Оценить:
 Рейтинг: 0

Мой Чукотский дневник

Год написания книги
2021
Теги
<< 1 2 3 >>
На страницу:
2 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

25 августа. Утро сегодня чудесное. Словно весеннее, брызжет мягкими лучами солнце. Лес на склонах сопок окутан тончайшей голубой дымкой; ярко пестреет на зеленом фоне склона правильный шахматный квадрат полотняного городка. У меня волчий аппетит после бессонной ночи, но столовая уже закрылась, и я с сожалением думаю, что для того, чтобы позавтракать, нужно идти на станцию через сопки, основательно вспотеть и полазить по горам.

Снимаю китель и в одной ярко – синей тенниске отправляюсь в путь. В руках у меня китель, плащ, пестреющий на солнце яркой черно – белой клеткой подкладки, и полевая сумка.

Козырек фуражки я надвинул на глаза так, чтобы солнце не било в глаза. По мере того, как поднимаюсь на сопку и огибаю ее скалистый сверкающий отполированным камнем склон, передо мной за голубой лентой залива поднимаются в прозрачной голубой дымке далекие сопки с яркой желтизной песчаных пляжей у воды, чуть-чуть смягченной дымкой тумана. Есть хочется страшно, а дорога еще долгая. Вокруг сопки, на которой я стою, развернулась величественная панорама города с уходящей в центр изломанной прерывающейся за складками рельефа лентой шоссе. Сегодня даже шоссе и то веселое. Оно какого – то теплого приятного тона. У подножья моей сопки с изумрудного после дождя поля аэродрома взлетает самолет, где-то стучит молоток кровельщика, задорно весело звучит свист дерзкого загорелого мальчишки, бегущего по тропе.

Котловина между сопок, словно гигантский рупор отражает каждый звук. Передо мной вьется вверх на сопку лента тропы. Под ярким солнцем ее сырой красный грунт расцвел горячим, ярким и теплым тоном. Ветер несет со склонов пряный аромат полыни и еще какой – то нежный запах трав. Весело и звонко звенят наперебой цикады в траве, радуясь вступающему в силу яркому дню. Где-то внизу звонкий детский голос зовет маму. Назойливая пчела, гудя, вьется у меня под носом, пестреют в траве яркие пятна бабочек.

На голубом рейде одинокий корабль – это, наверное, наш «Витебск». Вот вдали забелели шиферные крыши станционных построек, утонувшие в море зелени. За раздвинувшимися склонами сопок открывается широкая гостеприимная, вся в легкой дымке тумана, голубая бухта.

Под ногами блестят лужи вчерашнего дождя, и земля, словно умытая выспавшаяся девушка, ласково улыбается навстречу. Я иду широким уверенным шагом и от того, что все так красиво кругом, на душе легко и радостно. Ноги вязнут в раскисшей от дождя дороге, и земля плавно подается под ногами. По обеим сторонам дороги цветы, голубые как девичьи глаза. Мне весело и легко. Я иду под веселую музыку цикад навстречу голубой бухте и яркому солнцу. Где-то внизу звонко кудахчет курица, наперебой кричат петухи. Загорается летний день.

26 августа. Куда ни глянь – кругом ровная линия горизонта – пароход идет в открытом море. Только слева как мираж легкие голубые тени гор Сихотэ – Алиня, окаймляющие Японское море с запада. Безбрежный блещущий голубой простор колеблет только мертвая зыбь.

Сегодня рано утром тянулись слева зеленовато – голубые, поросшие лесом хребты Сихотэ – Алиня. Понемногу берег, удаляясь, заворачивается в мягкую голубую дымку, далее уходя на запад, пока не становится призрачным голубым миражом.

Нос корабля вспарывает голубую грудь моря, заставляя воду вскипать бешеными пенистыми барашками.

Впереди горизонт безукоризненно чист. Под ногами тяжелыми стальными легкими дышат машины, глухо сотрясая весь корпус корабля. Палуба, словно цыганский табор в нагромождении машин, тракторов, саней, телег; раскинуты палатки. Пестреют у борта загорелые обнаженные по пояс тела, красные повязки на голове, полотенца, зеленые майки, просто наброшенные на голову от солнца. Шум, плеск льющейся из кранов воды, стук домино и шлепанье карт; плач детей и звон кухонной посуды, шлепанье консервных банок, летящих за борт за ненадобностью; разноязычный говор, собачий визг – все сливается в музыку табора. За бортом на белой полосе, шипящей вспоротым носом корабля волны, бежит черная тень корабельных надстроек.

