Оценить:
 Рейтинг: 4.33

Немецкая революция и сталинская бюрократия

Год написания книги
1932
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
8 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

На заре рабочего движения для вовлечения рабочих в стачку агитаторы нередко воздерживались от развития революционных и социалистических перспектив, чтоб не отпугнуть рабочих. Сейчас положение имеет прямо противоположный характер. Руководящие слои немецких рабочих могут решиться вступить в оборонительную экономическую борьбу только в том случае, если им ясны общие перспективы дальнейшей борьбы. Этих перспектив они у коммунистического руководства не чувствуют.

По поводу тактики мартовских дней 1921 года в Германии («электризовать» меньшинство пролетариата вместо того, чтоб завоевывать его большинство) автор этих строк говорил на III конгрессе: «Когда подавляющее большинство рабочего класса не отдает себе отчета в движении, не сочувствует ему или сомневается в его успехе, меньшинство же рвется вперед и механическими средствами стремится вогнать рабочих в стачку, тогда это нетерпеливое меньшинство может, в лице партии, попасть во враждебное столкновение с рабочим классом и разбить себе голову».

Значит, отказаться от стачечной борьбы? Нет, не отказываться, – но создать для нее необходимые политические и организационные предпосылки. Одной из них является восстановление единства профорганизаций. Реформистская бюрократия, конечно, не хочет этого. Раскол обеспечивал до сих пор ее положение как нельзя лучше. Но непосредственная угроза фашизма меняет положение в союзах к невыгоде бюрократии. Тяга к единству растет. Пусть клика Лейпарта попробует в нынешних условиях отказать в восстановлении единства: это сразу удвоит или утроит коммунистическое влияние внутри союзов. Если объединение состоится, тем лучше: перед коммунистами откроется широкое поле работы. Не полумеры нужны, а смелый поворот!

Без широкой кампании против дороговизны, за короткую рабочую неделю, против урезывания зарплаты; без вовлечения безработных в эту борьбу рука об руку с работающими; без успешного применения политики единого фронта – импровизированные мелкие стачки не выведут движение на широкую дорогу.

Левые социал-демократы поговаривают о необходимости, «в случае прихода фашистов к власти», прибегнуть ко всеобщей стачке. Вероятно, и сам Лейпарт щеголяет такими угрозами в четырех стенах. По этому поводу «Роте Фане» говорит о люксембургианстве. Это клевета на великую революционерку. Если Роза Люксембург и переоценивала самостоятельное значение всеобщей стачки для вопроса о власти, то она очень хорошо понимала, что всеобщую стачку нельзя вызвать по произволу, что она подготовляется всем предшествующим ходом рабочего движения, политикой партии и профессиональных союзов. В устах же левых социал-демократов массовая стачка – скорее утешительный миф, возвышающийся над плачевной реальностью.

Французские социал-демократы в течение многих лет обещали прибегнуть ко всеобщей стачке в случае войны. Базельский конгресс 1912 года обещал даже прибегнуть к революционному восстанию. Но угроза всеобщей стачки, как и восстания, имела в этих случаях характер театрального грома. Дело тут совсем не в противопоставлении стачки и восстания, а в безжизненном, формальном, словесном отношении к стачке, как и к восстанию. Реформист, вооруженный абстракцией революции, – таков вообще был тип бебелевского социал-демократа до войны. Послевоенный реформист, потрясающий угрозой всеобщей стачки, есть уже живая карикатура.

Коммунистическое руководство относится ко всеобщей стачке, конечно, гораздо более добросовестно. Но ясности у него нет и в этом вопросе. А ясность нужна. Всеобщая стачка есть очень важное средство борьбы, но не универсальное. Бывают условия, при которых всеобщая стачка может больше ослаблять рабочих, чем их непосредственного врага. Стачка должна быть важным элементом стратегического расчета, а не панацеей, в которой утопает всякая стратегия.

Вообще говоря, всеобщая стачка есть орудие борьбы более слабого против более сильного, или, точнее, того, кто в начале борьбы чувствует себя более слабым, против того, кого он считает более сильным: если я сам не могу воспользоваться важным орудием, то я попытаюсь помешать воспользоваться им противнику; если я не могу стрелять из пушек, то я сниму с них, по крайней мере, замки. Такова «идея» всеобщей стачки.

