Мн? было 16 л?тъ. Я только что поступилъ въ университетъ и по[с]л? напряженнаго, столь чуждаго 16-ти л?тнему,[5 - Зачеркнуто: возрасту] здоровому, полному жизни малому труда приготовленiя къ экзамену прi?халъ къ дяд? въ деревню.
Ходя въ грохот? мостовой по раскаленнымъ майскимъ солнцемъ пыльнымъ городскимъ улицамъ, по бульварамъ съ запыленными липками, я думалъ о деревн?, настоящей деревн?, въ которой я выросъ и [воображалъ себя] въ деревн? большимъ, студентомъ, <безъ принужденныхъ занятiй,> съ правомъ когда хочу ?хать верхомъ, купаться, идти на охоту, лежать съ книжкой въ саду и ничего не д?лать кром? того, что мн? хочется, и это счастье казалось мн? столь великимъ, что я не в?рилъ въ его возможность и отгонялъ мысль о немъ, чтобы не потерять посл?дней силы работать къ экзамену.
Но экзамены прошли, съ своими страшными тогда и тотчасъ же забытыми перипетiями, съ сомнительнымъ баломъ изъ латыни; я над?лъ мундиръ и снялъ его и, распростившись съ профессоромъ, у котораго жилъ, въ первый разъ одинъ по?халъ на почтовыхъ и прi?халъ къ дяд? и скоро зам?тилъ, что я ожидалъ слишкомъ многаго, что было все то, чего я ожидалъ, но что въ этомъ положенiи, въ деревн?, ожидалъ [я] еще большаго, и еще больше была несоответственность того, что я им?лъ, съ т?мъ, чего желалъ, ч?мъ она была, когда я держалъ экзамены.
Дядя, бывшiй лейбъ гусаръ, воспитанный у езуитовъ, утонченный, остроумный старикъ (какъ мн? тогда казалось, ему было подъ 50) принялъ меня ласково и отвелъ мн? комнатку во флигел?. Дядя ц?нилъ въ людяхъ больше всего вн?шность, чистоплотность, элегантность одежды, р?чи и манеръ. Съ свойственной молодости способностью подд?лываться подъ чужiе взгляды, я тотчасъ же усвоилъ себ? то, что ему нравилось, и онъ былъ мною вполн? доволенъ. Я сходился съ нимъ и съ теткой за об?домъ и ужиномъ, иногда сид?лъ и, чувствуя себя польщеннымъ его вниманiемъ, какъ къ большому, слушалъ его разсказы, слушалъ его музыку и р?чи о музык?, и самъ разсказывалъ ему. Иногда онъ заходилъ ко мн? въ мой флигель и радовался на чистоту и акуратность, въ которой я держалъ свое пом?щенiе.
Меня вн?шнее устройство моей жизни тоже радовало. Это было въ первый разъ, что я самъ по своему устроился и одинъ жилъ. По утрамъ я пилъ кофе у себя. Я вставалъ рано, купался, над?валъ чистое б?лье. Челов?къ пока чисто-чисто (я очень взыскателенъ былъ тогда на чистоту) убиралъ мою комнату. Я приходилъ, акуратно и изящно разставлялъ свои вещицы у окна и садился съ книгой за кофе. Я читалъ философскiя книги. И первые дни это радовало меня; но скоро я отрывался отъ книги, смотр?лъ въ окно на елку и групу березъ, между которыми у дяди жилъ прежде медв?дь, и красота этих березокъ, этой елки, травы курчавой, св?та и т?ни, мухъ, собаки, свернувшейся кольцомъ, такъ начинали волновать меня, что я признавался себ?, что эта акуратность, чистота, свобода и философiя – не то, что что то другое, такое, которое удовлетворитъ мои желанiя, нужно мн?. Я представлялъ себ?, какъ дядя жилъ встарину, когда былъ молодъ, какъ я буду жить посл?, и въ душ? поднималась тревога, и я придумывалъ, что бы мн? д?лать, чтобы не пропустить время и наслаждаться какъ должно.