Далеко позади остался ночной Владивосток, рейд, сверкающий бесчисленным множеством огней и последний, в подернутой рябью воде, дрожащий под ветром, свет причала. Маленькая кучка людей на перроне – высокая стройная фигура военного в белом кителе, девушка в пестром оранжевом платье, две – три фигуры в черном, выхваченные из тьмы прожектором «Витебска». И с первым движением парохода – строгие и стройные звуки мелодии, ставшей родной за долгие годы службы:

«Вот солдаты идут
По степи опаленной…»

Что – то сжалось под сердцем, и вспомнилась другая фигурка девушки в черном, стройная и хрупкая на зеленом поле аэродрома.

За кормой парохода дрожал в черной, масляной словно нефть воде, Владивостокский рейд. От его огней по воде масляным блеском протянулись к пароходу, будто щупальцы гигантского спрута, дрожащие световые полосы. Особенно одна, ярко – рубиновая, дрожит на зыби волны и переливается алыми блестками, вскипая далеко у берега рубиновой пеной прибоя. Вот справа от корабля замигал, нервно захлебываясь в ослепительном приказе, сигнальный прожектор. В ответ засигналил прожектор парохода, четко выписывая световыми тире и точками слово «Витебск».

Над головой полощется на ветру алый государственный флаг с серпом и молотом и звездочкой в левом верхнем углу. По его полю бегут черные живые тени, чуть-чуть дрожит, напрягаясь, белый короткий флагшток. Слева от парохода отстает медленно, словно нехотя, маленький буксир, исчезая постепенно за горизонтом.

Впереди безбрежное море в белых барашках и далекий ровный горизонт. Вероятно, мы уже входим в пролив Лаперуза. По времени до Сахалинского порта Корсаков осталось шесть часов; на палубе зной, в тени нет ни клочка свободного места – все живое прячется в тень. Под полдневным ярким солнцем море стало ярко – синим. На носу корабля на синей груди волны с глухим ревом, кипя и пенясь в бессильной ярости, словно дикий зверь, прыгает пушистый белый бурун, рассыпаясь тучей ослепительных сверкающих брызг.

Куда ни глянь, везде безбрежный синий морской простор с ровной линией горизонта. Понемногу темнеет, над морем опускается ночь. По – прежнему шумят вспененные кораблем волны. Море, как черный бархат и еще видны белые барашки волн у самого борта. Корабль, плавно покачиваясь, медленно чертит небосвод темными силуэтами мачт. Лежа на спине, смотрю на бесчисленные звезды, усеявшие потемневшую чашу небосвода. Непривычно низко над горизонтом повисло созвездие Большой Медведицы.

Смотрю на черные силуэты мачт и оттого, что корабль качает, кажется, словно медленно и плавно раскачивается свод неба с бесчисленными блестками звезд, колыхаясь над кораблем своей необозримой звездной громадой и от этого рождается ощущение своей ничтожности в безбрежном море, под огромным звездным куполом. Ночь теплая, южная.

Телу не хочется спускаться вниз в душный трюм. Тихий шум моря и плеск волн за бортом навевает далекие, но все еще милые воспоминания.

Я поеду туда, там ждёт меня любовь и мечта. Но это ещё не всё. Я должен увидеть Нинель. Ищу адрес – улица Бонифратора. Ищу улицу и дом. Вхожу, дверь открывает строгая женщина. Минутное замешательство, она приглашает меня войти. Я вхожу. Первый вопрос: «Где же ваша Неля»?

– А она уже не моя. Неля вышла замуж.

– Покажите мне её комнату. Приглашает меня войти.

Вхожу. Вижу знакомый по письмам сосуд в форме женщины, понимаю, что это моё прощание с Нинелью.

– Простите, я не знал, извините. Ухожу непринятый, едва терпимый. Вот почему она прервала наш «роман в письмах», перестала писать и прислала мне свои старые письма, которые я получал, завершая работу над дипломным проектом. После этого визита в её дом, улицы Львова казались мне чем – то нереальным, непонятным.

Брожу без мысли о том, что делать завтра. После моего визита к матери Нинели, оригинальность Львова и его обычаев потеряли свою привлекательность.

28 августа. От палубных надстроек полдневное солнце бросает на палубу резкие черные тени. За бортом парохода ласково и спокойно плещется нежно – зеленое море, чуть веет свежий ветерок. «Витебск» стоит у причала Сахалинского порта «Корсаков»; вдали в голубой дымке уходят к выходу из бухты скалистые берега Южного Сахалина, причалы порта с кранами, портовые постройки, окраины города.