Всеобщая стачка являлась всегда орудием борьбы против установленной государственной власти, располагающей железными дорогами, телеграфом, военно-полицейскими силами и пр. Парализуя государственный аппарат, всеобщая стачка либо «пугала» власть, либо создавала предпосылки для революционного решения вопроса о власти.

Всеобщая стачка оказывается особенно действительным способом борьбы в условиях, где трудящиеся массы объединены только революционным возмущением, но лишены боевых организаций и штабов и не могут заранее ни учесть соотношение сил, ни выработать план операции. Так, можно себе представить, что антифашистская революция в Италии, начавшись с тех или других частных столкновений, неизбежно пройдет через стадию всеобщей стачки. Только таким путем распыленный ныне пролетариат Италии снова почувствует себя единым классом и измерит силу сопротивления врага, которого ему предстоит опрокинуть.

Бороться всеобщей стачкой против фашизма в Германии пришлось бы лишь в том случае, если б фашизм уже стоял у власти и прочно овладел государственным аппаратом. Но если дело идет о том, чтоб отбить попытку фашистов завладеть властью, то лозунг всеобщей стачки уже заранее оказывается пустым местом.

Во время наступления Корнилова на Петроград ни большевики, ни советы в целом и не думали объявлять всеобщей стачки. На железных дорогах борьба шла за то, чтоб рабочие и служащие перевозили революционные войска и задерживали корниловские эшелоны. Заводы останавливались лишь, поскольку рабочим надо было выходить на фронт. Предприятия, обслуживавшие революционный фронт, работали с двойной энергией.

Во время октябрьского переворота также не было речи о всеобщей стачке. Заводы и полки уже накануне переворота в подавляющем большинстве своем подчинялись руководству большевистского Совета. Призывать заводы к стачке значило при этих условиях ослаблять себя, а не противника. На железных дорогах рабочие стремились помочь восстанию; служащие, под видом нейтралитета, помогали контрреволюции. Всеобщая стачка дорог не имела смысла: вопрос решился перевесом рабочих над служащими.

Если в Германии борьба вспыхнет из частных столкновений, вызываемых провокацией фашистов, то призыв ко всеобщей стачке вряд ли будет отвечать обстановке. Всеобщая стачка означала бы прежде всего: оторвать город от города, квартал от квартала и даже завод от завода. Неработающих рабочих труднее найти и собрать. При этих условиях фашисты, у которых в штабах недостатка нет, могут получить, благодаря централизованному руководству, известный перевес. Правда, их массы настолько распылены, что и при этом условии покушение фашистов может оказаться отбитым. Но это уже иная сторона дела.

Вопрос о железнодорожном сообщении, например, должен рассматриваться не с точки зрения «престижа» всеобщей стачки, который требует, чтоб бастовали все, а с точки зрения боевой целесообразности: кому и против кого пути сообщения будут служить во время конфликта?

Готовиться надо, следовательно, не ко всеобщей стачке, а к отпору фашистам. Это значит: создавать везде опорные базы, ударные отряды, резервы, местные штабы и центры управления, хорошо действующую связь, простейшие планы мобилизации.

То, что сделали местные организации в провинциальном углу, в Бруксале или Клингентале, где коммунисты совместно с САП и профсоюзами, при бойкоте со стороны реформистской верхушки, создали организацию обороны, – это, несмотря на скромные размеры, является образцом для всей страны. О, высокие вожди, хочется крикнуть отсюда, о, семикратно мудрые стратеги, учитесь у рабочих Бруксаля и Клингенталя, подражайте им, расширяйте их опыт, уточняйте его формы, учитесь у рабочих Бруксаля и Клингенталя!

Германский рабочий класс располагает могучими политическими, экономическими и спортивными организациями. В этом и состоит различие между «режимом Брюнинга» и «режимом Гитлера». Тут нет заслуги Брюнинга: бюрократическая слабость не есть заслуга. Но надо же видеть то, что есть. Главный, основной, капитальный факт состоит в том, что рабочий класс Германии стоит сегодня еще во всеоружии своих организаций. Если он слаб, то только потому, что его организованной силе дается неправильное применение. Но стоит перенести на всю страну опыт Бруксаля и Клингенталя, и Германия будет выглядеть по иному. По отношению к фашистам рабочий класс сможет, при этом условии, применить гораздо более действительные и прямые способы борьбы, чем всеобщая стачка. Но если бы из сочетания обстоятельств определилась все же необходимость прибегнуть к массовой стачке (такая необходимость могла бы быть вызвана определенным взаимоотношением между фашистами и государственными органами), то система комитетов обороны на основе единого фронта могла бы провести массовую стачку с заранее обеспеченным успехом.

