Брачный контракт

Вечером с Ниной Ивановной начало твориться непонятное: ужасно захотелось маринованных помидоров. Ну просто ужжжасно!.. Вот ведь, вроде бы особо и не страдала по ним никогда, а тут… Ну, нравятся, кушала с удовольствием, но чтоб вот так мучиться! Ничего не надо – только их, хоть тресни!.. И ведь, как нарочно, помидоров – завал в гараже, в погребе, – два месяца одними помидорами можно питаться!.. Вкусные, домашнего приготовления, сама закручивала. А две банки – вот здесь, в хрущёвском холодильнике припасены. У Нины Ивановны потекли слюнки: представила, как достаёт банку, ставит на стол, открывает, аккуратно достаёт помидорину, не вилкой –  ложкой, чтоб не проколоть нечаянно и не выпустить сок, и, держа добычу-деликатес над тарелочкой, с наслаждением надкусывает и всасывает удивительно приятную на вкус жидкость. Нина Ивановна непроизвольно сглотнула слюну, вздохнула. Нельзя. Умру ведь. Так врач сказала… Того нельзя, этого – что за жизнь такая?!.

-3-

Утром, едва Нина Ивановна проснулась, сразу же представились помидоры. Маринованные, конечно!.. Да-да, вот всё как вчера: достаёт, ставит, открывает, надкусывает… В желудке требовательно заурчало.

«Нет, это невыносимо!.. Сейчас же пойду и наемся!.. До отвала!..»

Она уже опустила ногу с кровати, но помедлила – вспомнилось строгое предостережение: «Категорически!.. Умрёте!..»

Нина Ивановна поспешно втянула ногу под одеяло. Нельзя. Иначе умру. Тоскливо вздохнула, пусто посмотрела в потолок. Белый. Как смерть. Её скорая смерть… Нине Ивановне в который раз стало невыносимо жалко себя, она слегка прикусила нижнюю губу, пытаясь удержать слёзы. Не получилось – влага всё-таки обильно выступила на глазах. Вытерла их и вдруг со злостью подумала: «А ведь всё равно умру: хоть ешь помидоры эти, хоть не трогай – конец один!.. Ну, позже на месяц-другой. Ну даже если на полгода – что меня ожидает хорошего?.. Да ничего! Что впереди – известно: только страх приближающейся кончины. И всё».

Решительно опустила на пол сразу обе ноги, упруго поднялась. А вот и не всё! Вот сейчас пойду и наемся маринованных помидоров! Самых вкусных на свете!.. Хочу! И плевать я хотела смерти прямо в её мерзкую харю!!!

Как решила, – так и сделала. Наелась. Сыто, довольно развалилась в кресле. Блаженство!..

-4-

Целый месяц, вопреки строгому указанию врача, Нина Ивановна ежедневно наслаждалась поеданием маринованных помидоров. На завтрак, на обед и на ужин. И иногда ещё между ними – нет-нет да и скушает одну-две. О, это была настоящая радость, – такая, какой она уже давно не испытывала!.. А может, никогда прежде. А про выписанные лекарства забыла вовсе.

-5-

Врач с нескрываемым любопытством разглядывала сидящую перед ней пациентку. Порозовела, похорошела. В сорок пять баба ягодка опять, а этой пятьдесят семь, и тоже ничего. Клубничка просто. На щеках здоровый румянец, в глазах молодой блеск. Интересно: у неё красивые синие глаза. А в прошлый её приход этого не заметила.

Терапевт улыбнулась.

– Как себя чувствуете, Нина Ивановна?.. – знала ответ заранее, но хотела услышать от подопечной.

– Хорошо, спасибо, – откликнулась на улыбку пациентка. – Очень хорошо!..

– С чем вас и поздравляю, – засияла докторша. – Нина Ивановна, вы здоровы. То есть – абсолютно!.. Из анализов следует: рака у вас нет!..

Нина Ивановна вытаращила глаза, рот сам по себе открылся, а сердце гулко, взволнованно забарабанило в рёбра.

– Правда?.. – Нина Ивановна судорожно сглотнула. – Это правда?!.

– Правда-правда, – засмеявшись, подтвердила врач. – Самая что ни на есть настоящая… Вы молодец, Нина Ивановна! Я очень рада за вас! Горжусь вами!..

– Спасибо вам, доктор!.. Спасибо огромное! – толком не зная за что – наверное, за радостное известие, за что же ещё?.. – благодарила бывшая больная.

Женщины тепло попрощались, дверь за Ниной Ивановной, размазывающей слёзы по щекам, закрылась.

Тут же вошла следующая посетительница – сухонькая, изрядно согнутая годами женщина лет шестидесяти.

Врач приняла амбулаторную карту, полистала, невесело вздохнула.

«И этой лекарства не помогают. Ох уж, этот рак!..»

