Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

В аду своем Данте очень удачно поместил их души: они не стоят даже наказания и снуют по берегам Коцита[174 - У Данте – Девятый круг Ада, замерзшее озеро; от греч. Кокитос – река плача, приток Стикса.] так же, как при жизни, вместе со своими земными оболочками, бродили по набережным Арно во Флоренции, по площадям близ Caff? Greco в Сиене. Не упомянуть о существовании их я не мог; но надеюсь, что впредь говорить мне о них не придется. Может быть и они имеют свой смысл и значение среди разнообразных слоев итальянского общества, может быть и их существование не совсем бесполезно и пусто, – но я не настолько тонкий наблюдатель и не настолько глубокий философ, чтобы понять эти сокровенные тайны мироздания[175 - Опубликовано в: «Современник», № 2, 1862.].

Из Сиены

Письмо первое

Ноябрь и декабрь, 1861 г.

Сиена – один из тех уголков, живя в котором плохо знаешь, что делается на белом свете. В стороне от пути, обыкновенно пробегаемого иностранцами в Италии, она вполне сохранила свою самобытность и мирно живет себе, погруженная в свои муниципальные интересы, никого не занимая своим существованием и сама мало занимаясь тем, что делается вокруг нее.

Из больших городов Италии, которые живут почти исключительно иностранцами, один только Рим сохранил еще свою оригинальность, и эта общая черта придает Сиене некоторое сходство с Римом, так что многие путешественники, посетившие ее на пути из Рима во Флоренцию, утверждают, что Сиена по характеру чисто римский город и только по географическому положению принадлежит Тоскане. О Тоскане же судят они или по Флоренции, которая совершенно преобразовалась сообразно вкусам наводняющих ее англичан, или по Ливорно, потерявшему всякий отпечаток народности среди своей космополитической кипучей деятельности портового города.

Помирить эти два противоречащие мнения можно бы, сказав что Сиена город итальянский; но это была бы фраза. Много еще нужно лет политического и административного единства Италии, чтобы все разнохарактерные ее муниципальности слились в одно целое.

Сиена, и по географическому своему положению в средине почти провинции, и по говору, и по характеру, и по физиономии жителей – город чисто тосканский и настолько же имеет право гордиться своим этрусским происхождением, как и самый Фьезоле; римского в ней только волчица на площади dei Tolomei[176 - Имеется ввиду столб с «римской волчицей» и братьями Ромулом и Ремом; согласно сиенскому преданию, город был основан Ромулом. «Римская волчица» помещена также на герб Сиены.], да множество всякого рода и вида попов; да пожалуй еще гористые узкие и кривые улицы: только в итальянских городах это не может служить характеристическим признаком.

Как всякий итальянский городишко (а часто и деревня) Сиена имеет свои археологические и художественные достопримечательности. Собор ее пользуется большой репутацией, и почтенный г. Рипетта о нем одном написал очень длинное сочинение. Не знаю, много ли находится охотников читать описание этого чуда архитектуры, но смотреть на него приезжают немногие и то не дальше как за сорок миль окружности.

В те отдаленные времена, когда Сиена составляла отдельную республику, она горячо отстаивала свою независимость против гораздо сильнейших ее соседей; пользуясь внутренними раздорами Флоренции, она даже открыто соперничала с нею во многих отношениях, гордо отвергала содействие флорентийских художников при сооружении своих дворцов и церквей, но туземного по части живописи произвела она одного Содома (XVI века), художника далеко не первоклассного, но отличавшегося кровавой ненавистью к пизанцам и флорентийцам. Сиенский университет в течение многих столетий, вместе с Пизанским и Болонским, первенствовал в Италии; теперь в нем едва 150 человек студентов, и от тех гораздо больше выигрывают содержатели кофеен и бильярдов, нежели нравственное развитие страны.

Сиена по преимуществу город работников, но и в промышленном отношении не производит ничего замечательного. Узкие и кривые ее переулки с утра до ночи кипят ремесленниками; стук молотков, крики разносчиков, всё сливается в один несвязный гул. Праздные толпы попов составляют контраст с этой кипучей деятельностью.

Грубые кожевенные изделия, глиняная посуда, резные работы из дерева, – вот продукты ее промышленности; ими она снабжает половину Тосканы, Маркий и Умбрию. Окрестности ее производят лучших почти в целой Италии быков, и для сбыта их в Сиене учреждаются ежегодно две ярмарки: одна весною, другая осенью, но не в определенные сроки. Маремма присылает туда своих пресловутых клепперов[177 - Подпорода лошадей, в прошлом ценимая для сельскохозяйственных работ и для городской езды.] и ломовых лошадей.