На этом этапе борьба не остановилась бы. Ибо что такое по существу бруксальская или клингентальская организация обороны? Надо уметь в малом видеть большое: это местный совет рабочих депутатов. Он себя так не называет, и он себя так не чувствует, ибо дело идет о небольшом провинциальном уголке. Количество и тут определяет качество. Перенесите этот опыт на Берлин – и вы получите берлинский совет рабочих депутатов!

XIV. РАБОЧИЙ КОНТРОЛЬ И СОТРУДНИЧЕСТВО С СССР

Когда мы говорим о лозунгах революционного периода, то этого не надо понимать слишком узко. Советы можно создавать только в революционный период. Но когда он начинается? Этого нельзя узнать по календарю. Это можно только прощупать действием. Советы надо создавать тогда, когда их можно создавать [9 - Напомним, что в Китае сталинцы противодействовали созданию Советов в период революционного подъема, а когда решили в Кантоне устроить восстание на волне упадка, то призвали массы к созданию Совета в самый день восстания!].

Лозунг рабочего контроля над производством относится, в общем и целом, к тому же периоду, что и создание Советов. Но и этого не надо понимать механически. Особые условия могут привлечь массы к контролю над производством значительно раньше, чем они окажутся готовы приступить к созданию Советов.

Брандлер и его левая тень – Урбанс – выставляли лозунг контроля над производством, независимо от политической обстановки. Из этого ничего не вышло, кроме дискредитации самого лозунга. Но было бы неправильно отказываться от лозунга сейчас, в условиях надвинувшегося политического кризиса, только потому, что налицо нет еще массового наступления. Для самого наступления нужны лозунги, определяющие перспективу движения. Период пропаганды неизбежно должен предшествовать проникновению лозунга в массы.

Кампания за рабочий контроль может начаться, в зависимости от обстоятельств, не под производственным, а под потребительским углом зрения. Обещанное правительством Брюнинга, одновременно со снижением заработной платы, снижение товарных цен не осуществилось. Этот вопрос не может не захватывать самые отсталые слои пролетариата, сегодня еще очень далекие от мысли о захвате власти. Рабочий контроль над издержками производства и над торговой прибылью есть единственно реальная форма борьбы за снижение цен. В условиях общего недовольства рабочие комиссии, с участием работниц-хозяек, для проверки того, почему маргарин повышается в цене, могут стать очень действительным началом рабочего контроля над производством. Разумеется, это только один из возможных путей подхода, взятый для примера. Дело здесь еще не будет идти об управлении промышленностью: на это работница сразу не пойдет, эта мысль далека от нее. Но от потребительского контроля ей легче перейти к производственному контролю, а от него – к непосредственному управлению, в зависимости от общего развития революции.

Контроль над производством в современной Германии, в условиях нынешнего кризиса, означает контроль не только над действующими, но и над полудействующими и закрытыми предприятиями. Это предполагает привлечение к контролю тех рабочих, которые работали на данных предприятиях до увольнения. Задачей должно стать при этом: пуск мертвых предприятий в ход, под руководством завкомов, на основе хозяйственного плана. Это приводит вплотную к вопросу о государственном управлении промышленностью, т. е. к экспроприации капиталистов рабочим государством. Рабочий контроль не есть, таким образом, длительное, «нормальное» состояние, вроде тарифов или социального страхования. Контроль есть переходная мера, в условиях высшего напряжения классовой борьбы, и мыслим лишь, как мост к революционной национализации промышленности.

Брандлерианцы обвиняют левую оппозицию в том, что она перехватила у них лозунг контроля над производством после того, как в течение нескольких лет издевалась над этим лозунгом. Обвинение звучит довольно неожиданно! Лозунг контроля над производством был впервые в широком масштабе выдвинут партией большевиков в 1917 году. В Петрограде руководство всей кампанией в этой области, как и в других, находилось в руках Совета. В качестве лица, близко наблюдавшего эту работу и принимавшего в ней участие, свидетельствую: нам не приходилось обращаться за инициативой к Тальгеймеру-Брандлеру, или пользоваться их теоретическими указаниями. Обвинение в «плагиате» формулировано с некоторой неосторожностью.

