Поморский флот и Понизовое казачество. Поймите Россию Россией

Вполне очевидно, что это не политический инструмент, а промысловое занятие типа «чумачества», тоже следующего на варку соли и обратно через степь с оружием, только «казаки» должны сохранять в местах промысла станы, где поддерживается жильё, остаются на зиму лодки, сети, ульи… И «казаки» эти в описании Бельского НЕ ЗАПОРОЖЬИ, А ПРИПОРОЖЬИ, т.е. в конце 15 века они не только не сложились в самостоятельное военно – боевое, тем более территориальное сословие, но и не вышли в низовья Днепра.

…От Бельского есть ещё одно крайне важное свидетельство: в его время (1495—1575 гг.) «чайками» назывались кожаные лодки, на которых «запорожцы» переправлялись через пороги (как бы перелетали).

– Частично исправляюсь! Значит, хаживали…

– Т.е. и «запорожцы» и «казаки», но какие-то не такие казаки…

…Следует признать объективность утверждений малороссийских авторов, что боевое начало в эту беспокойную, размашистую, прикосновенную и к оружия, но промысловую массу вносилось извне, через «вельможное лыцарство» верхов, что мне так претило у них прежде – теперь соглашаюсь на компромисс: через соединение с вооружённой героической ленью «замковых», «городовых» и прочих «казаков» феодальных свит, что могло произойти только с некой долей соучастия хотя бы отдельных хозяев…

«Демократическое» смазывание этого обстоятельства объективно работало на удревнение генезиса украинского казачества в историографии 20-го века – в настоящее время серьёзные авторы ищут для этого подпорок в изыскании возможно более ранних вельможных залётов того или иного феодального петуха в чумазый мир. Пока справочники утвердились на 1492-м годе, когда Богдан Глинский во главе «казаков» совершил поход на Крым, освободил русских невольников, а на обратном пути захватил турецкую галеру в виду крепости Тягинь на Днепре, толи взял вместе с ней. Ввиду наличия галеры и Днепра поход объявлен «1-м Морским» и «1-м известием о запорожском казачестве», что очень работает на мою теорию «водяной сути» казачества, но крайне сомнительно в полной сумме обстоятельств – можно очень крупно поскользнуться. Богдан Глинский, с 1488 года наместник черкасский, по вступление в наместничество немедленно озаботился набрать собственное войско из наёмников всех мастей (русские, турки, татары, влахи, мадьяры и пр.), т.е. «казаков» (чтобы окончательно развязаться: ещё в конце 19-го века вольнонаёмных работников в Поморье называли «казаками»/«казачками», что воспринималось принижением).В 1492 году он ВПОЛНЕ ФЕОДАЛЬНО ввязался в войну с крымским ханом Менгли-Гиреем, т.к. будучи потомком беглербега Мамая, столь известного на Руси, имел бесспорные права на улус предка т. е. Крым и низовье Днепра; было ли при том заготовлено в Черкассах лодок для похода и стал он сухопутно – водным, или обошлись кожаными «чайками», или ещё как совместили движение сухопутных масс с необходимость маневрировать берегами Днепра очень туманно – но ПРЕДЕЛЬНО СОМНИТЕЛЬНА МОРСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПОХОДА. Кроме прочего в этом случае Глинский должен был непременно столкнуться с новопостроенной в 1492 году крепостью Очаков, закрывавшей вход-выход в море, которую он взял и разрушил в 1493 году с «козаками черкаскими» – передрано из цитаты в справочнике; полагаю только то, что написано, что разрушил своими наёмными «казачками» из города Черкасс – полагать же морской поход от того, что Очаков стоит у моря сомневаюсь. При взятии Очакова «козачки» крупно переусердствовали, был убит русский посол, следовавший из Молдавии в Крым – за Глинского взялись в четыре руки Иван 3-й и Менгли-Гирей. Литовский великий князь Александр вынужден был перевести его в 1495 году с Черкасс на Путивль. И во время походов, и тем более по его переводу «казаки» за порогами не задерживались, а следовали по хозяину. Но вот этноним «героических лентяев» мог и застрять…

Сам Богдан Фёдорович Глинский, князь и наместник Черкасский и Путивльский, никогда на Запорожье не жил, из феодалов ни в кого не переменялся, и немало бы озадачился, узнав, что осел в современных изданиях как «Атаман Божьей Милостью Запорожский Первый»…

Вряд ли стоит сомневаться, что после прохода войск всё в районе порогов вернулось на круги своя, и в той или иной мере вовлечённые и соединённые войной обыватели разошлись по своим ватагам и тоням.

…А между тем восточнее возрождалось, просыпалось, а может быть только открылось обратившемуся глазу нечто всегда тут бывшее – из под ордынской коросты редеющих улусников Золотой Орды начинает проступать древняя земля русских «бродников» в обличии донских казаков, настоящих, отвергнувших феодализм во всех формах, и овечий с беком, и пашенный с боярином; здесь, в самом центре Золотой Орды, с приросшим от рождения к руке оружием.