Сиенская глина пользуется также большой известностью, но в выделке из нее посуды Прадо и Пистойя сильно соперничают с Сиеной.

Во время последнего переворота в Италии, Сиена мало выказала энтузиазма. Многие из ее работников оставили свои семейства и мастерские, и отправились в ряды волонтеров; но всё это они сделали как-то молча, без торжественных спичей и демонстраций. Когда первый король Италии проездом из Флоренции посетил Сиену, сиенцы зажгли бедную иллюминацию, национальная гвардия в парадных мундирах встретила его у дебаркадера и проводила плохой музыкой до Palazzo del governo[178 - Дословно: Правительственный дворец – городская ратуша, более известная как Palazzo Pubblico.]. Вечером толпы возвратившихся из посада ремесленников ходили вокруг дворца, громко распевая своими мужественными голосами итальянский перевод марсельезы и другие гимны свободы. А наутро снова молоток застучал в наковальню, и всё пошло так как будто не случилось никакой особенной перемены, как будто Babbo[179 - Великий герцог Леопольд. – Прим. автора.] по-прежнему заседал в своих великолепных апартаментах двора Питти во Флоренции.

Сиена была впрочем в исключительном положении: она всё выигрывала с переменой правительства, а существенного не терял в ней при этом никто. Роскошь великогерцогского двора не имела никакого влияния на благосуществование ее жителей; в ней не было ни привилегированных придворных рабов, ни аристократических семейств, ни придворных лакеев. Между тем немецкая администрация стесняла до известной степени развитие ее вольных ремесленных братств; большие налоги и подати тяжелым гнетом лежали на плечах контадина[180 - Итальянизм: contadino – крестьянин.] и пролетария. Высшее общество здесь состоит преимущественно из поземельных владельцев Кортоны, Валь-ди-Кьяны и других прилежащих мест.

Эти gentilshommes campagnards[181 - Сельские джентльмены.] мало выказывали приверженности к роскоши и великолепию двора, от которого им было ни тепло ни холодно; интересы их тесно связаны с участью контадинов и только духовные остались горячими партизанами падшего порядка.

Едва освободилась Сиена из-под отеческой власти Леопольда, которого народ в шутку называл Babbo (батюшка), намекая на его семейные наклонности, которые он постоянно выказывал публично при всяком удобном и неудобном случае, существенная часть ее народонаселения, работники, почувствовали себя гораздо лучше. Прежние благочестивые монашеские ордена исчезли со сцены окончательно; из благотворительных учреждений уцелело только братство милосердия, Misericordia, с давних пор очень распространившееся во всей Тоскане, и умевшее сохранить свой истинный евангельский характер тем удобнее, что оно мало подвергалось влиянию клерикалов. Но главная польза, извлеченная итальянскими городами вообще из последнего переворота, есть появление Ремесленных Братств (Fratellanze artigiane) и Обществ взаимного вспомоществования между рабочими (Societ? del mutuo soccorso fra gli artigiani).

Главное обвинение, тяготеющее над этими многострадальными братствами, заключается в предполагаемой приверженности к Мадзини. Главным председателем всех братств и комитетов значится Гарибальди; но имя его плохо защищает заочно председаемые им собрания. Горячие приверженцы министерства могли бы понять без больших усилий, что существующий порядок слишком дорог Италии, что он куплен кровавой ценой, и что наконец он удовлетворяет потребностям страны, если и не вполне – при каком порядке не бывает недовольных? – то по крайней мере большей частью. Сиенские рабочие понимают это лучше кабинетных мыслителей. Кроме того, пророк и триумвир 48 года далеко не пользуется той популярностью в Италии, как в те дни, когда на него были возложены все надежды на независимость, на благосостояние края. В политических делах удача – главное; а ее-то и не было на стороне Мадзини. В 1849 г. он не спас Италии, он обманул возложенные на него надежды. Противники Мадзини ценят его выше нежели самые его приверженцы: эти давно поняли, что Мадзини теоретик, догматик, но далеко не практический деятель.

В настоящее время у Мадзини нет собственно партии в Италии; у него есть друзья. Так называемые мадзинисты теперь не что иное, как оппозиция, более разумная и энергическая нежели оппозиция кодинов, а разумная оппозиция не лишняя ни при каком порядке вещей. Как бы ни было популярно правительство, всегда найдутся люди, которые будут спрашивать у таинственной феи Беранже, куда запрятала она свою волшебную палочку?