Но не в этом беда. Гораздо хуже обстоит дело со второй частью обвинения: до сих пор «троцкисты» возражали против кампании под лозунгом контроля над производством, а сейчас выступают за этот лозунг. Брандлерианцы видят здесь нашу непоследовательность! На самом деле они обнаруживают лишь полное непонимание революционной диалектики, заложенной в лозунг рабочего контроля, сводя его к техническому рецепту «мобилизации масс». Они сами себя осуждают, когда ссылаются на то, что уже в течение нескольких лет повторяют лозунг, который пригоден только для революционного периода. Дятел, который из года в год долбил кору дуба, тоже считает, вероятно, в глубине души, что дровосек, срубивший дерево ударами топора, совершил у него, у дятла, преступный плагиат.

Для нас лозунг контроля связывается, таким образом, с периодом двоевластия в промышленности, отвечающим переходу от буржуазного режима к пролетарскому. Нет, возражает Тальгеймер: двоевластие должно было б означать «равноправие (!) с предпринимателями»; рабочие же борются за полное свое руководство в предприятиях. Они, брандлерианцы, не позволят «кастрировать» – так и сказано! – революционный лозунг. Для них «контроль над производством означает управление производства рабочими» (17 января). Но зачем же управление называть контролем? На общечеловеческом языке под контролем понимают наблюдение и проверку одного учреждения над работой другого учреждения. Контроль может быть очень активным, властным и всеобъемлющим. Но он остается контролем. Самая идея этого лозунга выросла из переходного режима на предприятиях, когда капиталист и его администрация уже не могут шагу ступить без согласия рабочих; но, с другой стороны, рабочие еще не создали политических предпосылок национализации, не овладели техникой управления, не создали необходимых для этого органов. Не забудем, что дело идет не только о руководстве цехами, но и о сбыте продукции, о снабжении завода сырьем, материалами, новым оборудованием, о кредитных операциях и пр.

Соотношение сил на заводе определяется могуществом общего натиска пролетариата на буржуазное общество. Контроль мыслим, вообще говоря, лишь при несомненном перевесе политических сил пролетариата над силами капитала. Но неправильно думать, будто в революции все вопросы решаются насилием: завладеть заводами можно при помощи Красной гвардии; для управления ими нужны новые правовые и административные предпосылки; кроме того: знания, навыки, органы. Нужен известный период выучки. Пролетариат заинтересован в том, чтоб на этот период оставить управление в руках опытной администрации, но заставить ее раскрыть все книги и установить над всеми ее связями и действиями бдительный надзор.

Рабочий контроль начинается с отдельного предприятия. Органом контроля является заводской комитет. Заводские органы контроля вступают друг с другом в связь, в соответствии с хозяйственными связями предприятий между собою. На этой стадии общего хозяйственного плана еще нет. Практика рабочего контроля лишь подготовляет элементы этого плана.

Наоборот, рабочее управление промышленностью уже в гораздо большей степени, даже на первых шагах своих, идет сверху, ибо оно неотделимо от власти и от общего хозяйственного плана. Органами управления являются уже не заводские комитеты, а централизованные Советы. Роль заводских комитетов остается, конечно, значительной. Но в области управления промышленностью это уже не руководящая, а вспомогательная роль.

В России, где, вслед за буржуазией, и техническая интеллигенция была уверена, что опыт большевиков продлится лишь несколько недель, и шла поэтому на все виды саботажа, отказываясь от каких бы то ни было соглашений, этап рабочего контроля не развернулся. А гражданская война добивала хозяйство, превращая рабочих в солдат. Опыт России сравнительно мало дает поэтому в отношении рабочего контроля, как особого режима промышленности. Но тем ценнее этот опыт с другой стороны: он показывает, что даже в отсталой стране, при поголовном саботаже не только собственников, но и административно-технического персонала, молодой и неопытный пролетариат, окруженный кольцом врагов, смог все же наладить управление промышленностью. Чего же не сможет сделать немецкий рабочий класс!

Пролетариат, как сказано, заинтересован в том, чтоб переход от частно-капиталистического к государственно-капиталистическому и социалистическому производству произошел с наименьшими экономическими потрясениями, с наименьшей утечкой народного достояния. Вот почему, приближаясь к власти и даже овладев властью, путем самой смелой и решительной борьбы, пролетариат проявит полную готовность создать переходный режим на заводах, фабриках, банках.