Кое – где в небе плавают белые облачка. Звук моторов в небе, говор пассажиров, звон якорных цепей, заливистые звуки буксиров, стук портовых кранов. Причал живет кипучим трудовым днем. Чуть слышно пахнет нефтью от работающих моторов. За бортом, во вспененной и взмученной винтами воде медленно пульсируют белые прозрачные зонтики медуз, плавают обрывки рыжей морской травы. С борта в воду летят пустые жестянки из – под консервов, бутылки, обрывки бумаги. В небе барражирует семерка самолетов. Жарко. Судовая команду моет палубу. Бешеная струя воды со звоном разбивается о палубные надстройки, рассыпаясь тысячами холодных освежающих брызг. Обожженные ее ледяным дождем, хохоча от удовольствия, разбегаются в стороны полуобнаженные люди.

От походных кухонь на палубе стелется горький дым, над котлами клубится пар; повар в белом колпаке и куртке мешает в котле что – то пахнущее домашними щами и уютным жильем. У продуктового склада млеет от жары часовой; по его лицу ползут частые и крупные капли пота. Кругом ни клочка тени. Винтовка у него видно накалилась и жжет ему ладони. Он то и дело перекладывает ее из рук в руки.

С берега к пароходу медленно плывет белая точка, то скрываясь за гребнем волны, то взлетая вверх; брызжет под взмахами рук белая пена. «Э-эй! На пароходе! Закаляйтесь»! – кричит протяжно звонкий девичий голос. Теперь уже ясно видно задорно смеющееся юное лицо с клубком волос, затянутых в белую косынку. Перегнувшись через перила, с завистью смотрят пассажиры как ласкает обнаженное гибкое тело ласковая тугая зеленая волна. Так и тянет прыгнуть с борта в воду, ощутить ласковую прохладу морской воды.

За взмахами рук и всплеском воды уплывает гостья к себе на берег. Плещет на берегу струя брандспойта, раздается звонкий хохот. За бортом у воды, в серебристой водяной пыли брандспойта повисла над морем маленькая радуга. Переливаясь всеми цветами, она то исчезает вместе с облаком водяной пыли, то возникает вновь. Под паучьими шестиногими станинами портальных кранов в сером, пыльном нагромождении грузов на причале копошится людской муравейник. Навалом на грузовом причале лежат огромные груды мешков, труб, железных балок, серебристого, словно рафинад, белого камня.

Вращаются стрелы кранов, перекладывая грузы с место на место, сортируя, укладывая в штабеля. За портовым причалом сбросовый склон горы пестреет ярко изогнутой складкой – петлей обнаженной разноцветной породы. Маленький куцый катер, торопливо кряхтя, подводит к борту плавучую баржу – цистерну.

«Эй, на пароходе», – кричат с катера. «Куда подавать воду»?

«Давай на первый номер», – звучит с мостика.

«На первый номер, на первый номер», – торопливо вторят на катер бортовые болельщики. Их длинные фигуры, подпирающие перила во всех положениях, бросают на палубу уродливые тени, переплетаясь с затейливыми тенями цепей металлических перил, спасательных кругов, шлюпок, канатов.

Вся эта теневая картина пляшет по палубе, словно мир непонятных плоских живых существ. На нижней палубе свежими красками пестреет чье – то только что выстиранное белье, соблазнительно желтеет ядреным выпуклым телом связка баранок, вывешенных на солнце, очевидно для просушки. Под пестрой гирляндой белья трое ожесточенно режутся в очко.

Смотрю в изумрудную воду за бортом корабля, на серебристую стайку пугливых рыб и испытываю странное состояние, словно мне чего – то недостает.

С борта спускают огромный канат с узлами через полтора метра и тотчас сыпятся в воду, перебирая руками канат, голые загорелые тела. Наконец не выдерживаю и я. Наскоро одев плавки и сбросив в трюме верхнее платье, проталкиваюсь сквозь толпу глазеющих вниз любопытных и лечу вниз в самую гущу прозрачных студенистых медуз. Тело приятно обжигает прохладная, горькая на вкус вода. В несколько сильных движений выплываю на колеблющийся водяной простор. Дует свежий ветер и меня, словно щепку, бросает с гребня волны вниз и снова вверх. Страшное ощущение невесомости овладевает всем телом, скользишь без труда по всхолмленной поверхности изумрудно – зеленой воды.

Накупавшись вдоволь, одним из последних, вылезаю по грязному канату, причем несколько раз переворачиваюсь в воздухе, вытирая с высокого борта парохода черный вязкий мазут. Однако настроение прекрасное, словно во второй раз родился. Спешу под кран смыть черную вязкую грязь. Вместе с мылом слезает вся накопленная за двое суток грязь.

