Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

– «Верстъ пять. Засв?тло не дойдете, а ночью опасно. Нешто проводить васъ?»

– «А ты какъ же одинъ назадъ пойдешь?

– «Я то привычный. Попросите меня у урядника. Для васъ онъ отпуститъ: a мн? и нужно».

Я вошелъ въ кордонъ, попросилъ урядника, онъ отпустилъ Кирку и уже совс?мъ темн?ло, когда мы съ нимъ пошли назадъ въ камыши по узенькой, чуть зам?тной тропинк?. Я разговорился съ Киркой и наружность его не обманывала меня, у него ужасно много доброты и яснаго здраваго смысла и маленькаго веселаго юмора.

– «Что», спросилъ я его: «скучно, я думаю, бываетъ на кордон??»

– «Отчего скучно?» спросилъ онъ.

– «Да отойти нельзя и теперь в?дь очень опасно. Говорятъ, абреки переправляются». —

– «Ничего, мы привыкли. Наше д?ло такое; еще думаешь себе: приди, батюшка. В?дь намъ еще лестно; вотъ хоть бы я, еще и ни разу не стр?лилъ въ челов?ка. Ну старики, т? ужъ отдаляются. Тоже и на кордон? пьютъ, спятъ.

– «А въ походъ ты желаешь идти?»

«Какже не желать; на то и казакъ, чтобы въ походы ходить.

– «Пойдешь зимой?»

– «Да какъ Богъ дастъ. Коня не могу справить. П?шкомъ нельзя и теперь стыдно».

Я слышалъ отъ Ерошки, что прiобр?тенье лошади составляетъ вс? мечты и Кирки и всего его семейства. Мн? пришло въ голову подарить ему лошадь. Я ровно вчера выигралъ 50 р. Пов?ришь ли, что этотъ молодой мальчикъ съ своимъ пушкомъ на подбородк? такъ импонируетъ своей непосредственностью и красотой, что я долго колебался предложить ему лошадь, боясь оскорбить его. Я сначала предложилъ ему выпросить его въ походъ въ драбанты (это врод? ординарцевъ даются казаки офицерамъ, хотя совершенно противузаконно). Онъ сказалъ, что радъ будетъ.

– «Да в?дь вы не любите нашихъ», сказалъ я.

– «Э! это старухи только», сказалъ онъ, см?ясь: «имъ все, что по не старому, то и тошно. Отчего не любить».

Я предложилъ ему лошадь. Онъ не пов?рилъ сначала, но я сказалъ, что взаймы и что даже сейчасъ, какъ придемъ, дамъ ему деньги. Всю остальную дорогу онъ молчалъ. Я тоже. Мн? было удивительно хорошо на душ?. Все, что я вид?лъ, казалось прекрасно, ново: и мракъ, сгущавшiйся на л?съ, и в?теръ, шумно и высоко говорящiй въ вершинахъ, и дикiе крики шакаловъ близко по об?имъ сторонамъ дороги. На душ? легко, ясно, въ т?л? сильная здоровая усталость и голодъ; природа везд? со вс?хъ сторонъ и въ теб? самомъ.

Я отдалъ Кирк? деньги. Онъ только сказалъ, что отдастъ къ осени, и не поблагодаря ушелъ. Онъ не могъ благодарить и не понималъ, какъ благодарить за вещь, не им?ющую для него никакого смысла. Я смотр?лъ въ окно на него, когда онъ вышелъ. Онъ шелъ опустивъ голову и недоум?вающе разводилъ руками.

Моего хозяина дочь подб?жала къ нему. Они остановились и заговорили о чемъ-то. Какая прелесть эти два челов?ка. Марьяна – верхъ женской красоты. Эта стройность, сила, женская грацiя и глаза, которые только я вид?лъ изъ ея лица, но глаза, которымъ подобнаго я ничего не видывалъ. Впрочемъ до другаго раза о Марьян?. Она стоитъ ц?лаго письма. Нынче я усталъ. Я пооб?далъ или поужиналъ, дописалъ за чаемъ теб? это письмо и усталый, счастливый ложусь спать. А завтра опять иду на охоту.