Сложатся ли во время революции в Германии отношения в промышленности иначе, чем в России? Ответить на этот вопрос, тем более со стороны, не легко. Реальный ход классовой борьбы может не оставить места для рабочего контроля, как особого этапа. При крайне напряженном развертывании борьбы, при росте напора рабочих, с одной стороны, саботажа со стороны предпринимателей и администрации, с другой, для соглашений, хотя бы и кратковременных, может не остаться места. Рабочему классу придется, в этом случае, вместе с властью сразу брать в свое полное управление предприятия. Нынешнее полупарализованное состояние промышленности и наличие огромной армии безработных делают такой «сокращенный» путь достаточно вероятным.

Но, с другой стороны, наличие мощных организаций в рабочем классе, воспитание немецких рабочих в духе систематических действий, а не импровизаций, медленность в революционном раскачивании масс являются условиями, которые могут повернуть чашу весов в пользу первого пути. Было бы поэтому недопустимым заранее отказываться от лозунга контроля над производством.

Во всяком случае очевидно, что для Германии еще более, чем для России, лозунг рабочего контроля имеет смысл, отличный от рабочего управления. Как многие другие переходные лозунги, он сохраняет огромное значение независимо от того, в какой степени он окажется осуществим на деле и будет ли осуществлен вообще.

Готовностью создать переходные формы рабочего контроля пролетарский авангард завоевывает на свою сторону более консервативные слои пролетариата, нейтрализует известные группы мелкой буржуазии, особенно технических, административных и банковских служащих. Если капиталисты и весь верхний слой администрации проявят полную непримиримость, прибегнув к методам экономического саботажа, ответственность за вытекающие отсюда суровые мероприятия ляжет в глазах народа не на рабочих, а на враждебные классы. Таков дополнительный политический смысл лозунга рабочего контроля, наряду с указанным выше экономическим и административным его смыслом.

Во всяком случае пределом политического цинизма является тот факт, что люди, выдвигавшие лозунг контроля в нереволюционной обстановке и тем придававшие ему чисто реформистский характер, обвиняют нас в центристской половинчатости, в виду нашего несогласия отождествить контроль с управлением.

Рабочие, которые поднимутся до вопросов управления промышленностью, не захотят и не смогут опьяняться словами. Они привыкли на заводах иметь дело с материалом, менее податливым, чем фраза, и они гораздо лучше, чем бюрократы, поймут нашу мысль: истинная революционность состоит не в том, чтоб применять насилие везде и всегда, и еще меньше в том, чтоб захлебываться словами о насилии. Где насилие необходимо, там его надо применять смело, решительно и до конца. Но надо знать пределы насилия, надо знать, где насилие должно сочетаться с маневром, удар – с соглашением. В дни ленинских годовщин сталинская бюрократия повторяет заученные фразы о «революционном реализме», чтобы тем свободнее в остальные 364 дня издеваться над ним.

Проституированные теоретики реформизма пытаются в исключительных декретах против рабочих открыть зарю социализма. От «военного социализма» Гогенцоллерна к полицейскому социализму Брюнинга!

Левые буржуазные идеологи мечтают о плановом капиталистическом хозяйстве. Но капитализм успел показать, что в плановом порядке он способен только истощать производительные силы в интересах войны. Помимо всего остального: каким образом регулировать зависимость Германии, с ее огромными цифрами ввоза и вывоза, от мирового рынка?

Мы, с своей стороны, предлагаем начать с участка советско-германских отношений, т. е. с выработки широкого плана сотрудничества советского и германского хозяйства, в связи со второй пятилеткой и в дополнение к ней. Десятки и сотни крупнейших заводов могли бы быть пущены полным ходом. Безработица в Германии могла бы быть ликвидирована полностью – вряд ли для этого потребовалось бы более двух-трех лет – на основе хозяйственного плана, охватывающего со всех сторон лишь эти две страны.

Руководители капиталистической промышленности Германии, разумеется, не могут построить такой план, ибо он означает их социальное самоустранение. Но советское правительство, при содействии немецких рабочих организаций, прежде всего профсоюзов и прогрессивных представителей немецкой техники, может и должно выработать вполне реальный план, способный открыть поистине грандиозные перспективы. Какими жалкими покажутся все эти «проблемы» репараций и дополнительных пфеннигов пошлины по сравнению с теми возможностями, которые откроет сопряжение сырьевых, технических и организаторских ресурсов советского и германского хозяйств.

