Воспоминания провинциального адвоката

1917–1921 год

В 1917 году мне исполнилось шестьдесят лет. Задолго до 1917 года я решил к этому времени прекратить занятия адвокатурой. Мечтал перейти к занятиям судьи, заняться общественной деятельностью, но, как еврей, мог только мечтать. Я был утомлен. Большая суетная работа в течение тридцати пяти лет изрядно меня потрепала, интерес к «ведению дел», к защитам иссякал, а трепаться из‑за денег было бессмысленно, ибо средства у меня были хорошие, дети выросли, дочери вышли замуж, сын окончил университет и мог заняться адвокатурой.

Условия провинциальной работы тяжелы. Я состоял юрисконсультом:

1. Азовско-Донского и Ростовского купеческого банка. Банки давали много исковых дел по векселям и другое.

2. Фирмы Генрих Ланц, продававшей земледельческие машины99. В Ростове была главная контора, и все дела по искам, по договорам предъявлялись в Ростове. Иные годы я предъявлял до двухсот исков. Правда, дела были несложные, большею частью бесспорные, но были и спорные, с которыми было много возни. Моя деятельность ограничивалась передачей исполнительных листов.

3. Ростово-Нахичеванского трамвая100. Крайне беспокойные «увечные дела». Пьяный, дикий народ пытался садиться на ходу трамвая, перебегали и переезжали пути, соскакивали на ходу. Вагоновожатые соответствовали населению, и редкий день обходился без «случаев». Дел было много. Вели их истцы зачастую нечистоплотно: ложные свидетели, преувеличенные убытки и прочее101.

4. Русское общество вывозной торговли102 давало много работы. Скупка, доставка и вывоз за границу больших грузов зерна на собственной флотилии вызывали много исков. Были дела об авариях.

5. Бильярдные фабрики Гоца (Ростов и Петербург под фирмой Фрейберг). Они давали на прокат бильярды с принадлежностями на всю Россию, продавали в рассрочку, и сотни исков проводились ежегодно.

6. Большая писчебумажная фабрика Панченко103.

7. Пятнадцать лет вел все городские дела как юрисконсульт Ростовской городской управы.

8. Сулинский завод, железоделательный104.

Эти юрисконсульства образовали целый департамент дел с отдельными деловыми книгами, отчетностью и прочее. Если к сему прибавить изрядную частную практику по делам гражданским и мою любимую уголовную, то нетрудно себе представить, как я был задерган.

До 1904 года в Ростове не было суда, и два-три раза в неделю приходилось ездить в Таганрог. Вставал в семь утра, мчался на вокзал, полтора часа в пути, в Таганроге до пяти вечера, дома в семь, наскоро обед, прием клиентов, подготовка на завтра. На защиты ездил в Екатеринодар, Ставрополь, Армавир, Владикавказ, Мариуполь, Бердянск почти ежемесячно. Так проходили годы. Неудивительно, что я не посещал клубов, не играл в карты, не ходил в гости. Отдыхал летом за границей и в Кисловодске, куда ездил на Рождество и на Пасху.

Подорвал мое здоровье еврейский погром 1905 года, когда сожгли мой дом, разграбили и уничтожили все в нем находящееся105. Я лишился не только ценного большого имущества, но погибли любимые вещи, с которыми сжился, с которыми соединились воспоминания всей относительно долгой жизни. В один день моя большая семья и я остались только в том, что было на нас. Но особенно тяжелы были последствия, когда пришлось восстановить погибшие деловые документы и производства. Нападение на дом произошло вечером в мое отсутствие. Из дома увезли грабители кассу, которую нашли в степи разбитою. Там, кроме ценностей, лежали всякие договоры и прочее, и два домашних завещания, переданных мне для утверждения. Суды широко шли мне навстречу в ходатайствах «восстановления», но труд был тяжелый, и в связи с моим тогдашним настроением после пережитого погрома расстроилось здоровье. Мучительно работал 1906 год. Семью отправил в Брюссель, сам поселился в превосходном особняке приятеля, у которого сбежала жена. Мне было уютно, а главное, без труда имел кабинет, машинку и вообще расположился с большими удобствами. Должен отметить, что никогда до 1906 года и после этого года я не получил такого большого годового дохода. Дела и гонорары сыпались, точно судьба хотела вознаградить меня за большие материальные потери и возможно утешить. Я стал восстанавливать дом, ибо стены были целы, не погибли канализация и водопровод. Работа шла быстро, и осенью 1906 года жена и детки нашли свой прежний угол. С какой-то страстною настойчивостью я старался сделать в доме все так, как было, и во многом мне это удалось.

