Убойная сила

Озабоченно нахмурившись, Вовка с десяток секунд озадаченно шевелил губами, затем беспечно махнул рукой и хитро прищурился:

– Да хрен его знает, братан. По смете – двести «лимонов», застрахована на столь же. А так – ну, под «арбуз» наверняка потянет. Я не считал…

Я хмыкнул и недоверчиво покачал головой. О том, что рэкетиры живут неслабо, я представление имел. Но чтобы так?!

Мы сидели на дощатой террасе, примыкавшей к двухэтажному особняку, покрытому черепицей, и завтракали. Вернее, ел я, а Вовка лениво потягивал сок и жалостно морщил нос, рассматривая меня как нечто особенно странное и удивительное.

Если кто-нибудь в эту минуту ухитрился бы вскарабкаться на трехметровый бетонный забор, огораживающий обширную усадьбу, с тем, чтобы полюбоваться на нас, он ни за что бы не поверил, что совсем недавно – лет этак пять назад – мы с Вовкой были похожи как братья и имели совершенно одинаковое положение в обществе. Потому что в настоящий момент румяный, отлично накачанный Вовка, облаченный в белоснежный махровый халат, мог бы без подготовки сниматься в клипе, рекламирующем протеиносодержащие продукты для культуристов, а я, увы, по всем статьям тянул только на роль статиста из фильма о застенках Бухенвальда…

В последний раз мы виделись года три назад: я приехал в отпуск к бабке, в ставший для меня родным Константинов, и совершенно случайно встретил на дискотеке своего другана-однокашника, выбравшегося на пару деньков к родственникам.

Понятное дело – покуролесили мы с ним слегка: пили-гуляли, с кем-то на пару дрались – уже и не помню подробностей, – вспоминали славные деньки минувшей курсантской поры…

В процессе общения я с удивлением узнал, что мой корешок, прослужив полгода в Зеленогорске, куда он попал по распределению после училища, уволился из войск и подался в рэкет. Удивлял не сам факт Вовкиного ренегатства: многие молодые офицеры, помыкавшись некоторое время без угла и средств к существованию, уходили из войск и пристраивались куда получше – в том числе и в рэкет. Однако в училище Володя Кротовский имел непоколебимую репутацию ярого борца за справедливость и чуть ли не фаната правопорядка. И вот – нате вам!

Тогда, три года назад, новоиспеченный рэкетир настойчиво звал меня к себе, суля золотые горы и аргументированно убеждал, что, рискуя жизнью на своей лихой службе за жалкие гроши, я выгляжу по меньшей мере странно. Поспорив немного по поводу основополагающих пунктов наших столь различных жизненных позиций, мы обменялись адресами и расстались. И даже переписывались до недавнего времени…

Бессонной ночью накануне побега я тщательно рассчитал и взвесил все детали предстоящей акции, обдумал каждую мелочь – как привык это делать за последние пять лет в процессе подготовки к операциям – и пришел к выводу, что, помимо Кротовского, никто более не тянет на роль ключевой фигуры в успешной реализации моего плана.

План был простой и скромный: легализоваться после побега, найти себе временное пристанище, реализовать пол – «лимона» баксов, экспроприированных у Абдуллы (упокой, Аллах, его душу!), а затем не спеша набрать и экипировать небольшой отряд отчаянных парней, годных для диверсионной работы, которым в этой жизни терять уже нечего.

Будучи в розыске, с моей стороны было бы по меньшей мере неостроумно заявиться к матери, которая вот уже пятнадцать лет живет отдельной семьей с отчимом и совместными чадами, или к бабке, воспитавшей меня. Загадочный полковник Шведов, который в свое время с чудесной быстротой организовал мне тур по Чечне под хорошей «крышей», тоже отпадал: помочь в сомнительном предприятии законопослушному гражданину – это еще куда ни шло, а вступиться за удравшего из пенат маньяка-убийцу – это уж извините… Оставался лучший друг – Вовка Кротовский. О житии рэкетиров я имел представление лишь по книгам Корецкого, которого считаю единственным приличным мастером отечественного детектива, – так вот, судя по тому, что он пишет, рэкетирам ничего не стоит отмазать такого чудака, как я, от преследования закона. Естественно, я не ожидал, что Вовка умрет от радости, когда ему на голову невесть откуда свалится объявленный в розыск кореш, но это был единственный шанс – обратиться более было не к кому…

