился мужчина, нахмурив брови. – Если это чистилище, то мне здесь не место. Я человек божий. Бог всегда со мной. Он не допустит, чтобы я здесь оставался. Я набожный христианин. Ты должен меня вывести из этого леса. Ведь это Он тебя сюда послал, как я понимаю.

– Твой бог здесь не властен. Здесь властвуют человеческие эмоции. Но в чем-то ты прав, здесь, в лесу, тебе точно не место.

Мужчина облегченно вздохнул и кивнул. Все шло, как надо. Продираясь сквозь густые ели, он и Егерь наконец вышли на более-менее открытое пространство. Тьма отступила, и в воздухе повисла серость, все вокруг ею пропиталось. Витая дорожка не тронутая снегом петляла вверх, и они направились прямиком по ней.

– Знаешь, я был уверен, что за все мои деяния я обязательно должен был попасть в Рай. Не думал, что промежуточной остановкой будет чистилище. Но пути Господа нашего неисповедимы. Даже такие верные слуги Его, как я, должны пройти испытание, пройти через этот темный лес.

– И чем же ты заслужил, его, этот самый рай?

– Я служитель бога, этого уже достаточно, – самодовольно ответил мужчина в черном и поправил воротничок. – Я усердно молился, постился, выслушивал исповеди прихожан и хранил их в тайне. Я делал все, как велит Святая Церковь. Я славил Бога, а значит место мне в царствии Его. Я помню, что незадолго до того, как отойти в мир иной, Святая Церковь отпустила мне все грехи, а это многое значит. Я творил добро, помогал нищим, предоставлял им место для жилья. Кормил их и обогревал, но самое важное, я их приводил к Богу. Они проникались любовью к Нему и к Церкви.

– К богу значит? – Егерь резко остановился.

– Что случилось? Почему мы остановились? – удивился мужчина в черном, оглядываясь вокруг.

Они стояли на вершине горы, а под ногами разверзлась бездна, оскалившись острыми выступами горной породы. Серая пелена сползала вниз по извилистым мрачным скалам, ощерившимся камнями, торчавшими будто клыки страшного монстра. Дна не было видно, и казалось, что нет конца и края тьме, поглощающей все попадающее в нее.

– Не мне судить тебя, я лишь выполняю свою работу. Я другой веры. По крайней мере был когда-то, – начал Егерь и пнул камешек в пропасть. – Но у меня было достаточно времени узнать, что есть такое религия в вашем мире – твоем и тебе подобных. Ты говоришь, что приводил людей к богу. А те несчастные мальчики, которым ты сдергивал штанишки и ублажал свою плоть, тоже проникались любовью к твоему богу? Не ты ли говорил, что являешься воплощением бога на земле, а все, что ты делал, им во благо?

Мужчина стоял как вкопанный, вытаращив глаза, а тело его начала бить мелкая дрожь.

– Как ты узнал? – выдохнул он.

Егерь усмехнулся и помахал перед носом у того свернутым свитком.

– Ты прикрываешься богом, но душа твоя черна. А слепое коленопреклонение и молитвы никогда никого не спасали. Возможно, когда ты заплатишь должную цену, тебя и пустят на другую сторону. Но будет ли это желанный тобою Рай?

– Нет-нет, – вскрикнул мужчина в черном и ринулся обратно в сторону леса, но путь ему преградил гигантский белый волк.

Его пасть была настолько огромна, что мужчине показалась, что зверь его сейчас проглотит. Он попятился назад, закрывая руками голову и тихо постанывая.

– Прошу, умоляю, – взмолился человек, падая на колени перед Егерем, заламывая руки и заливаясь слезами. – Я обещаю, я клянусь, я все исправлю. Я исправлюсь…я…я…

– Глупец познает только то, что свершилось, – спокойно сказал Егерь и пнул тяжелым сапогом человека в грудь.

Когда крик стих в глубине темной бездны, великан подхватил фонарь и посмотрел на волка.

– «Тот ненавистен мне, как Ада врата ненавистны, кто в душе скрывает одно, говорит другое». Все-таки мой соотечественник был мудрым человеком, – Егерь развернулся, и они с волком отправились вглубь леса. А за ними, скрываясь во тьме за стволами деревьев поплыли страждущие тени.

III

Говорят, что в час перед рассветом людей умирает больше, чем в другие часы. Рассвет в мире живых – самое тихое время, когда все, что может дышать возвращается к жизни, просыпается ото сна. Но именно в эти утренние предрассветные часы, есть те, кто никогда больше не проснется. В Лесу Потерянных Душ почти каждый час был «утренним», и неважно, что время здесь определить было невозможно, его здесь просто не существовало. Толпы умерших искали путь на другую сторону, блуждая во мраке холодном и заснеженном, и только огонек синего фонаря им указывал дорогу. Иногда перед душой появлялось видение огромного белого волка, чья шерсть мерцала и манила за собой.

Но всегда наступает час, когда никто не умирает. И именно в этот час Егерь, чьей заботой было освещать умершим дорогу на ту сторону, мог позволить себе просто отдохнуть. Он не был уверен, что отдых ему действительно нужен, он не испытывал физической усталости. Но в это время можно было побыть одному и помолчать. Мужчина никогда не был мастером вести разговоры, им он предпочитал уединение и тишину, когда не было необходимости объяснять кому-то что-то. Если бы можно было выполнять свои обязанности молча, он бы делал это, но, к сожалению, так не получалось. Новоприбывшие души еще не осознавали, что уже не являются живыми людьми, им нужно было помочь это понять.