Помолчала, внимательно посмотрела на пришедшую. Что ж…

– Ирина Никифоровна! – начала решительно. – Пока будете принимать те же лекарства по прежней схеме. Ко мне придёте через месяц. Перед приходом сдадите кровь на анализ, вот направления… И ещё, это важно, очень: ни в коем случае не ешьте… – пристально пальнула в пациентку взглядом поверх очков, прямо в глаза, – маринованных помидоров. Под страхом смерти!.. Ослушаетесь – умрёте!..

– Да не буду, не буду, конечно, – немного испуганно пожала плечами женщина. – Да я их, если честно, и не люблю вовсе! Вот свежие – да, очень, а маринованные… Равнодушна к ним как-то. Невкусные они. Ненастоящие какие-то…

– Всего хорошего, Ирина Никифоровна!.. До встречи через месяц. И помните про помидоры.

– Да чего ж там помнить! – уже на полпути к двери, не оборачиваясь, откликнулась посетительница. – Сказала же: не буду я их! Не люблю!..

«Ну-ну… – лукаво улыбнулась в её сутулую спину врач. – Не буду, не люблю… Посмотрим!..»

Политические

Поезд плавно набирал ход. За окном опять поплыли поля, покрытые ржавой пожухлой травой, скудно припорошенные снегом и неприглядно обрамлённые по краям редким серым кустарником, небогатыми невысокими лесополосами.

«Да, негусто снега в этом году, – почему-то грустно вздохнув, подумал Иван Михайлович. – А пора бы, конец ноября как-никак. И в купе никто не подсел. Не очень-то люди путешествуют поздней осенью да зимой, куда в эту пору ехать?..»

Михалыч ехал один от самой Самары. Скучно. Он был общительным человеком, любил весёлые компании. Ну, пусть не полное купе – хоть кто-нибудь занял бы полку напротив, и то ехать было бы гораздо веселее за разговором…

На подъезде к Свердловску надеждам Михалыча суждено было оправдаться: в купе, опираясь на палочку, вошёл невысокий пожилой мужчина, седой, с глубокими залысинами, открывавшими широкий крутолобый череп.

– Здорово, сосед! – весело поприветствовал он Михалыча, буквально впившись в него глубоко посаженными маленькими, цепкими глазками. Вероятно оставшись довольным увиденным, вновь прибывший широко и добродушно улыбнулся: «Будем знакомиться, али как?..»

– А чего ж не познакомиться?.. – охотно согласился Михалыч. – Мы добрым людям завсегда рады. – Иван Михайлович.

Попутчик ему понравился с первого взгляда, и не потому вовсе, что Иван Михайлович истосковался по собеседникам, просто понравился и всё. «Добрый человек», – определил Михалыч.

– Ну а меня Семёном кличут, – представился в ответ попутчик и поправился.

– Семёном Петровичем. Куда путь держим?..

– Тобольские мы, там проживаем, туда и катим.

– Ну, а мне до Сургута пилить, – вошедший поднял свободную нижнюю полку, пристроил видавший виды кожаный чемоданишко, поставил к окну яркий полиэтиленовый пакет, расписанный разноцветными надписями на иностранном языке. Или языках, кто ж его разберёт?..

Слово за слово, вскоре мужчины оживлённо болтали как старые знакомые, и на столе незатейливо нарисовалась вынутая из красочного пакета бутылка водки, которую тут же живописно окружили полбуханки чёрного хлеба, свежие огурцы и помидоры, расстелился-развернулся восхитительно пахнущий свёрток, в котором оказалась предусмотрительно нарезанная тонкими кусочками копчёная колбаска. Новые знакомые щедро плеснули в стаканы, взятые у проводницы, выпили за знакомство, закусили. Михалыч сразу раскраснелся, глаза весело заблестели.

«Вот это другое дело, – радостно промелькнула мысль. – А то всё один да один. Как в гробу!.. Скукотища!..»

Говорили обо всём, живо и неожиданно перескакивая с одной темы на другую: о детях, о внуках, об экономическом положении в отчизне и политической ситуации в других странах, да и какая разница, о чём говорить, когда позади пол-литра, и, способствуя продолжению беседы, на столе появилась новая бесшабашная подружка, один взгляд на которую вселял уверенность, что жизнь прекрасна?..

– А ты, Михалыч, где сидел?.. – вдруг ни с того ни с сего, оборвав своё же повествование, поинтересовался Петрович.

Иван Михайлович, несмотря на выпитое, слегка смутился. Даже немного протрезвел.

– Как догадался, не спрашиваю, – немного помявшись, ответил он. – Скорее, по наколке, что на левой руке. «Магадан». Да, было дело. Да только чего уж об этом?.. Дело старое. Хотя и забыть невозможно. Частенько по ночам – нет-нет да и привидится чего-нибудь из тех лет.

– Да ладно, Михалыч, не тушуйся!.. – подбодрил собеседника Семён. – Меня ведь эта чаша тоже не минула. Десять лет оттрубил на Кольском. А за что, спроси меня!.. За правду, Михалыч, за неё!..

Петрович наполнил стаканы на треть, намахнул горькой, не дожидаясь товарища.