Бросив автозак с запертым в «стакане» водилой в лесополосе на выезде из города, я трусцой пробежал 12 км до вспомогательной грузовой станции, забрался на товарняк и отчалил на северо-восток…

За восемь дней путешествия я наловчился разбираться в системе комплектования товарных составов похлеще любого чиновника МПС, оглох от стука колесных пар и похудел минимум на десять кг, питаясь ворованными из пристанционных садов фруктами (да здравствует плодоносная осень юга России!).

Насколько активно ведется розыск маньяка – убийцы, отоварившего между делом троих конвоиров и водилу, мне узнать не удалось: по вполне понятным причинам я не рискнул появляться в расположенных у ж/д магистрали населенных пунктах и глазеть на стенды «Их разыскивает милиция»…

К Вовке Кротовскому меня доставили под конвоем и в процессе этого мероприятия обращались со мной не лучше, чем с чуханом на этапе. Даже отвесили три затрещины, когда я попытался было качнуть права. Впрочем, полагаю, что у стриженных ежиком амбалов, которые добровольно взялись за столь неблагодарное дело, были веские основания для недовольства.

Представьте себе: солнечное сентябрьское утро, четверо навороченных качков по-хозяйски расположились за столиком на террасе привокзального кабака, попивают себе пивко на виду трехсотого «мерса» с распахнутыми дверцами и цепкими взглядами пасут живописную людскую толчею у ряда «мини-маркетов», все чинно-благородно… И вдруг, откуда ни возьмись, вылезает грязный, оборванный худобан с волчьими глазами, хватает со стола банку пива, моментально, не спросясь, высасывает ее за четыре глотка и, по-скотски рыгнув, нагло заявляет – мне-де надо срочно повидать Вовку Кротовского! Да за такие штучки – по репе, по репе! Так что три подзатыльника – это еще по-божески.

– Повезло тебе, братан, – резюмировал Вовка, поблагодарив качков за доставку и приглашая меня в свою усадьбу. – Вокзал – земля нашей бригады. Если бы ты так поступил где-нибудь в аэропорту или на автовокзале – там бы тебя моментально поломали. – И поинтересовался: – А почему ты именно к ним подкатил? Дедукцией балуешься?

– Какая, на хер, дедукция! – вяло отмахнулся я, покачиваясь от стукнувшего в башку пива и диковато оглядывая Вовкину усадьбу. – Сидят четверо амбалов – стриженые, круто прикинутые, «мерс» под боком, никуда не торопятся, за толпой секут – понятно, что мужики при деле…

– Ну, понял – учтем, – хмыкнул Вовка и широко развел руками. – Добро пожаловать, братишка. Ты дома…

Так завершился первый этап моих злоключений. Я выложил Вовке все свои заморочки, умолчав лишь про пол – «лимона» Абдуллы и конечную цель – решил, что это ему знать необязательно. Вникнув в мои проблемы и проявив искреннее сочувствие, мой однокашник, оставив меня на попечение своей жены, укатил куда-то на нулевой «Мазде».

Двое суток я беспробудно ел и спал. Вовка где-то пропадал целыми днями, заявлялся лишь под вечер, и мы с ним за ужином употребляли хороший коньяк, толкуя о перспективах моего дальнейшего существования.

Утром третьего с момента прибытия дня Кротовский решил отвезти меня к бригадиру, предварительно поинтересовавшись:

– Ну ты как – вошел в форму, нет?

– А что – какие-то проблемы? – насторожился я.

– Да нет, в общем, – Вовка неопределенно пожал плечами. – Белый вообще-то мужик ничего, однако… Короче – он может прям с ходу тебя на зуб попробовать.