Немецкие коммунисты широко пропагандируют успехи советского строительства. Это необходимая работа. Они при этом ударяются в слащавое прикрашивание. Это совсем лишнее. Но хуже всего то, что они не умеют связать и успехи, и трудности советского хозяйства с непосредственными интересами немецкого пролетариата, с безработицей, снижением заработной платы и с общей хозяйственной безвыходностью Германии. Они не умеют и не хотят поставить вопрос о советско-немецком сотрудничестве на строго-деловую и вместе глубоко-революционную основу.

При первых шагах кризиса – вот уже больше двух лет – мы поставили этот вопрос в печати. Сталинцы немедленно же провозгласили, что мы верим в мирное сосуществование социализма и капитализма, что мы хотим спасать капитализм и пр. Они не предвидели и не поняли только одного: каким могучим фактором социалистической революции может стать конкретный хозяйственный план сотрудничества, если его сделать предметом обсуждения в профессиональных союзах, на заводских собраниях, среди рабочих не только действующих, но и закрытых предприятий, если его связать с лозунгом рабочего контроля над производством, а затем и с лозунгом завоевания власти. Ибо осуществить действительное плановое международное сотрудничество можно только при монополии внешней торговли в Германии, при национализации средств производства, другими словами, при диктатуре пролетариата. На этом пути можно было бы новые миллионы рабочих, беспартийных, социал-демократических, католических, привести к борьбе за власть.

Тарновы пугают немецких рабочих тем, что расстройство промышленности, в результате революции, создало бы страшный хаос, голод и пр. Не забудем: эти самые люди поддерживали империалистскую войну, которая ничего не могла принести пролетариату, кроме мук, бедствий, унижений. Взваливать на пролетариат страдания войны под знаменем Гогенцоллернов – да; жертвы революции под знаменем социализма? – нет, никогда!

Разговоры о том, что «наши немецкие рабочие» не согласятся выносить «такие жертвы», заключают в себе одновременно и лесть немецким рабочим и клевету на них. Немецкие рабочие, к несчастью, слишком терпеливы. Социалистическая революция не потребует от немецкого пролетариата и сотой доли тех жертв, какие поглотила война Гогенцоллерна-Лейпарта-Вельса.

О каком хаосе говорят Тарновы? Половина немецкого пролетариата выброшена на улицу. Даже при смягчении кризиса через год-два, он через пять лет снова вернулся бы в еще более страшных формах, – не говоря уже о том, что предсмертные конвульсии капитализма не могут не привести к новой войне. Каким хаосом пугают Гильфердинги? Если бы социалистическая революция исходила из полнокровной капиталистической промышленности, – что, вообще говоря, невозможно, – то в первые месяцы и годы смена хозяйственных режимов, при нарушении старых пропорций и неустановленности новых, могла бы действительно привести к временному снижению хозяйства. Но ведь социализму в нынешней Германии приходилось бы исходить из хозяйства, производительные силы которого работают только наполовину. Экономическое регулирование имело бы, таким образом, с самого начала 50% резерва. Этого с избытком достаточно для того, чтоб перекрыть колебания первых шагов, смягчить острые толчки новой системы и застраховать ее даже от временного упадка производительных сил. Говоря условно на языке цифр: если от стопроцентного капиталистического хозяйства социалистической революции на первых порах пришлось бы, может быть, спуститься к 75% и даже к 50%, то от 50-процентного капиталистического хозяйства революция пролетариата может подниматься к 75% и 100%, чтобы затем дать ни с каким прошлым несравнимый подъем.

XV. БЕЗНАДЕЖНО ЛИ ПОЛОЖЕНИЕ?

Поднять большинство немецкого рабочего класса сразу на наступление – трудная задача. После поражений 1919, 21 и 1923 годов, после авантюр «третьего периода», у немецких рабочих, и без того связанных мощными консервативными организациями, сильно развились задерживающие центры. Но, с другой стороны, организационная стойкость немецких рабочих, почти не позволявшая до сих пор фашизму проникнуть в их ряды, открывает самые широкие возможности оборонительных боев.
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
8 из 10