В 1549 году в 140 километрах выше устья Дона утверждается первая столица Донского казачества Раздоры, а когда её основали и неведомо: слои археологических культур в этом районе громоздятся друг на друга с палеолита.

Уже само появление казачьего стана в самом сердце западного отдела Великой степи, удалённого на 500—700 км. от русских земель уникально и позволяет делать очень решительные выводы.

1.Сам тип представленного хозяйственного уклада, «жизнь травой и водой», решительно разводит насельников района с окружающим их степным кочевническим миром, как и с заявляемыми от русофобов «черкесами»: ни те ни другие к лодкам пристрастия не имеют, кроме того, что горцы, по особенности физической конституции, вообще плохо держатся на воде. Т.е. из наличного этноса надо полагаться на русский;

2.По крайней удалённости этого региона от мест компактного обитания и древнерусского и великорусского этносов можно исключить и значительное участие в генезисе населения западнее Днепра и севернее Оки, т.е. источником оформления феномена Донского казачества, Старшего среди всех казачьих субъэтносов России, следует искать на местной почве…

3.А если так, то этногенез начинает выстраиваться в непрерывную последовательность едва ли не к добатыевой эпохе: если русское население уцелело после поголовной резни степи 1395 года, то оно восходит к 12 веку – очень бы хотелось искать в нём потомков легендарной «северы» Аскольда и Дира. А там… Это от лукавого или преждевременно – на наличном материале высвечивается не глубже 12 века.

Итак в районе, естественно ограниченном водоразделом Дона и его притоков Хопра, Медведицы, Иловли, Чира, Северского Донца в форме сердечка-валентинки, стягивающегося от широкого севера к точке-устью, как бы оформляется пульсирующий феномен «русскости» от 11—13 века поднесь, поджимающийся в лихолетье к северу, в дебри непроходимых лесов Верхнедонья, и возвращающийся немедленно по минованию грозы, а то и сам грозой, на юг, вплоть до Азовского Лукоморья. И сделать это предельно просто: побросать сети, рогатину да топор в лодку, и неси, тихая вода, осетры кормите… – мимо берегов, ступить на которые без меча равносильно самоубийству.

Любопытный однако народец эти т.н. «историки казачества»…В 1549 году ногайский князь Юсуф пожаловался царю Иоанну IV (Грозному): «Холопи твои, некто Сары-Азман словёт, на Дону в трёх и в четырёх местах городы поделали… да наших послов… и людей стерегут, да разбивают…», откуда гг. Савельев (слава богу, ныне аттестуется как «писатель») выводят донское казачество из мещёрских татар? татарских мещеряков? Финно-угорских тюрок? Чем меньше знаешь, тем больше болтаешь?

И писателю-радетелю русского языка не приходит в голову сомнения просто из ДОСЛОВНОГО ПРОЧТЕНИЯ ТЕКСТА: ПО РУССКИ ЕСЛИ КТО-ТО «СЛЫВЁТ», ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ОН ТАКОВЫМ ЯВЛЯЕТСЯ, а и не ТАТАРСКОЕ ЛИ ЭТО ПРОЗВИЩЕ ПРОТИВНОЙ РУССКОЙ РОЖИ?…И это на фоне вполне русских – насколько это возможно – , исторических атаманов-современников: Мамин, Яковлев, Павлов, Ляпун, Андрей Шадра (т.е. рябой – вдруг откроют половецкий омоним?), Ермак (ой, опасно: толи русский Ермолай, толи татарский «ермак-Котёл» /обжора что ли?/; а иные, что просто Васька Анкудинов)…

В целом Раздоры означают важный итоговый результат саморазвития казачье – этнографической инаковости, который уже не мог не проявиться во внешнем обозрении, и это произошло почти немедленно: в 1552 году от 7 до 12 тыс. казаков самым активным образом участвуют в наступлении и взятии Казани и отражении набега Девлет-Гирея на Тулу. В первом эпизоде они сыграли заметную роль, отмеченную даже пристрастно-боярским летописцем, как участники молодецких сшибок с отборной конницей царевича Япанчи, и лучшие стрелки из пищалей по бойницам Казани, во втором они оказались едва ли не определяющими, отманив татар на сильно укреплённую Тулу от прямого следования в тыл армии Ивана Грозного к Казани. Имена атаманов остались неизвестны, в народной традиции выпеваются «Ермак со товарищи», что невозможно, ему в ту пору было не более 18 лет: «молод больно – молоко не обсохло»… Иногда атамана под Казанью называют Павловым.

Самым выдающимся образом донские казаки проявили себя при покорении Астрахани в 1554 году: являясь авангардом армии князей Пронского-Шемякина и Вяземского, они внезапным появлением с челнов разгромили армию хана Ямгурчея сначала у Чёрного острова, потом параллельным преследованием не дали войти в Астрахань, и последующей атакой довершили разгром. Ямгурчей спасся бегством в Азов «Сам-20», в числе огромной добычи казакам достался и его гарем: Пронскому-Шемякину и Вяземскому осталось только принять капитуляцию города и привести население к присяге русскому ставленнику Дербышу. В 1555 году казаки пресекают попытку Ямгурчея прорваться в Астрахань через степи; в 1557 году разгромили мятеж Дербыша, который сбежал в Азов.