Нечего и говорить, что между рабочими мало найдется приверженцев Мадзини. Им нет дела до доктрин. Если между членами ремесленных братств и находится много имен, когда-то стоявших в списках «Молодой Италии», то это легко объясняется тем, что очень недалеко еще то время, когда всякий благомыслящий итальянец, не продававшийся утеснителям, был мадзинистом.

Цель ремесленных братств вовсе не благодетельствовать, давать приюты нищим и убогим. Их задача – развивать итальянскую промышленность; в этих видах они выдают денежные вспомоществования работникам, которые обременены семейством и принуждены часто, перебиваясь со дня на день, производить не столько, сколько они произвести могут. Братства эти назначают премии, противодействуют монополиям и привилегиям, дают молодым работникам средства посещать особенно замечательные по части их специальности заводы и фабрики, назначают пенсии старикам, дают больным средства лечиться, но с очень строгим разбором в двух последних случаях. Они же устраивают библиотеки, маленькие музеи для рабочих. Средства их еще очень ограниченны, а принесенная ими польза вовсе не пропорциональна их ограниченности.

Эти братства и комитеты составлены большей частью из рабочих, трудом и умом дошедших до обладания порой значительными капиталами. В Италии ремесленнику разбогатеть дело не легкое, и если кому удастся, то это уже прямая награда труду, уму и изобретательности. Многие богатеют правда и там, как везде, – спекуляциями, но эти не употребляют добытых ими богатств на поощрение труда и промышленности. В Италии мало богачей, имеющих возможность грудами золота платить за угождение их капризам и фантазиям, а потому жизнь рабочего лишена там (конечно до известной степени только) влияния случайности, то благоприятной, то враждебной, которая делает из нее игру. Главная задача ремесленных братств – парализировать действие этих случайностей, сделать жизнь рабочего пролетария более схожей с жизнью землевладельца. Нельзя не согласиться, что тут великое общественное дело.

Я не буду распространяться особенно об этих ассоциациях, так как они до известной степени уже известны читателям «Русского Вестника»; скажу только, что эти учреждения, хотя во многом схожие с бельгийскими ремесленными обществами, – явление вполне самостоятельное и чисто итальянское; и нигде их основная мысль не развита с такой полнотой и не приведена так основательно в исполнение.

Сиена – город ремесленных братств по преимуществу, и со времени их появления жизнь этого города выиграла очень много. Сиенский комитет брал инициативу во многих очень важных случаях. В последнее время его стараниями была доставлена тосканским рабочим возможность посетить флорентийскую выставку. Управление железных дорог помогло комитету в исполнении его благого намерения, и почти все города Италии последовали этому примеру.

Я слишком может быть распространился о рабочих, но признаюсь, мне несравненно приятнее говорить о них, нежели о другом господствующем классе сиенского народонаселения – о клерикалах.

Во времена павшего правительства духовенство имело здесь громадное влияние. Единственное, сколько-нибудь значительное учебное заведение этого города, училище dei Tolomei, было в их руках. Оно и осталось еще пока в прежнем положении, но владычество клерикалов исчезло безвозвратно. Духовенство однако же нелегко бросает оружие и не просит пощады. Пользуясь тем, что новое правительство щадит его, оно употребляет всё случающиеся под рукой средства, чтобы смутить господствующий порядок, хотя на возвращение к прежнему оно не питает уже сладостной надежды. Класс этот в Сиене так многочислен, что если бы в нем было хотя сколько-нибудь мужества и энергии, он мог бы составить весьма уважительную партию; но эти люди ограничиваются интригами и проделками, при которых их личность всегда ограждена против раздражения народа. Порой изредка, пользуясь каким-либо крестным ходом или священной процессией, они отваживаются на демонстрацию, защищаясь своими священными атрибутами, которые удерживают народ в почтительном отдалении.

Не следует забывать притом, что с переменой правительства эта каста, ненавидимая теперь всеми без исключения, не потеряла ничего существенного. Личные интересы их ограждены чуть ли не лучше, чем во времена австрийского дома, который покровительствовал им как твердой опоре своей власти, но в трудные минуты (а таких у него было немало) щадил их не больше, чем и всех остальных своих подданных. Итальянский статут хотя не сыплет на головы духовенства всевозможных привилегий и благодеяний, однако свято охраняет их права и даже многие из их злоупотреблений, давностью возведенных в права.

Оставим в стороне всех епископов, викариев, каноников и проч. Всему миру известно, каким тяжелым путем католический аббат доходит до этих возвышенных ступеней иерархической лестницы, и как трудно донести с собой туда хотя бы самый слабый остаток человеческих чувств. Молодые приходские священники, которые не успели еще забыть, что и они граждане родного края, постоянно находятся между двумя огнями. С одной стороны грозный Рим, готовый ежеминутно пресечь им всякий путь к повышению, к достижению безбедного существования, угрожающий ежеминутно своим страшным «suspensus a divinis»[182 - Отстранение от священнических обязанностей (лат).], за которым для бедного аббата остается только просить милостыню; – с другой презрение и ярость народная, ежеминутное осадное положение, вечное одиночество и отвержение всего, что дорого человеку.