Лишь к концу 1907 года я закончил восстановление сгоревших дел, но сюрпризы по этому поводу получал еще долго. То мужик явится: «А как мое дело?» То письменно кто-либо просит сообщить, в каком положении его дело. Летом 1907 года я поехал в Берлин полечиться от перенесенного. Профессор Боас нашел, что я сильно переутомлен, нервы расшатаны донельзя, но организм здоровый, и посоветовал пожить в Швейцарии, пользоваться гидропатией и отдыхать. По его совету поехал в Энгельберг – на редкость прекрасное место, около снеговых гор, полчаса ходьбы до снега в июле. Я окреп, хорошо отдохнул, подкормился, выспался и возвратился для продолжения работы. Но все же 1905 год подорвал мой организм.

Так я работал еще двенадцать лет, когда решил поселиться в Кисловодске, где у меня были друзья и знакомые, так как более двадцати лет я имел там владение и считался местным жителем. Кисловодчане считали меня своим адвокатом и во время моих наездов со мной совещались по делам, а городское (маленькое) управление оказало мне честь приглашением на консультации по делам особо важным. Городок небольшой, Управление Вод (особый хозяин) забрало все доходные статьи, и городок влачил печальное существование. Мы боролись, писали, жаловались, отстаивая интересы города, на территории которого был нарзан, парки, курзал106 и прочее. Но наши противники, Управление Вод и Владикавказская железная дорога107, имели большое влияние в «сферах», и мы добивались малых успехов. Часто горожане просили меня пойти в гласные. Они не знали, что я бесправен, как еврей108. Но я ссылался на то, что нельзя быть гласным Кисловодска, живя в Ростове, но обещал отдаться городскому делу, «когда выйду в отставку».

Налетели события 1917 года. Временное правительство расширило права населения на участие в городском самоуправлении, а евреи получили полноправие109. Мои мечты начали сбываться. Меня выбрали гласным, и новая дума предложила мне баллотироваться в городские головы, но на совещании с моими друзьями (инженер Семенов, Нагорский, Тугаринов и другие) решили, чтобы я баллотировался в председатели думы, пока мы отвоюем у Владикавказской дороги и у Управления Вод захваченные земли, нарзан и прочие ценности и угодья, принадлежащие городу. Наша цель была создать курорт по образцу европейскому, и к этой цели мы направили все свои усилия.

Но в это время события в Петербурге и в Москве уже заставили многих крупных людей бежать к нам и в Кисловодск110. Стало тяжело жить, ибо город не был приспособлен принять столько людей. Большевиков в силе не было. Мы, конечно, не предполагали, что Россия идет к гибели, а думали, что смена власти поведет к временным затруднениям, в числе коих было отсутствие денег в местных маленьких отделениях крупных банков. Отделения Азовско-Донского, Азиатского111 и других банков обслуживали летом публику и никаких торгово-банковых операций не производили. Случайно образовавшееся большое население в Кисловодске, имея на руках крупные банковские аккредитивы, переводы, текущие и другие счета, не могли получить рубля. Кассы были пусты. Положение стало критическим. Собралась дума. Я пригласил в думу живших в Кисловодске господ Нобеля, Давыдова, Ясного и других на совещание. Мы решили выпустить городские деньги, для чего под председательством господина Нобеля образовалась особая финансовая комиссия, которая занялась печатанием своеобразных ценностей112. К этому предприятию присоединился директор Государственного банка в Пятигорске, с которым мы выработали условия выпуска денег с возможными гарантиями.