Вотъ теб? кусочекъ моей жизни, б?дный, жалкiй кусочекъ въ сравненiи съ д?йствительностью. Но прощай. —

[Поздн?е:] Мн? хорошо, очень хорошо, но по правд? сказать, от чего-то грустно, сладко грустно, но грустно.

Глава 3-я.

Возвращаясь въ этотъ вечеръ домой съ Киркой, Ржавскiй, узнавъ, что у него н?тъ лошади, которая составляетъ вс? его желанiя, подарилъ ему 50 р. на лошадь. И это непривычное доброе д?ло произвело то неясное волненiе и христiанское настроенiе, которое отражалось въ письм? его къ прiятелю.

<Ему казалось, что Кирка отъ неожиданнаго счастья и отъ наплыва новыхъ мыслей, подтвержденныхъ д?ломъ, не могъ найти словъ благодарить его, ему казалось, что хозяева его, что Петровъ, что ст?ны хаты, его собака – весь мiръ любилъ его и другъ друга. Онъ былъ такъ доволенъ собой, что ему стало грустно, что онъ такой прекрасный, сильный, здоровый и красивый молодой челов?къ, а почти никто не знаетъ этаго.>

[б) Вторая редакция конца.]

Кирка мн? челов?къ знакомый, во первыхъ, по Ерошк?, которому онъ племянникъ, во вторыхъ, по моему хозяину, дочь котораго онъ сватаетъ. Онъ мн? чрезвычайно нравится. Д?йствительно, Кирка – одинъ изъ самыхъ красивыхъ людей, которыхъ я когда-либо видывалъ. Онъ великъ ростомъ; прекрасно сложенъ, съ правильными строгими чертами лица и общимъ выраженiемъ повелительного спокойствiя и гордости. Брови у него почти срослись и составляютъ одну черту. Это даетъ ему взглядъ р?зкой и холодный, почти жестокой, но все выраженiе такъ въ характер? всего его лица, что по моему еще прибавляетъ его красоту. У него поразительно маленькая и узкая голова. Съ перваго раза, какъ я увидалъ его, онъ мн? чрезвычайно понравился и я старался сойтись съ нимъ, ходилъ съ нимъ на охоту, угащивалъ его; но до сихъ поръ онъ оставался со мной холоденъ и даже надм?ненъ, что разум?ется заставляетъ меня еще больше желать сойтись съ нимъ. Долженъ теб? признаться, что кром? того, что этотъ казакъ просто Богъ знаетъ отчего мн? нравился, какъ нравится женщина – особенно пл?нилъ онъ меня своимъ голосомъ, чистымъ звучнымъ, чуть-чуть погруб?е женскаго контральта, кром? того я им?ю на него виды. – См?йся надо мной или н?тъ, мн? все равно. Я уже пережилъ тотъ возрастъ, когда всякое свое желанiе прим?риваешь на общiй уровень. Захочешь чего-нибудь и спрашиваешь: д?лаютъ ли это люди, д?лали ли прежде меня? н?тъ, то и мн? нечего пробовать. Я в?рю себ? теперь и знаю, не спрашиваясь у обычая, что хорошо, что дурно. Любить хорошо, д?лать добро другому хорошо, и всякому такому чувству я отдаюсь см?ло, къ какой [бы] нел?пости въ пошломъ смысл? оно не привело меня. – Все это я говорю къ тому, чтобы сказать теб?, что я влюбленъ въ этаго казака и р?шился обратить его въ христiанскую в?ру. Въ немъ все хорошо, все св?жо, здорово, неиспорчено, и невольно, глядя на эту первобытную богатую натуру, думается: чт?, ежели бы съ этой силой челов?къ этотъ зналъ, что хорошо, что дурно. Говоря съ Киркой, я былъ пораженъ этимъ отсутствiемъ всякаго внутренняго м?рила хорошаго и дурнаго. Одинъ разъ мы съ нимъ разговорились. Я старался растолковать ему простую истину, что трудиться для другого хорошо и лучше этаго ничего сд?лать нельзя, а трудиться для себя – напрасно. Онъ слушалъ меня больше, ч?мъ внимательно; онъ былъ озадаченъ; но потомъ я вид?лъ, что онъ испугался своего впечатл?нiя и подозрительн?е сталъ смотр?ть на меня. Я очень радъ былъ его встр?тить зд?сь. Онъ вязалъ уздечку, сидя на порог? кордона, и п?лъ одну изъ старыхъ казачьихъ п?сенъ.