Медв?дь? – Охота? – Да, надо охотиться. Я заводилъ дружбу съ[6 - Зачеркнуто: Игнатомъ] Семеномъ садовникомъ, и мы вставали до зари и шли на охоту.[7 - Зачеркнуто: Но время было не охотничье] Все это было прекрасно: раннее утро, роса, мочившая ноги, глушь л?са, жажда къ утру и купанье въ озер?, – но нестолько потому, что время было не охотничье, и мы ничего не убили, сколько опять потому же, что эти охотничьи прогулки вызывали [во] мн? еще более сильныя и неудовлетворенныя желанiя. Купер[овскiй] Патфайндеръ,[8 - В подлиннике: Куперъ Потфейндеръ] Американскiе д?вственные л?са, возможная величественная д?ятельность въ этихъ л?сахъ представлялись мн?. И все то, что было теперь, было не то и только раздражало меня и приводило въ унынiе. Тоже было съ рыбной ловлей, съ верховой ?здой, съ музыкой, которой я началъ опять учиться, съ пос?щенiями сос?дей, къ которымъ меня возилъ дядя. Я начиналъ съ восторгомъ и уб?ждался тотчасъ же, что это – не то, и бросалъ. Я былъ свободенъ, молодъ, здоровъ, я былъ счастливъ, – должно бы это называться счастьемъ, – но въ душ? моей жила тоска, поэтическая юная тоска праздности и тщетнаго ожиданiя великаго счастiя, которое не приходило.
– Что это Алена Силовна нынче ужасно любезничала, – сказалъ дядя жен?, когда мы возвращались изъ церкви въ Троицынъ день. – Она назвалась прi?хать съ дочерью.
– Ты вид?лъ дочь? – спросилъ онъ у меня. – Она изъ Смольнаго. Elle est gentille.[9 - [Она мила.]] Не правда ли?
Я покрасн?лъ, какъ всегда красн?лъ, когда говорили о женщинахъ. Я о женщинахъ зналъ только, что они опасны, и боялся ихъ.
– Да, кажется, – отв?чалъ я искренно, потому что во время об?дни я чувствовалъ н?сколько разъ, что я задыхаюсь отъ быстроты бiенiя моего сердца. И всякiй разъ, оглянувшись, я встр?чался съ взглядомъ дочери Алены Силовны. Хороша или дурна она была, я не могъ знать, потому что лицо ея представлялось мн? всякiй разъ въ сiянiи недоступнаго мн? блаженства. Я не в?рилъ, что она смотр?ла на меня. Я былъ, в?роятно, на дорог? ея взгляда. Я помнилъ только что-[то] тонкое, воздушное и взглядъ н?жный и ласкающiй полузакрытыхъ глазъ. И помню, что было тамъ, около этого взгляда, блескъ, волоса и б?лизна шеи.
– Да, очень, – отв?чалъ я.
– Это, кажется, на твой счетъ она такъ любезничала. Faites lui la cour, mon cher.[10 - [Поухаживай за ней, мой милый.]] Вотъ теб? и занятiе.
– Ахъ, Владимiръ Ивановичъ, она нев?ста, – сказала тетка.
– Ну, да онъ не отобьетъ ее. Да за кого выдаютъ?
– За сына Ивана Федор[овича].
– Путейца? Ну, отбей, я разр?шаю.
Т?мъ разговоръ кончился. Но мн? онъ не понравился. Какъ могъ дядя такъ см?яться о томъ, что для меня такъ важно! Важно для меня было то, – я зналъ, – что вс? мущины, даже молодые, бываютъ влюблены и бываютъ любимы, но про себя я не см?лъ думать, чтобы я когда нибудь могъ быть любимымъ. Когда я влюбился въ первый разъ въ Зину Кобелеву, она только посм?ялась надо мной; а потому я уже давно р?шилъ, что я никогда не буду влюбляться, чтобы не испытать такого же мученья, и постараюсь жить безъ этаго. Дядя же такъ легко, шутя, растравлялъ мою эту рану. И про кого же онъ говорилъ это? Про это небесное вид?нiе, бывшее мн? въ церкви. Разв? я см?лъ думать объ этомъ? а онъ заставляетъ думать, и мн? больно. – «Нарочно, если он? прi?дутъ, я уйду съ ружьемъ. И лучше – всетаки она догадается, что я ушелъ отъ нее нарочно, и можетъ быть пожал?етъ».