В это время мы уже были оторваны от Москвы и Петербурга, но большевицкое нашествие нас еще не коснулось. Финансовая наша комиссия решила, что я стану во главе местного Азовско-Донского банка, где главным образом сосредоточилась наша деятельность по снабжению населения деньгами. Осуществили мы это следующим образом. Все отпечатанные деньги сдавались в отделение Государственного банка. Города Кисловодск и Пятигорск от имени городских управлений выдавали Государственному банку соответствующие вкладные листы и получали на эту сумму деньги для местных банков. Расчет был правильный. Если бы страна успокоилась, то банки, за счет коих мы выдали по их обязательствам городские деньги, выкупили бы эти обязательства и города Кисловодск и Пятигорск получили бы большую прибыль. Наши деньги вначале не принимались на базарах, но потом пошли в ход, и временно острая нужда в деньгах прекратилась. Я управлял банком, не имея доверенности, не зная, существует ли правление банка, но исхода другого не было. Открыли мы и кооператив для закупки хлеба и прочего. И это дело наладили. В кооперативе вначале председателем был господин Давыдов, а потом я.

Так мы перебивались, не думая, что идем к гибели, ибо не знали в точности, как развертывались события в России, и жили надеждой, что жизнь наладится. Кисловодское городское управление сделало все возможное, чтобы население кое-как пережило тяжелое время, хотя случайно наехавшая масса из столиц и из других городов не могла рассчитывать, что маленький городок сможет прокормить ее продолжительное время при создавшихся условиях.

Следующие события сыграли роль в нашей местной жизни и едва ли не погубили меня.

В 1917 году в Кисловодск приехали на поправку несколько человек, возвращенных с каторги и ссылки, – политические. Среди приехавших были известные партийные деятели, осужденные в 1907–1910 году: Булле, Фигатнер, Вознесенский, Андреев и еще трое, фамилии забыл. Мы узнали, что приехавшие нуждаются в средствах к жизни, плохо одеты, а двое нуждаются в серьезном лечении. Общественный духовный подъем был тогда большой, и забота о приехавших «борцах за свободу» считалась нашей священной обязанностью.

Как председатель думы, имея много знакомых, я тотчас собрал приличную сумму денег, пригласил «каторжан», высказал им много сантиментов, одел, обул, устроил, запретив думать о завтрашнем дне, пока совершенно не отдохнут и не оправятся от пережитых страданий. Мы были растроганы, жали друг другу руки, и будущие, как оказалось, ярые большевики обогревались нами. Вскоре я устроил Булле на службу. Фигатнер оказался племянником моего приятеля-клиента, а вновь прибывший Коган рассказал компании, как я помог его жене и детям в Ростове, когда он был арестован. Словом, с этой компанией у нас установились добрые отношения. Все они после захвата власти большевиками на Кавказе заняли главенствующие места. Все они были или стали большевиками.

В конце 1918 года в Пятигорске и в Кисловодске уже была организована Чека113, и первым председателем был назначен некий Ге (псевдоним114, мелкий журналист петербургских газет). По его словам, он бывал у Шаляпина, встречал там моего брата115, а обо мне имел наилучшую аттестацию от Булле и Фигатнера. Булле уже был председателем Кавказского совнаркома и просил Ге относиться ко мне бережно и предупредительно, называя меня «милым стариком». Чека начинала злобствовать, но я, имея доступ к Ге, а впоследствии к Кравцу и Атарбекову (пятигорский116), спасал людей. Между прочим, был задержан Крашенинников, старший председатель палаты. Его жена и генеральша Юнакова прибежали ко мне, и я поехал к Булле. Крашенинникова считали злостным врагом. Он осудил многих и послал на каторгу Булле (по делу латышской организации). Но мне все же удалось уговорить Булле «не мстить», и он сказал мне:

– Выпускаю этого негодяя, но пусть убирается отсюда, второй раз не уговорите помиловать его.

Освобожденный Крашенинников был у меня, благодарил, и я его уговаривал уехать из Кисловодска. Он медлил, а после покушения Каплан на Ленина был объявлен террор117. Крашенинникова арестовали в Пятигорске, и он был убит в числе ста двадцати пяти человек.

Итак, я имел доступ в Чеку и всячески облегчал участь некоторых попавших «в подвал». В 1919 году дума наша еще существовала, хотя большевицкая власть овладела краем118. Жизнь становилась все тяжелее, но первые большевики еще не так злобствовали.

Помню одно заседание думской комиссии, в которой участвовали господин Нобель и Фигатнер. Нобель весьма вежливо спросил Фигатнера:

– А ваше сословие признает кооперативы?..

На Кавказе начали действовать партизанские отряды. Во главе партизанов стояли Шкуро и Покровский.