* № 4.

14. Глава 4-я.

2-е письмо Ржавскаго къ своему прiятелю.

Да, вотъ уже три м?сяца прошло съ т?хъ поръ, какъ я поселился зд?сь, и съ каждымъ днемъ я больше и больше доволенъ моей жизнью. Прежде я любилъ только общее впечатл?нiе, которое произвели на меня зд?шнiе люди и природа, теперь у меня есть уже зд?сь друзья, живые интересы. Жизнь моя вн?шне идетъ также однообразно, какъ и прежде. Я читаю, пишу, много думаю, охочусь, бес?дую съ Ерошкой и съ хозяиномъ. Каждое утро я отправляюсь купаться; потомъ шляюсь съ ружьемъ, потомъ изр?дка вижусь съ товарищами, потомъ вечеръ, когда жаръ свалитъ, хожу безъ ц?ли и передумываю всякой вздоръ, который мн? вовсе не кажется вздоромъ, и когда смеркнется, у себя сижу на крылечк? или у ховяевъ, съ которыми я теперь сблизился. Мн? интересно сл?дить тамъ за романомъ, который происходитъ между Киркой и хозяйской дочерью. Кирку моего я мало вид?лъ все это время. Онъ отличился съ м?сяцъ тому назадъ, убилъ Чеченца и съ т?хъ поръ, какъ кажется, и загулялъ. У него ужъ есть лошадь и новая черкеска. Онъ иногда прiезжаетъ въ станицу и держитъ себя аристократомъ, гуляетъ съ товарищами, и съ Хорунжимъ, моимъ хозяиномъ и своимъ будущимъ зятемъ, держитъ себя гораздо самостоятельн?е. Странное д?ло, убiйство челов?ка вдругъ дало ему эту самонад?янность, какъ какой-нибудь прекрасный поступокъ. А еще говорятъ: челов?къ разумное и доброе существо. Да и не въ одномъ этомъ быту это такъ; разв? у насъ не то же самое? Война, казни. – Напротивъ, зд?сь это еще меньше уродливо, потому что проще. – Я ?здилъ на кордонъ смотр?ть т?ло убитаго Чеченца, въ то время, какъ родные изъ горъ прi?зжали выкупать его. Голое, желтое, мускулистое т?ло лежало навзничь въ шалаш?, въ голов? была засохшая почерн?вшая рана, бородка подбритая была выкрашена краснымъ, пальцы загнулись, ногти тоже были выкрашены краснымъ. Чеченецъ, который прi?халъ выкупать его, былъ очень похожъ на него. Трудно теб? описать ту молчаливую строгую ненависть, которую выражало его худое лицо. Онъ ни слова не говорилъ и не смотр?лъ ни на кого изъ казаковъ, какъ будто насъ не было. На т?ло онъ тоже не смотр?лъ. Онъ приказалъ прi?хавшему съ нимъ Татарину взять т?ло и гордо и повелительно смотр?лъ за нимъ, когда онъ несъ его въ каюкъ съ казаками. Потомъ, не сказавъ ничего, онъ с?лъ въ каюкъ и переплылъ на ту сторону.

– «Ну, братъ, не попадайся теперь ему», сказалъ Кирк? урядникъ. Кирка весело, самодовольно улыбался. – И чему радуется? думалъ я; а радуется искренно, вс?мъ существомъ своимъ радуется. Невольно мн? представлялась мать, жена убитаго, которая теперь гд?-нибудь въ аул? плачетъ и бьетъ себя по лицу. Глупая штука жизнь везд? и везд?.