…Опасное прямое столкновение с Турцией стало неизбежным (1-я Русско-Турецкая война).

В определённой степени эти события отражались и на судьбе Запорожья. В 1554 староста Черкасский и Каневский Великого княжества Литовского Дмитрий Михайлович Вишневецкий, лично ненавидевший турок и татар за мучительства своего дяди в турецком плену, которого вызволил за неслыханный выкуп в1553 году, осуществил предложенную ещё Евстафием Дашкевичем (1470—1536) идею построить крепость ниже порогов, перехватывающую выходы татар в набеги из Крыма, гарнизон которой набрать из вольных «казаков». На острове Малая Хортица был построен острожек с пушками, число казаков было доведено до 5000. С этими силами он произвёл в 1556 году два смелых нападения на Крым (Иски-Кермен) и Турцию (Очаков, с 1526 года принят у татар), дважды отражал нападения Девлет-Гирея на свой лагерь, но в 1557 году вынужден был отступить назад к порогам на Монастырский остров перед объединёнными турецко-татарскими войсками с артиллерией. Король Сигизмунд-Август запретил ему походы на Крым и Турцию – тогда в 1558 году он переходит на службу к Ивану 4-му «со своими казаками», т.е. с теми, кто перешли с ним на Монастырский остров после падения «Первой Сечи» (их было уже немного) … Знай знатнейший князь из рода Корибутов, что будет избран своей боевой челядью в «кошевые атаманы Войска Запорожского», он бы посмеялся, а если бы увидел своё имя 3-м в ныне канонизированном списке «кошевых» – обиделся…

Впрочем, отражались, мягко сказано: с начала 1556 года они прямо вломились в Днепровские омута. Отбитый в 1555 году от московских земель с полупоражением в Судьбищенской битве: татары похватали многих знатных русских пленных из потерявшего строй войска – русские разгромили татарский обоз (Шереметев, погиб) и выдержали ночной бой и удержали поле (Басманов), и не возвратив Ямгурчея на Астраханское правление (перехвачен в степи донскими казаками) – Девлет-Гирей готовился к реваншу в 1556 году.

Но Москва пошла на упреждение: русские полки начали выводиться на линию Оки ещё в феврале; к апрелю она была перехвачена на всём течении от Мурома до Тулы. Но этим не ограничились: впервые Москва решила попробовать Крым.

Уже в январе начинает готовиться необычная в противостоянии с кочевниками «судовая рать» дьяка Матвея Ржевского, т.е.застучали топоры – строили суда… Но где? Какие?

Ответ на «2-й вопрос» как бы и очевиден: ну струги, насады, челны, что там известно из старорусского судостроения…

Ответ на «1-й» прямо прописан – на Псёле…

Вот только как тогда быть с дальнейшим текстом «прошли по половодью район порогов»: паводок в районе порогов достигал наибольшей величины в конце марта – начале апреля, т.е. суда построились за зиму?…А посмотрю-ка на карте.

– Матушки – Светы! Да как это, построить на Псёле?!?!?! Он же течёт посреди Дикого Поля (по совр. Курской и Белгородская областям), В 200—300 КИЛОМЕТРАХ ОТ РУССКОЙ ГРАНИЦЫ СЕРЕДИНЫ 16 ВЕКА! Только под 1596 годом Никоновская летопись отмечает: «Того же году царь ?еодоръ Iоанновичъ посла воеводъ своихъ со многими ратными людьми, они же шедьше поставиша на степи городы: Б?лгородъ, Осколъ, Валуйку и иные городы; и насади ратными людьми, и казаками, и стр?лцами и жилецкими людьми». Курск отстроен через год.

…Риторически – издевательские вопрошания, каким духом, святым или русским дьяк Матвей вывел несколько тысяч мужиков, завёз МЕТИЗЫ, парусину и т. т. т. в глубь Дикого Поля, и НОГАЙСКИЕ ТАТАРЫ, владевшие этим разделом степи, на него не попустились? Тут остановимся – лежачих не бьют… А лежачий, белгородский историк Пенской Виталий Викторович, который этому поудивлялся и оставил как есть, ежели то даже в Лицевом Своде прорисовано

Не вступая в полемику с летописным свидетельством – это требует специального, а не шапкозакидательского исследования – отметим, что либо кто-то уже построил суда для М. Ржевского на Псёле заранее, или открывается область безбрежных предположений, вплоть до того, а был ли М. Ржевский в тех местах (т.е. на Псёле) вообще… Возможность выхода к Псёлу из русского с 1500 г. Путивля (и Каморицкой волости в целом) для небольшого разведывательного отряда Ржевского по залесённым долинам рек западного понижения Северо-Донецкой возвышенности была, если не таскать за собой корабли в разборе – но смысл это движение приобретает, если только хотели неожиданно выйти к заранее определённому пункту на Днепре, старательно утаиваемому и от татар, и ещё более от Правобережной Литвы. Татары видят «не на нас», Литва же в мареве татарской степи ничего не увидит.