14 марта 1919 года в три часа ночи меня разбудили и вручили письмо, в котором представитель местного совдепа119 писал: «Уходим временно. Просим оберечь наших больных и приютить детей. Надеемся на ваше доброе отношение к людям и на невмешательство в политику».

Город остался без власти. Я собрал срочно думу. Кое-что сделали для соблюдения порядка в городе и чтобы снабдить жителей молоком, хлебом и прочим. Наступило тягостное ожидание. Как развернутся события и оправдаются ли наши надежды освободиться от большевиков?

В два часа дня в Кисловодск вошли «волки» Шкуро, а сам он прискакал из Ессентуков в пять вечера120. Вскоре ко мне явился вестовой с приглашением явиться к генералу. Он меня любезно принял, как председателя думы, и мы обсудили текущие события. Шкуро мне сказал, что он ждет подкрепление, просил дать провиант, но видно было, что его вступление в Кисловодск должно считать слепым удачным набегом, а не победой. На другой день начались аресты оставшихся большевиков. Задержали нескольких сомнительных преступников-бандитов, и на следующий день должен был состояться важный суд. Шкуро просил собрать городскую думу в четыре часа дня. Но в два часа стало ясно, что Шкуро уходит. Спешно свертывались «волки». Масса приезжих устремились за уходящим войском. Началась суматоха, спасение имущества, добывание перевалочных средств и прочее.

Городская дума не прекращала занятий, заседала, ибо массу вопросов приходилось тут же разрешать. В это время нам дали знать, что начальник разведки Шкуро уводит с собой задержанных большевиков. Дума была уверена, что если большевиков уведут (их было человек десять-четырнадцать), то нас перережут возвратившиеся большевицкие банды и пострадают многие ни в чем не повинные «буржуи». Почему выбрали депутацию, шесть человек со мной, дабы уговорить Шкуро отпустить арестованных, чем избавить городское население от резни. Шкуро вошел в наше положение, дал записку к начальнику, но последний заявил, что записка подложная, велел вывести из подвала арестованных и отправить за войском. Побежали вновь к Шкуро, в суете едва его нашли, передали ему распоряжение начальника. Он разразился матерщиной и послал офицера распорядиться. Освободили двоих девок, четырех бандитов в матросках и каких-то латышей.

Ушел Шкуро, и город вновь остался без власти.

Я не мог уйти за войском. Моя семья: жена, дочь, двое ее крошек и муж121. Помимо этого, я не считал себя вправе оставить город, как гласный и председатель.

Провели бессонную ночь. Дума распорядилась, чтобы все дома были освещены, чтобы мужчины, кое-как вооруженные, были у домов и на улице, ибо мы опасались нападения городской сволочи из Пятигорска и Ессентуков. К вечеру второго дня стали входить большевики, и явилось «начальство». Думскую деятельность и особенно мою окружили легендами о том, как мы спасали больных большевиков в лазарете и как отстаивали от расстрела «многих», причем десяток арестованных обратился в сотни, а наша мольба Шкуро передавалась как «борьба», и что будто гласный Нагорский схватил за узду лошадь Шкуро, а я кричал: «Не выпустим!» Ничего подобного не было, конечно, а эти слухи поползли и к белым, и к красным. Новые возвратившиеся большевики все же благодарили думу за доброе отношение к «товарищам». Но все-таки убили четырех местных жителей «за доносы», которых в действительности не было.

По привычке адвоката я всеми силами старался спасать людей из подвалов Чека, и часто мне это удавалось. Повторяю: настоящих злодеев-большевиков у нас еще не было, а свои «малые мерзавцы» со мной еще считались. Сын моих друзей, Василий Асмолов, был взят в подвал заложником. Пережил я большое волнение, пока вызволил его.

Эти освобождения, мои доступы в Чека, какое-то исключительное мое положение доходили в лагерь белых, где пресловутый граф Коновницын и другие черносотенцы122 стали рассказывать обычные небылицы. Черная компания жила на Кавказе в месте, занятом добровольцами.

У меня спасался помощник наместника Кавказа тайный советник Петерсон, числившийся моим секретарем в кооперативе. Я оберегал старика Остроградского, бывшего инспектора кавалерии, и так как он был без денег, то я дал ему чек кооператива на Государственный банк. Председатель Чеки Ге проведал каким-то образом об этом и пришел ко мне «с просьбой помочь ему».