В последнее время итальянские епископы неоднократно ввергали в нищенское положение подчиненных им священников, за то что они показывались публично в обыкновенных круглых шляпах, а не в классических треуголках, которых один вид возбуждает свистки и насмешки уличных мальчишек. Правительство ничего не могло сделать для этих несчастных.

В Милане появился было религиозный журнал с целью примирить клерикальную партию с народом. Журнал этот («La Civilt? Cattolica») лопнул очень скоро. Редактор его отец Пассалья[183 - Карло Пассалья (Passaglia; 1812–1887) – священник, теолог, общественный деятель, поборник объединения Италии; за призывы к папе Римскому отказаться от земной власти был исключен из Ордена Иисуса.] употребил свой ум и способности на лучшее дело. Он попробовал учредить общество взаимного вспомоществования между духовными, с целью противодействовать неограниченному произволу курии. Римский двор тотчас же запретил это общество и запретил впредь всякие ассоциации между духовными под опасением вечного «suspensus a divinis». Пассалья затеял тогда новую реформатскую секту, которая до сих пор еще не имела большого успеха.

Итальянское правительство подверглось многим нареканиям за то, что оно не протянуло руки помощи бедным священникам, отставленным от должности и претерпевшим преследования из преданности к нему: точно также как и за то, что оно позволило духовным клерикальной партии безнаказанно смущать народ в его празднествах и торжествах и оскорблять его в самых искренних его привязанностях. Но могло ли правительство открыто противодействовать папе, официально признавая его духовную власть? Наконец, что может оно сделать для этих несчастных? Не устроить же в самом деле инвалидный дом для отставленных от должности священников?

Духовенство само наложило на себя ярмо папской власти и только оно само может спасти себя от этого ярма. В этом ничья посторонняя помощь не будет действительна.

Очень немногие из итальянских духовных поняли это, но хорошо и то, что нашлись хотя немногие. Экс-иезуит Пассалья, монсиньор Ливерани[184 - Франческо Ливерани (Liverani; 1823–1894) – аббат, автор ряда либеральных церковно-политических трактатов.] и несколько других имен менее замечательных составляют зародыш партии либерального духовенства, которая со временем может развиться в больших размерах, а пока большинство духовенства в Италии и в особенности в Тоскане играет ту же роль, как разбойники в южных провинциях, то есть роль горячих агентов и эмиссаров папского правительства и Бурбонов.

Недавно в Болонье, на одном ремесленном собрании, один из членов братства произнес торжественную речь, в которой он называет клерикалов ренегатами отечества, яркими красками рисует тот вред, который причиняют они новому королевству, и приглашает своих собратий противодействовать по мере сил и возможности этим внутренним врагам. Впрочем итальянские работники не дожидались этого приглашения, и их стараниями в Сиене открыт заговор между духовными лицами этого города, следствием чего было то, что четырех главных заговорщиков задержали в Радикофани[185 - Radicofani – селение в провинции Сиены.], уже на самой границе Папских владений, куда они пробирались с очень верными документами и значительными суммами денег. Пока еще неизвестны подробности этого дела.

Хотя – как я сказал выше – правительство не может прямо противодействовать клерикальному влиянию, тем не менее, в последнее время оно обратило особенное внимание на учебные, а частью и ученые заведения.

Составлен новый проект насчет университетов, которых предполагается оставить только три на всё королевство. Сиенский университет должен быть раскассирован, а Пизанский увеличен остатками Сиенского и Болонского и будет единственным на всю среднюю Италию. В городах, лишенных таким образом своих университетов, будет дано особенное развитие средним учебным заведениям.

Министерство должно очень поторопиться исполнением своих проектов насчет распространения средств просвещения и более правильного их размещения, так как желание образоваться с каждым днем растет в итальянском народе. Флорентийский сапожник Франческо Пиччини печатает в журнале «Nuova Europa» ряд писем с целью побудить своих собратий заняться политико-экономическими науками, и комитеты давно уже помышляют о доставлении рабочим возможности слушать курс их.

Я слишком распространился о двух господствующих классах сиенского народонаселения, потому что за исключением их город этот представляет очень мало достопримечательного.