На море дует свежий ветер, балла 4. Крупная злая волна бьется о борт парохода. «Витебск» плавно разворачивается, посылая на берег последние три гудка и, набирая скорость, идет из бухты залива навстречу волне, разбивающейся о его нос в туче радужных брызг.

Изумрудное слева по борту море, справа по борту загорается предзакатным блеском, низко над горизонтом висит ослепительное солнце на чистом голубом небосводе. Снова плывут справа и слева, уже в обратную сторону, в голубой дымке дали Сахалинские гористые берега. За кормой вдали порт Корсаков.

Стемнело. Над черным ночным морем, освещенный миллиардами звезд, опрокинулся потемневший небосвод, на мачтах корабля зажглись сигнальные огни. Огибая самый южный мыс Сахалина, идем точно с запада на восток. Прямо поперек курса, над высокими черными силуэтами мачт, с желтыми пятнами огней наверху, словно гигантские ворота, повисла над безбрежной равниной моря огромная арка Млечного пути. Чуть слева по борту, низко над горизонтом – яркая белая звезда – это Венера. Прямо от нее к кораблю, по взъерошенной поверхности моря бежит блестящая серебряная дорожка.

На юге, вправо от курса, остались Японские острова. Еще сегодня утром видны были их закутавшиеся в облака снежные конические горы. Скоро, обогнув последний мыс, выйдем вдоль Курильской гряды в Охотское море.

Глухо содрогается весь корпус корабля, работают машины. На западе бороздят небосвод голубые лучи прожекторов; глухо шумит за бортом вспененная вода. Слева на темнеющем в ночи мысу, отчаянно захлебываясь в точках и тире, мигает ослепительный луч прожектора. На капитанском мостике замешательство. Кого – то ищут. Корабль молчит. Наконец, он дает свои опознавательные огни. Но уже мчится вслед кораблю, ныряя в волнах, ослепительный луч, быстро приближаясь к нам.

Судовой прожектор выхватывает из мрака низкий щучий корпус торпедного катера серо – зеленого цвета. Заходя то справа, то слева он ощупывает нас своим ярким немигающим глазом, раскидывая у себя под носом кипящую волну. Встревоженные пассажиры вслед за ним кидаются с борта на борт, следя за его ловкими быстрыми маневрами. Он летает вокруг нас как комар вокруг слона. На палубе осторожный шепоток, что это сопровождающий конвой ввиду близости Японии, что де здесь возможны подводные лодки.

Противный подленький холодок страха ползет в осторожно шепчущейся толпе, вырастая в сознание того, что в нескольких стах километрах на юг кипит, захлебываясь от крови, третья мировая война. Наконец, очевидно убедившись, что «Витебск» – свой корабль, сторожевой катер отстает и, потушив прожектор, уходит на базу. Черная ночь шумит всплесками волн, дует холодный ветер, корабль входит в Охотское море. Все спит. Только глухо монотонно работают машины.

29 августа. Море свинцово – серое в седых барашках волн. Корабль сильно качает; моросит противный мелкий дождь. Пасмурно. Все небо затянуто серыми скучными облаками, за туманной пеленой дождя скрылась чистая линия горизонта, дует холодный северный ветер. Уже не волнами, а целыми валами свинцовой воды встречает Охотское море наш корабль. Белые барашки волн, в дикой злобе налетая друг на друга и сталкиваясь, закипают в воздухе седым пыльным туманом.

На опустевшей палубе, хватаясь за что попало, словно щепки, кидает катающихся людей. Кое-где на западе, сквозь серую пелену облаков начинают проглядывать ослепительно голубые клочки неба, дождь перестал. Сквозь серую завесу облачности чуть греет скупое солнце; линия горизонта проступает четкой черной линией.

Идем на север, на восток от нас за линией горизонта Курильская гряда, на западе Сахалин. Мы плывем уже четвертые сутки. Вдоль борта, в сопровождении старшего помощника проходит капитан парохода с трубкой в зубах, плотный, чуть сутулый, мужчина огромного роста, манерой идти напоминающий медведя. Фуражка с золотом дубовых листьев на козырьке надвинута на глаза, смотрящие исподлобья, настороженно и изучающе. Он тщательно проверяет все крепления и оттяжки палубных грузов и по дороге разносит нашего повара – солдата за грязь на котле. Вслед за ним по палубе бежит осторожный разговор – будет шторм.

Палуба корабля вздымается словно на крыльях, падает в водяную бездну, вызывая в людях противное ощущение невесомости. Небосвод снова затянуло серыми облаками, чуть отливающими на горизонте свинцовой синевой.

<< 1 2 3 >>
На страницу:
2 из 3

Другие электронные книги автора Лев Дмитриевич Абакумов