– Зубы свои или вставные? – уточнил я.

– У кого? – озадаченно вытаращился Вовка.

– Да у бригадира у вашего – у кого же еще!

– А-а-а… Зря залупаешься, – нахмурился Кротовский. – Как-то оно еще обернется – хер знает…

– Все в норме, братан! – успокоил я его. – Я в форме. Давай – покатили…

Фазенда Белого и усадьба Кротовского были похожи как две капли воды – с той лишь разницей, что резиденция Вовкиного начальника располагалась за городом, в живописной сосновой роще, и отстояла от остальных фортификационных сооружений «новых русских» на значительном удалении.

«Ну вот, – подумал я, когда мы подрулили к могучим железным воротам, – расстреляют здесь из крупнокалиберного пулемета – никто и не вздрогнет!» А вслух сказал:

– А что, Вовка, – у всех ваших «быков» такие вот стандартные хоромы?

– Я в «быках» уже давненько не числюсь, – ощетинился Кротовский и шумно цыкнул зубом – было заметно, что он слегка нервничает. – А вот тебе на первых порах придется поупираться. Если все путем выйдет…

После третьего сигнала клаксона ворота бесшумно отъехали в сторону, и мы оказались на внутренней территории двора. Я завертел башкой на 180 градусов и принялся усиленно изучать обстановку. Увы – меня ждало горькое разочарование.

На обширной территории усадьбы повсюду в неровных клумбах без опалубки росли жухлые цветочки, а у ворот, за дощатым столом рубились в «козла» двое престарелых стариков, один из которых и впустил нас, даже не поинтересовавшись через переговорное устройство, кто же это явился – такого устройства в усадьбе бригадира просто не было…

– Пффф… Скучно, однако, – высказался я. – Никаких прибамбасов.

– Ага, никаких, – согласился Вовка, выбираясь из машины. – Белый у нас аскет. Водку не пьет, не курит, босиком ходит, спит с «мамой». Хочет жить долго, – и поинтересовался у пенсионеров: – Пишет?

– Пишет, пишет, – прошамкал сидевший к нам лицом старик. – Он всегда пишет.

– Пошли, – Вовка махнул мне рукой и двинулся в обход дома. – Шеф в беседке – роман пишет.

– А про что роман? – спросил я, догоняя Кротовского. – Он у вас что – ко всему прочему еще и писатель?

– Про мафию роман, – объяснил Кротовский. – Уже третий год пишет – надеется, что после смерти опубликуют.

– В смысле – про вас, что ли?

– Да ну, скажешь тоже – про нас! – Вовка криво усмехнулся. – Мы – бригада. Пахари мы – кони гужевые. А мафия – это там. – Кротовский ткнул большим пальцем вверх и опять цыкнул зубом.

В небольшой беседке, обильно увитой плющом, было отнюдь не комфортабельно. На деревянном топчане, покрытом половиком, лежал на животе худощавый белоголовый мужик, который, примостив под грудь две подушки, сучил босыми ногами, отгоняя лениво донимавших его мух, и что-то писал в толстенном гроссбухе, разлинованном жирной тушью. Посреди беседки располагался обшарпанный деревянный стол с круглой крышкой, а на столе – старенький проводной телефон с высокими рогами и латунным наборным диском. Вот и весь интерьер летнего кабинета творческой личности, каковой, вне всякого сомнения, почитал себя бригадир.

– Здорово, Михалыч, – кашлянув, произнес Вовка. – Мы здесь.

– Угу, вижу, – отозвался бригадир, отрываясь от писанины, и, кряхтя, уселся на топчане. – Здорово, хлопцы. Доклад. – И уставился на меня белесыми глазами, слегка наморщив седые брови, отчетливо выделявшиеся на кирпично-красном аскетическом лице.

– Какой доклад? – Я недоуменно пожал плечами. – Вы, наверно, и так все знаете – Вовка же рассказывал…

– Да нет, сынок, – оборвал меня Белый. – Ты доложи, чем ты себя мнишь и как жить далее собираешься.