Чиновники, лавочники – вот остальная безличная часть жителей Сиены. Несколько более или менее разорившихся аристократических семейств спокойно доживают свой век в старинных домах и виллах и по воскресным и праздничным дням появляются на публичных гуляньях в допотопных экипажах с шутовски одетыми лакеями на запятках и козлах. Их присутствия здесь никто и не замечает.

Жизнь в Сиене простая и бедная, но и дешевая до крайности, кажется, приспособлена для удовлетворения несложным потребностям работника. Во всем городе нет ни одной широкой и прямой улицы, чему много способствовало ее гористое положение. Большая часть названий площадей и улиц недавно перекрещены громкими итальянскими именами, и путешественник, который явился бы в Сиену с планом или путевою книжкой, изданной в 1859 г., стал бы в тупик, не находя ни одного знакомого названия.

Здесь много уцелело еще старых зданий, из которых многие считаются чудом архитектуры, но я не считаю долгом занимать целые страницы описанием их. Эта археологическая Италия много веков стоит уже без всякого изменения и было время изучить и описать ее вдоль и поперек. А теперь другое новое у нас перед глазами, живое, идущее вперед: его нужно ловить на лету.

Сиена долгое время была одним из центров итальянской учености, и теперь еще пользуется между знающими ее из прошедшего репутацией ученого города. Но – увы! – в Сиене не осталось никаких следов ее минувшего научного величия. Еще в прошлом году число студентов было около 500, а теперь их всего 150. Старый Palazzo delle Scuole или degli Studj стоит мрачно и почти пустынно, а содержатели меблированных квартир очень красноречиво плачут об упадке отечественного просвещения.

Лучшие здешние профессора перебрались в Пизу, или Болонью, и большая часть студентов последовала туда за ними. Станки типографии глухонемых, где прежде почти ежедневно печатались интересные полемические брошюры ученых людей, стоят праздно или печатают объявления о парижской ваксе и афишки проезжей труппы вольтижеров. Сиенская ученость умирает, но я не дождусь ее последнего издыхания, чтобы сказать ей прощальное слово; во всяком случае это не будет в настоящем письме; его я по возможности хочу посвятить настоящему.

Упадок университета необходимо повел за собою и упадок журналистики. В Сиене нет даже и официального листка. Издается здесь еженедельная газета под названием «La Venezia» – дело незамысловатой спекуляции. Комитет ремесленников издает еженедельный листок для народного чтения, выходящий по утрам в воскресенье и продающийся по одному сантиму (

/

 коп. сер.). Листок этот далеко не удовлетворяет всем требованиям касательно подобного рода изданий, однако же приносит очень большую пользу. Нет работника (большая часть их грамотные), который бы не приобретал его, хотя бы для того чтобы не отстать от других. Окрестные контадины, являющиеся по воскресеньям продавать сельские продукты (большей частью безграмотные), тоже покупают его, неизвестно для какого употребления. Журнал этот излагает понятным каждому языком главные политические события и, конечно, не упускает из виду состояния рабочих классов. Это одна из первых попыток в совершенно новом для Италии роде, и нельзя не пожелать ей от души самого полного успеха.

Кстати о страсти итальянцев к журналам. В одной из тосканских деревень близ Флоренции, случившись на рассвете летнего дня в кофейной, я увидел очень оригинальную сцену. Замечу мимоходом, что каждая самая незначительная итальянская деревушка имеет одну, или несколько кофеен, где завтракают земледельцы и виноградари перед отправлением на работу. Едва допив свой стакан кофе с молоком, каждый спешил в отдельную маленькую комнатку в стороне от буфета, и пробегая второпях бросал сантим буфетчику. В этой комнате на столе стоял маленький очень пожилой уже аббатик в очках и с торжественным видом читал официальный «Monitore Toscano», комментируя темные и запутанные места, которых случилось немало в этом номере газеты.

Позвольте мне заключить эту корреспонденцию очень оригинальным подвигом одного из флорентийских почтовых чиновников. При редакции журнала «La Nuova Europa» устроено маленькое депо фотографических портретов Мадзини, снятых с него одним из лучших лондонских фотографов. Редакция рассылает их franco[186 - То есть бесплатно для подписчиков.] адресующимся к ней, за ту же цену, за какую их продают без пересылки в эстампных магазинах. Большая часть иногородных жителей, желающих иметь портрет триумвира, обращаются к ней с этой целью. И что же? Все они получили выписанные ими экземпляры с почтовой маркой, наклеенной на самое лицо.

Не правда ли, оригинальное выражение чиновничьего гнева на бывшего трибуна народного? Жаль только, что дело не обошлось без нарушения права собственности.

Ноябрь и декабрь 1861 г.