Но я не усп?лъ исполнить своего нам?ренiя. Посл? об?да я пошелъ ходить съ Трезоромъ и легъ на трав?, завязывая узелки на травахъ и думая о томъ, какъ я такъ буду играть на фортепiано, что (такъ какъ я не буду играть ни для кого) будутъ тайно подкупать моего лакея, чтобы слушать по ночамъ мои фантазiи. Я слышалъ даже эти фантазiи и отбивалъ басъ л?вой рукой, какъ Трезоръ пришелъ и лизнулъ меня въ носъ. Я взялъ его за лапы и сталъ играть его лапами фантазiи, какъ вдругъ изъ за рощи вы?хала коляска, и, несомн?нно, она засм?ялась и указала на меня. Я приподнялся и поднялъ шляпу. Он? про?хали, и она улыбнулась. Я всего прекраснаго ожидалъ отъ нея, но не этой прелестной, н?жной, ласковой, братской и шельмовской улыбки. – «Н?тъ, я не пойду на охоту, а если пришлютъ за мной, над?ну новый сертукъ и пойду въ домъ. Я скажу, что собаки гораздо умн?й, ч?мъ мы думаемъ»… Я шелъ, думалъ и все улыбался все той же улыбкой, какъ она улыбнулась. Кучеръ ихъ стоялъ и смотр?лъ на меня. Какой милый былъ кучеръ! какая коляска, старая, починенная, но милая, н?жная коляска. Какiя были лошади съ заплетенными гривками. Правая гн?дая съ согнутыми передними ногами обмахивалась головой отъ мухъ. Только у нея могли быть такiя лошади. Я никогда не видалъ больше такихъ лошадей, лошадей совершенно особенныхъ, новыхъ и такихъ, которыя въ своемъ вид? выражали счастiе, радость, об?щанiе блаженства. Въ запах? пота отъ лошадей было тоже новое и блаженное выраженiе.
Лакей Павелъ пришелъ, улыбаясь, передать слова дяди: «Приказали придти помогать барышень занимать».
Я понималъ, что можно было занимать Алену Силовну и другую, которая сид?ла на переди, – кажется, это была воспитанница и крестница Алены Силовны, – но ее, Пашеньку, – ее звали такъ, – никто не могъ занимать. Она могла сид?ть, в?чно улыбаться, и больше ничего не нужно было, и вс? будутъ счастливы.
Трудно мн? было войти въ комнату, гд? они сид?ли (въ диванной у фортепiано), трудно и сов?стно, какъ сов?стно оборванцу нищему внести свои лохмотья въ осв?щенную яркимъ св?томъ пышную залу бала. Мн? стыдно и больно было выставить свое ничтожество на яркомъ св?т?, которымъ она осв?щала все вокругъ себя. Но я вошелъ. Все сiяло, и стоило мн? подойти къ ней и пожать ея руку, какъ робость моя уже прошла. Вс? сiяли: тетка, Алена Силовна, воспитанница и въ особенности дядя, любившiй хорошенькихъ: онъ, видимо ухаживалъ ужъ за ней.
Комментарий В. Ф. Саводника
Сохранилась одна рукопись-автограф этого отрывка, занимающая два полулиста писчей бумаги, согнутой пополам, и еще одну четвертку (всего 10 страниц in 4°); бумага фабрики Говарда. Почерк крупный и связный; помарок и поправок сравнительно немного; на некоторых страницах оставлены небольшие поля, другие исписаны сплошь. На странице 9 на полях есть заметка, не имеющая никакого отношения к тексту: «Алекс. банкъ. Щуровъ Кон. Ал.». Судя по почерку и по цвету чернил, отрывок написан в два приема: первые две с половиной страницы написаны черными чернилами, а продолжение, начиная со слов: «Мн? было 16 л?тъ…» – рыжими; это совпадает с внутренним построением самого отрывка, первая часть которого представляет собой как бы введение в последующий рассказ.
