Тихон и Маланья

И старуха, уложивъ платокъ въ сундучекъ, опять принялась за работу у печи и, работая, все говорила:

– Все, слава теб? Господи, – говорила она, – старикъ только мой отъ ногъ все умираетъ, какъ ненастье, такъ крикомъ кричитъ, на барщину все больше Гришутка зa него ходитъ. (Гришутка былъ меньшой, не женатый братъ Тихона.) Спасибо, начальники не ссылаютъ. Все Михеичъ старостой ходитъ. Чтожъ, жаловаться н?чего, порядки настоящiе ведётъ. Только, говоритъ, въ косьбу Гришутку не посылайте, не вынесетъ, еще младъ. Намеднись барскiе сады косили, такъ старикъ Гришутку послалъ, самъ косу ему наладилъ и Герасима свата просилъ отбивать; такъ какъ измучился, сердечный. – Я, матушка, говоритъ, не снесу. Вс? рученки, ноженки заломило. Да и гд? ему? т?ло мягкое, дробное, молодое. Такъ вотъ и не знаемъ, какъ быть, ты ли на покосъ останешься, работника ли наймать.

– Ну а про господъ что слыхать? – спросилъ Тихонъ, видимо, но желая даже и говорить о такомъ важномъ д?л? съ бабою, хотя бы она и была его мать.

– Сказывали намеднись, что вс? будутъ, а то опять замолчали. Молодой тутъ живетъ, да его и не слыхать. Все Андрей Ильичь зав?дуетъ. Мужики говорятъ ничего, что то только изъ за покосовъ съ нимъ вышло, старикъ знаетъ, онъ на сходк? былъ, все разскажетъ. Навозъ свозили, слава те Господи, запахали всю почесть землю. Осьминника два ли осталось. Старикъ знаетъ. Барщина тоже ничего была. Мужикамъ все дни давали. Вотъ бабамъ такъ дюже тяжело было. Все вс?ми да вс?ми. Замучали полоньемъ совс?мъ. Какую то (какъ ее?) свекловичу – чтоли все полютъ. Дома все я, да я одна бьюсь. Твоя баба съ солдаткой, что ни день, то на барщину. Хл?бушки ставить, коровъ доить, холсты и то я стелю. Покуда ноги служатъ. Незнамо, что дальше Богъ дастъ. Баба то твоя молодая день деньской замучается, а домой идетъ, хороводъ ведетъ, п?сенница такая стала, гд? и спрашивать съ нее, челов?къ молодой, куражный, а народъ хвалитъ, очень къ работ? ловка, и худого сказать н?чего. Ну съ солдаткой другой разъ повздорять – нельзя. Старикъ покричитъ и ничего. То то рада будетъ, сердешная. Не чаяли мы тебя дождаться. Вчера пирогъ ставила, думала, кто мой пирогъ кушать будетъ. Кабы знала, п?тушка бы зар?зала для сынка дорогаго. Слава Богу, нас?дка вывела, трехъ продали.

Старуха говорила все это и много еще другаго разсказала сыну, про холсты, про гумно, про стадо, про сос?да, про прохожихъ солдатъ, и все д?лала свои д?ла и въ печи, и на стол?, и въ клети. А Тихонъ сид?лъ на лавк?, кое что спрашивая, кое что самъ разсказывая, и, взявъ на знакомомъ м?ст? гребешокъ, расчёсывалъ свои кудрявые, густые волосы и небольшую, рыжеватую бороду и съ удовольствiемъ посматривая въ изб? то на панёву хозяйки, которая лежала на полатяхъ, то на кошку, которая сид?ла на печи и умывалась для праздника, то на веретено, которое сломанное лежало въ углу, то на курицу, которая безъ него занеслась и съ большими цыплятами зашла въ избу, то на кнутъ, съ которымъ онъ самъ ?зжалъ въ ночное и который Гришка бросилъ въ углу.[1 - Зачеркнуто: Все ему это мило было, потому что все это напоминало ему Маланью, его хозяйку.] Не одни его оттопыренные пальцы, но и внимательные, поглядывающiе на все глаза просили работы, ему неловко было сид?ть, ничего не д?лая. Онъ бы взялъ косу, отбилъ бы, починилъ бы завалившуюся доску на палатяхъ или другое что, но во время об?дни нельзя работать. Наговорившись съ старухой, онъ поднялъ охлопавшiйся кнутъ, досталъ пеньки, вышелъ на крыльцо и на гвозд?, у порога, сталъ свивать хлопокъ своими здоровыми ручищами, сд?ланными только для того, чтобы пудовиками ворочать, и все поглядывалъ по улиц?, откуда долженъ былъ идти народъ изъ церкви. Но еще никого не было, только мальчишки въ вымытыхъ рубахахъ б?гали около пороговъ. Мальчишка л?тъ пяти, еще въ грязной рубах?, подошелъ къ порогу и уставился на Тихона. Это былъ солдаткинъ сынъ, племянникъ Тихона.