– Я теб? писалъ, что сблизился съ хозяиномъ. Вотъ какъ это случилось. Я сид?лъ дома; ко мн? зашелъ нашъ поручикъ Дампiони. Онъ, кажется, малый довольно хорошiй, немного образованный, или ежели не образованный, то любящiй образованiе и на этомъ основанiи выходящiй из общаго уровня офицеровъ. Но это то именно не понравилось мн? въ немъ. Онъ видимо желаетъ сблизиться со мной, выдавая свою братью офицеровъ, какъ будто предполагая, что, молъ, и я не чета вс?мъ другимъ, мы съ вами можемъ понимать другъ друга и быть вм?ст?, и они пускай будутъ вм?ст?. Знаешь это мелкое тщеславiе, забравшееся туда, куда ему вовсе не сл?дуетъ. Кром? того, онъ старожилъ кавказской и рутинеръ. Онъ живетъ, какъ вс? живутъ офицеры по обычаю въ кр?пости; играютъ въ карты, пьютъ, въ станиц? волочутся за казачками и волочутся изв?стнымъ классическимъ образомъ и всегда почти усп?шно. Казачьи станицы съ незапамятныхъ временъ считаются Капуями для нашего брата. А я, ты знаешь, им?ю природное отвращенiе ко вс?мъ битымъ дорожкамъ, я хочу жить хоть трудно, мучительно, безполезно, но неожиданно, своеобразно, чтобъ отношенiя моей жизни вытекли сами собой изъ моего характера. Наприм?ръ, зд?сь въ станиц? всякой офицеръ сближается съ хозяевами, покупаетъ имъ пряниковъ, д?лаетъ сид?нки д?вкамъ, выходитъ къ нимъ въ хороводы, им?етъ изъ молодыхъ услужливаго казака, который исполняетъ его порученiя, и потихоньку, по казенной м?рк? донъжуанничаетъ. У меня же есть чутье на эти избитыя колеи, которыя бываютъ рядомъ со всякаго рода жизнью, я б?гу ихъ съ отвращенiемъ. И теперь, наприм?ръ, я очень доволенъ т?мъ, что не попалъ въ эту колею: я открылъ необитаемого Ерошку, я открылъ Кирку, я открылъ Марьяну съ своей точки зр?нiя. Я открылъ зд?шнюю природу, зд?шнiй л?съ, удовольствiе тратить свои силы. Дампiони стоитъ у Терешкиныхъ; у его хозяевъ дочь Устинька, за которой онъ волочится и, кажется, усп?шно. Онъ н?сколько разъ спрашивалъ меня о моихъ отношенiяхъ съ Марьяной и, лукаво подмигивая, никакъ не хочетъ в?рить, что у меня н?тъ никакихъ отношенiй. Онъ ходитъ въ хороводы, знакомъ со вс?ми д?вками, ходитъ съ ними гулять, угощаетъ ихъ; но все это происходитъ какъ исключенье, казаковъ уже тутъ н?тъ, это дебошъ вн? казачьей жизни, въ который онъ втягиваетъ ихъ. Но несмотря на то онъ милый малый, красивый собой, маленькой, кругленькой, румянинькой, веселинькой, съ бойкими черными глазками, безъ всякой задней мысли, съ однимъ искреннимъ желанiемъ веселиться. Разъ онъ зашелъ ко мн? и предложилъ идти вм?ст? на пирогъ, который зат?яла Устинька. Никого стариковъ не должно было быть на этомъ бал?, одни д?вки и молодые казаки. Марьяна тоже должна была быть тамъ. Онъ говорилъ тоже, что он? считаютъ меня дикаремъ и непрем?нно требуютъ, чтобъ я былъ. Вечеромъ, уже смеркалось, я отправился къ нему. Мн? странно и дико было думать, куда я иду. Что такое будетъ? Какъ вести себя? Что говорить? Что они будутъ говорить? Какiя отношенiя между нами и этими дикими казачьими д?вками? Дампiони же мн? разсказывалъ такiя странныя отношенiя, и безнравственныя и строгiя. Дампiони стоитъ такъ, какъ я, на одномъ двор?, но в разныхъ хатахъ съ хозяевами. Хаты зд?сь вс? на одинъ покрой. Он? стоятъ на 2-хъ аршинныхъ столбахъ отъ земли и составляются изъ двухъ комнатъ. Въ первой, въ которую входишь по л?сенк?, обыкновенно къ лицевой сторон? лежатъ постели, пуховики, ковры, подушки, од?ялы, сложенные другъ на друг? и красиво изящно прибранные по татарски, виситъ оружiе, тазы. Это холодная хата, во второй комнат? большая печь, лавки и столъ, и также прибрано и чисто, какъ и въ первой. Онъ былъ одинъ дома, когда я пришелъ къ нему. – Въ хозяйской хат? происходило волненiе, д?вки выб?гали оттуда, заглядывали къ намъ, см?ялись, Устинька съ засученными рукавами приносила разныя провизiи для пирога. Дампiони пошелъ туда спросить, готово ли. Въ хат? поднялась б?готня, хохотъ и его выгнали. Черезъ полчаса Устинька сама пришла за нами. На накрытомъ стол? стоялъ графинъ съ виномъ, сушеная рыба и пирогъ. Д?вки стояли въ углу за печкой, см?ялись, толкались и фыркали. Дампiони ум?етъ обращ[аться], я же дуракъ дуракомъ д?лалъ за нимъ все, что онъ д?лалъ. Онъ поздравилъ Устиньку съ именинами и выпилъ чихирю, пригласилъ д?вокъ выпить тоже. Устинька сказала, что д?вки не пьютъ. Д[ампiони] вел?лъ деньщику принести меду, – д?вки пьютъ только съ медомъ. Потомъ Кампiони вытащилъ д?вокъ изъ-за угла и посадилъ ихъ за столъ.