– Я, – сказал он, – не хочу пользоваться моим положением и не платить за квартиру в «Гранд-отеле», а свободных денег у меня нет (таково еще было положение у нас). Знаю, что вы помогли генералу Остроградскому. Учтите и мне вексель Патканьяна Цатура и дайте мне чек на Государственный банк.

Эта просьба, равносильная «угрозе с последствием» для многих несчастных, заставила меня дать ему чек на 5500 рублей, которым он рассчитался за квартиру в гостинице. Я чувствовал, что лезу в историю, но в то время нельзя было «рассуждать», и я продолжал эту мою внешне двойственную деятельность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

См.: Шлегель К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919–1945). М., 2004. С. 153.

2

См.: Gousseff C. L’Éxil russe. La fabrique du réfugié apatride (1920–1939). Paris, 2008. P. 63–67.

3

Волькенштейн Л. Ф. В красном Кисловодске // Иллюстрированная Россия. 1936. № 21 (575). С. 6–8.

4

Он же. А. П. Чехов: воспоминания // Иллюстрированная Россия. 1934. № 28 (478). С. 1–6.

5

Подсчитано на основе списка присяжных поверенных и их помощников в округе Санкт-Петербургской судебной палаты: Англин А. Первая столичная справочная книга, 1886 – июнь – 1887. СПб., 1886. С. 95–103. Округ Санкт-Петербургской судебной палаты включал тогда 6 окружных судов: Санкт-Петербургский, Новгородский, Череповецкий, Псковский, Великолуцкий и Витебский.

6

См.: Отчет Совета присяжных поверенных округа Московской судебной палаты за 1888–1889 год. М., 1890. С. I, II. Округ Московской судебной палаты включал тогда 15 окружных судов: Московский, Владимирский, Калужский, Нижегородский, Рязанский, Тверской, Кашинский, Ржевский, Тульский, Ярославский, Рыбинский, Смоленский, Костромской, Вологодский и Елецкий.

7

См.: Отчет Совета присяжных поверенных округа Харьковской судебной палаты за 1886–1887 г. с 15 апреля 1886 года по 15 апреля 1887 года. Харьков, 1887. С. 19, 20. Округ Харьковской судебной палаты включал тогда 11 окружных судов: Харьковский, Изюмский, Курский, Орловский, Таганрогский, Воронежский, Острожский, Полтавский, Лубенский, Новочеркасский и Усть-Медведицкий.

8

Подробнее о развитии торговли и промышленности Новороссийского края и связанных с экономическими вопросами проблемах ассимиляторской политики и введения бюрократического аппарата и системы управления по образцу внутренних губерний Российской империи на территории края см.: Золотов В. А. Хлебный экспорт России через порты Черного и Азовского морей в 60–90‑е годы XIX века. Ростов н/Д, 1966; Томпсон С. Р. Российская внешняя торговля XIX – начала XX в.: организация и финансирование. М., 2008; Морозан В. В. Деловая жизнь на юге России в XIX – начале XX века. СПб., 2014.

9

См.: Lounsbery A. Life is Elsewhere: Symbolic Geography in the Russian Provinces, 1800–1917. Ithaca; London, 2019.

10

См.: Gorizontov L. The «Great Circle» of Interior Russia: Representations of the Imperial Center in the Nineteenth and Early Twentieth Centuries // Russian Empire: Space, People, Power, 1700–1930 / Ed. J. Burbank, M. von Hagen, A. Remnev. Bloomington, 2007. P. 67–93.

11

См.: Маклаков В. А. Власть и общественность на закате старой России: воспоминания современника / Подгот. текста, вступ. статья, коммент. С. В. Куликова. М.: Новое литературное обозрение, 2023; Васьковский Е. В. Организация адвокатуры: историко-догматическое исследование. СПб.: Н. К. Мартынова, 1893; Винавер М. М. Из области цивилистики. Недавнее (воспоминания и характеристики). М.: Бартолиус; Статут, 2015; Он же. Очерки об адвокатуре. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1902; Гессен И. В. История русской адвокатуры. 1864–20/XI – 1914. Т. 1–3. М.: Совет присяжных поверенных, 1914–1916; Гершун Б. Л. Воспоминания русского адвоката / Сост., общая редакция и вступ. статья О. В. Будницкого; подгот. текста и коммент. Т. Л. Ворониной. М.: Статут, 2023.