Егерь сел в кресло, которое стояло у камина, достал из кармана маленький металлический кругляшок и начал вертеть его в руках. С одной его стороны взирала суровая женщина в шлеме, на обратной же стороне восседала сова. Черты той, что оставила ему монету уже стерлись из памяти, как и обломанные края этой вещицы. Но она до сих пор хранила тепло. Егерь подумал о том, что эта монета – лишь напоминание о былых временах, куда он не сможет никогда вернуться, она не несла больше никакой материальной ценности. В этом мире ничего не покупалось и не продавалось. Тем не менее, монета была самой дорогой вещью, с которой он никогда бы не расстался. Если Егерю было что-то нужно, то оно просто появлялось прямо здесь, в хижине – одежда, обувь, травяной чай. Егерь не испытывал голода, еда была ему не нужна, но иногда он хотел хоть что-то почувствовать, кроме гнетущей пустоты внутри. Тогда он ел, но ни радости, ни печали, ни удовлетворения не испытывал, поэтому со временем есть совсем перестал. В Лесу бродили животные, чей дух мог попасть только сюда, потому что другой стороны для них не существовало. Небуле еды хватало, хотя питался ли волк чем-то на самом деле, Егерь не знал. Он никогда этого не видел. Мужчина посмотрел на огонь, тепло которого приносило хоть какое-то удовлетворение в этом мрачном мире, наполненном чужой болью, сожалениями и памятью о совершённых злодеяниях.

Дров осталось всего ничего, а проводник не мог позволить свету иссякнуть, поэтому взялся за топор и прихватил с собой фонарь. Огонь должен гореть всегда, даже когда Егеря в хижине не было.

Поваленные деревья лежали словно побежденные великаны, некогда могущественные, но утратившие силу и былую мощь. Каждый замах топора больше не отдавался болью в поверженном деревянном теле, и души в нем не было. Некогда живое, оно больше не дышало, и было пригодно только в пищу огню. То же самое происходит со всеми живыми существами, когда душа или дух покидают тело, они остаются всего лишь сломленной оболочкой.

Дров уже хватало с лихвой и Егерь присел на изувеченный пень перевести дух. Он достал монету и по-привычке начал крутить в пальцах. Через какое-то время он ощутил чье-то присутствие и настойчивый взгляд.

– Выходи, – сказал мужчина, не поворачивая головы. – Я тебя чувствую, если это можно так назвать. Чего тебе нужно?

– Чего еще может желать неупокоенная душа? – согнутая старческая фигура присела на пень неподалеку, находясь в поле видимости, но все же на безопасном расстоянии от фонаря.

– Я не помощник здесь.

– А я и не прошу, – ответил старик, улыбаясь. Странно, что он еще мог это делать. – Я никуда не спешу. Я жду своего часа. Никогда не видел таких монет.

– Они существовали еще до твоего рождения, – ответил Егерь, убирая металлический кругляшок в карман.

– Сколько же тебе лет? – с наигранным интересом спросил старик.

– Да уж постарше тебя буду, – Егерь понимал, что старик и так это знает.

– Скажи-ка мне вот что, проводник, каково это возвращаться в пустой дом, где никто тебя не ждёт? Что тебя здесь держит?

Егерь не ответил, но поднялся и начал собирать дрова.

– Ты не живой, но вроде и не мертвый, – продолжил старик. – Ты нечто. Ты переправляешь души на другой конец леса, но почему?

– Это моя работа, – сухо ответил Егерь, закидывая очередное полено на уже сгрудившуюся в руках стопку. – Освещать дорогу душам.

– И неужели тебе никогда не было интересно, что там, за бугром, куда ты отводишь этих несчастных? – хитро улыбнулся старик.

Егерь смахнул черную жесткую прядь волос, норовившую залезть в синие глаза.

– Иди уже, старик…своих дел нет?

– Какие могут быть дела у мертвого? – Хохотнул тот. – И меня зовут Михаэль, а не старик.

– Мне все равно, – огрызнулся Егерь, увидев, что фонарь вспыхнул и заморгал – душа вошла в лес. – Не до тебя мне.

Мужчина бросил дрова кучей и, захватив синий огонь, отправился вглубь леса. Сначала деревья вставали перед ним непроходимой стеной, но затем слегка расступились. Фонарь замерцал сильнее, Егерь услышал вопль и навстречу ему кто-то выскочил, продолжая вопить. Этот кто-то споткнулся о корни выступающих деревьев и растянулся у ног проводника.

– Мужик, эта хрень двигается! Там в лесу! Ты видел это?! Видел?!

Егерь молча наблюдал, как мужчина, барахтаясь в сугробах, пытается подняться на ноги, извергая из себя странные слова. Наконец, когда ему это удалось, проводник понял, что перед ним вовсе не мужчина, а юноша. Телосложение его было далеким от атлетического и больше напоминало высокий скелет. Длинные волосы лезли в глаза, а в ушах зияли огромные дыры, заключенные в металлические обручи. Над правой бровью растянулась надпись на незнакомом Егерю языке, а на щеке чернело пятно, отдаленно напоминающее рисунок. Мужчина разглядывал юношу не то, чтобы с интересом, но с долей любопытства.