– «Какже ты своего постояльца не знаешь?» сказалъ онъ Марьян?.

– «Какже ихъ знать, коли никогда не ходятъ къ намъ?» сказала М[арьяна].

– «Да я боюсь твоей матери», сказалъ я. Марьяна захохотала.

– «И это ничего», сказала она: «она такъ на первый разъ бранилась; а ты и испугался?»

<Зд?сь въ первый разъ я вид?лъ все лицо Марьяны, и не жал?лъ, потому что не разочаровался; она еще лучше, ч?мъ я воображалъ ее. Строгiй кавказской профиль, умное и прелестное выраженiе рта и такая чудная спокойная грацiя во всемъ очерк?. Она одна ихъ т?хъ женщинъ, которыхъ я называю царицами. Что то повелительно прекрасное. Прекрасное въ спокойствiи. Каждое движенiе лица возбуждаетъ радость. Женщины эти возбуждаютъ радостное удивленiе и покорность, внушаютъ уваженiе. Мн? было неловко, я чувствовалъ, что внушаю любопытство и страхъ д?вкамъ тоже, но Д[ампiони] какъ будто не зам?чалъ этаго; онъ говорилъ объ томъ, какъ онъ задастъ балъ теперь, какъ М[арьяна] должна балъ задать и т. д.> Я побылъ немного и ушелъ. – Съ т?хъ поръ однако, долженъ признаться, я смотрю на Марьяну иными глазами. Представь себ?: каждый день я сижу утромъ у себя на крылечк? и вижу передъ собой эту женщину. Она высока ростомъ, необыкновенно хороша, такъ хороша, какъ только бываютъ хороши гребенскiя женщины. Она работаетъ на двор?. Она л?пить кизяки на заборъ и я сл?жу за вс?ми ея движеньями. На ней обыкновенно платокъ на голов? и ше? и одна розовая ситцевая рубаха, обтянутая сзади и собранная спереди, съ широкими рукавами и азiатской ожерелкой и разр?зомъ по середин? груди. Босыя маленькiя ножки ея съ горбомъ на ступени становятся сильно, твердо, не перем?няя формы. Мощныя плечи ея и твердая грудь содрагаются при каждомъ движеньи, выгнутый станъ сгибается свободно. Шея у нея н?жная, прелестная. Она чувствуетъ на себ? мой взглядъ, и это смущаетъ ее, я чувствую; и я смотрю на нее, не отрываясь, и радуюсь. – Никакихъ отношенiй между мною и ею быть не можетъ; ни такихъ, какъ Д[ампiони] съ Устинькой, ни такихъ, какъ Кирка съ нею, я не влюблюсь въ нее; но неужели мн? запрещено любоваться на красоту женщины, какъ я любуюсь на красоту горъ и неба? – По всему, что я говорилъ съ ней, она не глупа, знаетъ свою красоту, гордится ей и любитъ нравиться, мое вниманiе доставляетъ ей удовольствiе. Съ т?хъ поръ какъ я далъ деньги Кирк?, я зам?чаю, что хозяинъ сталъ со мной любезн?е и приглашаетъ къ себ? и приглашалъ идти съ нимъ въ сады на работы. Я былъ у нихъ разъ, старуха, такая злая, какъ мн? казалось, – добрая баба и любитъ свою дочь безъ памяти. Хорунжiй самъ – политикъ, корыстолюбецъ, но гордящiйся казачествомъ, изъ чего выходить странное см?шенiе. Однако по правд? сказать, я былъ разъ [?] у хозяевъ, Хорунжаго не было, старуха угащивала меня каймакомъ. Марьяна сид?ла подл?, грызя с?мя. Мать вел?ла ей сид?ть тутъ, чтобъ меня занимать, и при ней говорила про то, что ее замужъ отдаетъ и жал?етъ, мальчишка дико смотр?лъ на меня. Потомъ мать ушла; я спросилъ М[арьяну], хочетъ ли она замужъ. Она покрасн?ла и посмотр?ла на меня своими заблест?вшими глазами. Я позавидовалъ Кирк?. Я хочу не ходить къ Хорунжему. Она слишкомъ хороша, она… Ничего, ничего, молчанiе!