– Сёмка, а Сёмка, – сказалъ Тихонъ, – ты чей? – улыбаясь на самаго себя, что онъ съ такимъ мальчишкой занимается.

– Солдатовъ, – сказалъ мальчикъ.

– А мать гд??

– Въ коб?дн?, и д?душка въ коб?дн?, – щеголяя своимъ мастерствомъ говорить, сказалъ мальчикъ.

– Аль ты меня не призналъ? – Онъ досталъ изъ кармана одинъ бубликъ и далъ ему.

– Вонъ она, коб?дня! – сказалъ мальчикъ на расп?въ, указывая вдоль по улиц? и безсознательно вц?пляясь въ бубликъ.

– А кто я? – спросилъ Тихонъ.

– Ты?… дядя.

– Чей дядя?

– Тетки Маланьки.

– А тетку Маланьку знаешь?

– Семка, – закричала старуха изъ избы, заслышавшая голосъ парнишки, – гд? пропадалъ? Иди, чортовъ парнишка, иди, обмою, рубаху чистую над?ну.

Парнишка пол?зъ черезъ порогъ къ бабк?, а Тихонъ всталъ, хлопнулъ раза два навитымъ кнутомъ, чтобъ увидать, хорошо ли.[2 - Зачеркнуто в ркп. II: и какъ будто что-то вспомнилъ, пошелъ въ избу <онъ посмотр?лъ еще въ улицу>, взялъ свой кафтанъ, женину синюю поддевку и вышелъ на дворъ.] Кнутъ хлопалъ славно. —