Время написания отрывка может быть определено только приблизительно. А. Е. Грузинский приурочивает его к 1863 г., относя к этому отрывку запись в Дневнике от 23 февраля этого года: «Начал писать: не то. Перебирал бумаги – рой мыслей и возвращение или попытка возвращения к лиризму. Он хорош. Не могу писать, кажется, без заданной мысли и увлечения» («Лев Толстой. Неизданные художественные произведения», со вступительными статьями А. Е. Грузинского и В. Ф. Саводника, изд. «Федерация». М. 1928, стр. 231). Однако упоминание о «лиризме», которым, действительно, проникнут отрывок «Оазиса», еще не дает достаточных оснований для столь определенного приурочения. Судя по качеству бумаги и по характеру почерка, резко отличающегося от почерка молодых лет Толстого и напоминающего почерк более позднего периода, отрывок можно отнести скорее ко второй половине или даже к концу 1860-ых гг.
Отрывок «Оазис» впервые был напечатан в указанном выше издании (стр. 233—240).
Рукопись хранится в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. (Папка XX, 2.)
ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕДЬМОМУ ТОМУ.
В настоящий том входят произведения 1856—1869 гг.
Кроме рассказа «Поликушка», печатаемого по тексту «Русского вестника», в этот том включены варианты к этому рассказу, извлеченные из черновых рукописей Толстого, а также шесть произведений, опубликованных после его смерти: «Тихон и Маланья», «Идиллия», «Сон», «Оазис», «Зараженное семейство» и «Комедия в 3-х действиях».
Впервые печатаются следующие наброски и рассказы художественного содержания в большинстве Толстым не озаглавленные. «Отрывки рассказов из деревенской жизни», «Рождественская елка», «Анекдот о застенчивом молодом человеке», «Степан Семенович», «Убийца жены» и четыре драматических отрывка: «Дворянское семейство», «Практический человек», «Дядюшкино благословение» и «Свободная любовь».
Группу отрывков философского содержания, впервые публикуемых, составляют: «О характере мышления в молодости и старости», «О насилии», «О религии» и «Философский отрывок».
В число впервые печатаемых отрывков публицистического содержания входят: «Заметка о Тульской полиции» и «О браке и призвании женщины».
В текстологических работах настоящего тома деятельное участие принимала А. И. Толстая-Попова.
Н. М. Мендельсон.
A. C. Петровский.
В. Ф. Саводник.
РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ.
Тексты произведений, печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого, печатаются по новой орфографии, но с сохранением больших букв, когда в воспроизводимом тексте Толстого стоит большая буква, и с воспроизведением начертаний до-Гротовской орфографии в тех случаях, когда эти начертания отражают произношение Л. Н. Толстого и лиц его круга (брычка, цаловать).
При воспроизведении текстов, не печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого (произведения неотделанные, незаконченные, только начатые, а также черновые тексты опубликованных произведений, соблюдаются следующие правила:
Текст воспроизводится с соблюдением всех особенностей правописания, которое не унифицируется, т. е. в случаях различного написания Толстым одного и того же слова все эти различия воспроизводятся («этаго» и «этого»).
Слова, пропущенные явно по рассеянности, дополняются в прямых скобках, без всякой оговорки.
В местоимении «что» над «о» ставится знак ударения в тех случаях, когда без этого было бы затруднено понимание. Это «ударение» не оговаривается в сноске.
Ударения (в «что» и других словах, поставленные самим Толстым, воспроизводятся, и это оговаривается в сноске.
На месте слов, неудобных в печати, ставится в двойных прямых скобках цыфра, обозначающая число пропущенных редактором слов: [[1]].
Неполно написанные конечные буквы (как, например, крючок вниз, вместо конечного «ъ» или конечных букв «ся» в глагольных формах) воспроизводятся полностью без каких-либо обозначений и оговорок.
Условные сокращения (т. н. «абревиатуры») типа «к-ый», вместо «который», и слова, написанные неполностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: «к[отор]ый», «т[акъ] к[акъ]» и т. п., лишь в тех случаях, когда редактор сомневается в чтении.
Слитное написание слов, объясняемое лишь тем, что слова в процессе беглого письма, для экономии времени, писались без отрыва пера от бумаги, не воспроизводится.
Описки (пропуски букв, перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда редактор сомневается, является ли данное написание опиской.
Слова, написанные явно по рассеянности дважды, печатаются один раз, но это оговаривается в сноске.
После слов, в чтении которых редактор сомневается, ставится знак вопроса в прямых скобках: [?].