* № 5.

КАЗАКИ

Глава I.

Въ Гребенской станиц? былъ праздникъ. Кром? казаковъ, бывшихъ въ поход?, или на кордонахъ весь народъ проводиль день на улиц?. —

Собравшись кучками, с?дые, бородатые, съ загор?лыми и строгими лицами старики, опираясь на посошки, стояли и сид?ли около станичного правленiя, или на завалинахъ хатъ, гр?ясь на весеннемъ солнышк? и спокойно-м?рными голосами бес?довали о старин?, объ общественныхъ д?лахъ, объ урожаяхъ и о молодыхъ ребятахъ. Проходя мимо стариковъ, бабы прiостанавливались и низко кланялись, молодые казаки почтительно уменьшали шагъ и снимали попахи. Старики замолкали, строго насупивъ брови, – осматривали проходящихъ и, медленно наклоняя голову, тоже вс? приподнимали шапки. —

Старыя казачки сид?ли по крылечкамъ хатъ, или выглядывая въ окошечки, молодыя бабы и д?вки въ яркоцветныхъ атласныхъ бешметахъ съ золотыми и серебряными монистами и въ б?лыхъ платкахъ, обвязывавшихъ все лицо до самыхъ глазъ, расположившись въ т?ни отъ косыхъ лучей солнца на земл? передъ хатами, на бревнахъ у заборовъ, грызя с?мя, громко см?ялись и болтали. Н?которыя держали на рукахъ грудныхъ д?тей и, разстегивая бешметъ, кормили ихъ, или заставляли ползать вокругъ себя по пыльной дорог?.

Мальчишки и д?вчонки на площади и у станичныхъ воротъ съ пискомъ и крикомъ играли въ мячъ; другiе, подражая большимъ, водили хороводы и тоненькими несм?лыми голосами пищали п?сни.

Льготные, писаря и вернувшiеся домой строевые казаки, молодые парни въ нарядныхъ черкескахъ, обшитыхъ галунами, сц?пившись рука съ рукой, ходили по улицамъ, останавливаясь то подл? однаго, то подл? другаго кружка казачекъ, молодецки подкидывая головой попаху, оправляя кинжалъ и заигрывая.