Парнишку разд?ли голаго и обливали водой. Онъ кричалъ на всю избу.[3 - Зачеркнуто в ркп. II: Тихонъ вышелъ на дворъ, досталъ с?нца отъ лошадей, посмотр?лъ было въ сани, но ему не понравилось, и вл?зъ на амбаръ. На амбар? онъ постелилъ свой кафтанъ на с?но и, чему то посм?иваясь, сл?зъ опять и вышелъ за ворота.] Тихонъ стоялъ на крыльц? и смотр?лъ на улицу. День былъ красный, жаворонки вились надъ ржами. Ржи лоснились. Въ рощ? сохла роса съ солнечной стороны и п?ли птицы. Народъ шелъ изъ церкви. Шли старики большими, широкими шагами (шагами рабочаго челов?ка), въ б?лыхъ, за ново вымытыхъ онучахъ и новыхъ лаптяхъ, которые съ палочками, которые такъ, по одному и по парно; шли мужики молодые, въ сапогахъ; староста Михеичъ шелъ въ черномъ, изъ фабричнаго сукна кафтан?; шелъ длинный, худой и слабый, какъ плетень, Ризунъ, ?оканычъ хромой, Осипъ Наумычъ бородастый. <Вс?хъ этихъ мужиковъ и бабъ мн? нужно будетъ описать въ этой исторiи>. Шли дворовые, мастеровые въ свиткахъ, лакеи въ н?мецкихъ платьяхъ, дворовскiя бабы и д?вки въ платьяхъ съ подзонтиками, какъ говорили мужики. На нихъ только лаяли крестьянскiя собаки. Шли д?вочки табунками, въ желтыхъ и красныхъ сарафанахъ, ребята въ подпоясанныхъ армячкахъ, согнутыя старушки въ б?лыхъ чистыхъ платкахъ, съ палочками и безъ палочекъ. Ребятницы съ б?лыми пеленками и холостыя пёстрыя бабы въ красныхъ платкахъ, синихъ поддёвкахъ, съ золотыми галунами на юбкахъ. Шли весело, говорили, догоняли другъ друга, здоровкались, осматривали новые платки, бусы, коты прошивные.[4 - Зачеркнуто в ркп. II: <Весело смотр?ть на <праздничный> народъ, когда онъ въ праздникъ идетъ изъ церкви, да еще весел?й, как знаешь этотъ народъ, какъ всякаго знаешь и что къ чему знаешь. Вотъ> Ермилины бабы щеголихи идутъ и къ другимъ не пристаютъ, не отъ того, что у нихъ платки и сарафаны лучше вс?хъ, но оттого что самъ старикъ Ермила, свекоръ, идетъ той стороной и посматриваетъ на нихъ. Б?да, коли увидитъ, что он? съ ребятами играть станутъ или что. Мальчишки стороной идутъ, подальше обходятъ Ермила и см?ются надъ его брюхомъ.] Вс? они были знакомы Тихону; по м?р? того какъ они подходили, онъ узнавалъ ихъ. Вотъ Илюшины бабы <щеголихи> идутъ. «Какъ разрядились, – думалъ Тихонъ, – и къ другимъ не пристаютъ», <не отъ того, что у нихъ платки и сарафаны лучше вс?хъ, но отъ того, что самъ строгiй старикъ свекоръ идетъ той стороной дороги и посматриваетъ на нихъ.> Вонъ мальчишки идутъ за Илюшей и <втихомолку> см?ются надъ нимъ. <Вонъ Осипъ Наумычъ идетъ одинъ въ лаптяхъ и старомъ кафтанишк?, а Тихонъ знаетъ, что у него денегъ cтанетъ всю деревню купить.> Вонъ идетъ худая, разряженная баба, убрана какъ богачка, а Тихонъ знаетъ, что это самая посл?дняя, завалящая баба, которую мужъ ужъ давно бить пересталъ. Идетъ прикащица съ зонтикомъ, разфрантилась, и работница ихъ, Василиса, въ красной занав?ск?. А вотъ Матрешкинъ, дворовый, красную кумачевую рубаху вчера купилъ въ город?, над?лъ, да и самъ не радъ, какъ народъ на него дивится. Вотъ ?оканычева д?вка съ дворовыми идетъ, съ Маврой Андреевной разговариваетъ, оттого что она грамотница, въ монастырь хочетъ идти. Вотъ Минаевы идутъ сзади, и баба все воетъ, должно, хоронила кого, а вонъ Ризунова молодайка идетъ, <какъ купчиха разряженная и> все въ пеленки лицо прячетъ.[5 - Зачеркнуто в ркп. I: она посл? родовъ въ первый разъ въ церкви была и ребенка причащала. Вонъ солдатъ замчной в новой шинели идетъ, ужъ пьянъ, гд? то набрался, къ бабамъ подлипаетъ.] Видно, родила, причащать носила. Вонъ Болхина старуха съ клюкой, шла, устала, с?ла <и все молится Богу и прохожимъ говоритъ, что она нынче въ посл?днiй разъ въ церкви была, что ужъ смерть ея пришла за ней. И погляд?ть на нее, такъ кажется, что правда.> Все жива старуха. А ужъ л?тъ 100 будетъ. А вотъ и мои – старикъ большими шагами шагаетъ, и все горбъ у него такой же, – думалъ Тихонъ. – Вотъ и она… <Красавицу, кто бы она ни была, баба ли, барышня ли, издалека видно. И идетъ она иначе, плыветъ точно, и голову несетъ и руками размахиваетъ не такъ, какъ другiя бабы, и цв?та-то на ней ярче, рубаха б?л?е и платокъ красн?е. А какъ красавица она, да своя, такъ еще дальше узнаешь; такъ-то и> Тихонъ съ другого конца улицы узналъ свою бабу. Маланья шла съ солдаткой и съ двумя бабами. Съ ними же шелъ замчной солдатъ въ новой шинели, казалось, ужъ пьяный, и что-то разсказывалъ, махая руками. Цв?та на Малань? вс?хъ ярче показались Тихону. <Маланья гд? бы ни была, всегда къ ней приставали, около нее сходились другiя молодайки, мужики и молодые ребята, проходя мимо, замолкали и поглядывали на нее. Даже старикъ р?дкiй проходилъ, чтобъ не посм?яться съ ней; ребята и д?вочки обходили ее, косились и говорили: «Вишь Маланька-то, Маланька-то какъ идетъ».>