Кое-гд? на корточкахъ около знакомаго дома сид?ли кунаки – сухiе, краснобородые, босые Чеченцы, пришедшiе изъ-за Терека полюбоваться на праздникъ и, покуривая изъ коротенькихъ трубочекъ, перекидывались быстрыми гортанными звуками. На улицахъ, между однообразными деревянными хатами съ высокими камышевыми крышами и р?зными крылечками, было сухо, въ воздух? тепло и неподвижно, на неб? прозрачно, голубо и ясно. Б?ло-матовый хребетъ сн?жныхъ горъ, видн?вшiйся отовсюду, казался близокъ и розов?лъ отъ заходящаго солнца. Изр?дка отъ горъ, по р?дкому воздуху, долеталъ дальнiй звукъ пушечнаго выстр?ла и въ камышевой степи и въ садахъ за станицей съ разныхъ сторонъ откликались фазаны. Еще д?вки не начинали хороводовъ, ожидая сумерекъ, казаки не расходились по хатамъ справлять праздникъ и весь народъ спокойно толпился на улицахъ, когда на площадь шагомъ вы?хали два вооруженные верховые, и вниманiе д?вчонокъ, мальчишекъ, бабъ, д?вокъ и даже стариковъ обратилось на нихъ.[44 - Здесъ на полях: Казаки недоброжелательно принимали новыхъ гостей.]

Одинъ изъ верховыхъ былъ плотный черноглазый красный казакъ л?тъ 30 съ окладистой бородой, широкимъ рубцомъ черезъ носъ и щеку и необычайно развитыми грудью и плечами. Онъ сид?лъ н?сколько бокомъ на сытомъ с?ромъ кабардинц?, твердо ступавшемъ по жесткой дорог?, весело поводившемъ острыми ушами и подкидывавшемъ тонкой глянцовитой холкой и красивой головой въ серебряной уздечк?. Все въ этомъ всадник?, отъ широкой загнутой назадъ попахи до шитой шелками и серебромъ с?дельной подушки, изобличало охотника и молодца. Ружье въ чехл?, серебряная шашка, кинжалъ, пистолеты, натруска, свернутая за с?дломъ бурка, ловко прилаживались около него и показывали, что онъ ?халъ не изъ мирнаго и не изъ ближняго м?ста. Въ этой боковой посадк?, въ движенiи руки, которой онъ шутя похлопывалъ плетью подъ брюхо лошади, а особенно въ его блестящихъ, б?гающихъ, узкихъ глазахъ чувствовалось что то кошачье, порывистое. Чувствовалось, что въ одно мгновенье вм?сто этой щегольской небрежности онъ могъ слиться однимъ кускомъ съ лошадью, перегнуться на сторону и понестись какъ в?теръ, что въ одно мгновенье, вм?сто игриваго похлопыванья плетью, эти широкiя руки могли выхватить винтовку, пистолетъ или шашку и вм?сто самодовольнаго веселья, въ одно мгновенье глаза могли загор?ться хищнымъ гн?вомъ, или необузданнымъ восторгомъ. Другой былъ еще совс?мъ молодой, очень красивый казаченокъ съ румяными налитыми щеками, б?лымъ пушкомъ на бород? и узкими голубыми глазами. Онъ былъ б?дно од?тъ, и конь подъ нимъ былъ ногайской, худой; но въ посадк? и чертахъ его было зам?тно что-то ранне спокойное и изящное. Что-то сильно занимало молодаго казаченка; онъ пристально вглядывался въ толпу д?вокъ, собравшихся на углу площади, и безпокойно поталкивалъ лошадь.

Про?зжая мимо стариковъ, казаки приподняли попахи. Старшiй казакъ оглядывался кругомъ, какъ будто говоря: «видали молодца?» и вс?мъ кланялся.

– «Что много Нагайскихъ табуновъ угналъ, батяка Епишка? А?» сказалъ, обращаясь къ нему, приземистый старикъ съ нахмуреннымъ мрачнымъ взглядомъ и б?лой бородой, доходившей ему до грудей. Это былъ изв?стный по всему околодку колдунъ казакъ Черный.

– «Ты не бось пересчиталъ, д?дука, коли спрашиваешь», недовольно, но смущенно отв?чалъ Епишка и, встряхнувъ попахой, отвернулся отъ него.

– «То-то парня-то напрасно за собой дурно водишь», проговорилъ старикъ. «До?здятся казаки! Что дороже коня»!