Пятьдесят три письма моему любимому

– Взаимно, – ответил Трой.

– О, Шейда, чуть не забыл, – сказал Боб, садясь в лодку. – Я сказал Трою, что ты займешься им, когда я уеду. Покажешь ему несколько вариантов?

Меня охватил темный ужас, но я кивнула.

– Спасибо. – Лодка отчалила, и он помахал мне.

– Папа, а это что? – Теребили Хафиза Наташа и Заин.

– Кое-что для мамы. – Хафиз протянул мне белую коробку.

– Открывай! – сказал Заин.

Порывшись в кусочках упаковочной пены, я вытащила пакетик, обернутый в пупырчатую пленку. Внутри лежала композиция из четырех фигурок, объединенных общей основой. Матовый костяной фарфор изображал силуэты отца, матери, дочери и сына.

– Как красиво, – сказала Наташа, любуясь деталями фигурок.

Но это было больше. Она даже представить себе не могла, насколько.

Я отвернулась от Троя, который прокладывал курс к мерцающим миражам на горизонте, и сжала руку Хафиза. Его подарок напомнил мне об иных временах, до того, как появились Наташа и Заин, до того, как фарфоровые осколки, запачканные кровью, оставили уколы и надрезы в наших сердцах.

5. Пляж

ПРОШЛОЕ

10 июля 1982 года

Самое главное, что я помню о первой встрече с Хафизом, – это его улыбка. Не та, с которой он приветствовал меня, но та, что я заметила потом, когда он думал, что я не смотрю на него.

Это было через два месяца после моего приезда в Торонто. Подозреваю, что тетя Заррин организовала встречу еще до того, как мой самолет приземлился. Она была младшей сестрой Мааман и прирожденной свахой.

– Но я же ничего о нем не знаю! – возмутилась я, когда она объявила, что пригласила Хафиза и всю его семью на обед.

– Относись к этому, как к возможному началу, – ответила она. – Если он тебе не понравится, ты можешь больше никогда с ним не встречаться.

В тот день я рано вышла из дома. Мне нужен был какой-то знак, знамение, хрустальный шар, чтобы заглянуть в будущее. Был ясный день – голубое небо, отличная видимость. Я села на траву возле пляжа и смотрела, как мир проносился мимо меня. Вращение велосипедных колес, блестящие тела, играющие в пляжный волейбол, тающие рожки мороженого, младенцы в колясках.

Какая прекрасная, щедрая страна.

Ко мне подбежал золотистый ретривер, лизнул в лицо.

– Эй ты! – Я рассмеялась, и он обслюнявил меня всю.

И тут я услышала. Радостный взрыв смеха. Юная пара на роликах, их лица закрывали яркие шлемы. Она явно только училась, что добавляло им прелести. Он бережно поддерживал ее, пока она отталкивалась то одной, то другой ногой, уверенная, что он не даст ей упасть.

Он достал из рюкзака камеру и оглядывался в поисках кого-нибудь, кто мог бы сфотографировать их. Я начала вставать с травы, но меня опередил пожилой джентльмен. Пара на роликах сняла шлемы и замерла на месте для позирования. Пока они фотографировались, я смотрела на их затылки. Внезапно парень подхватил девушку на руки. Она полуиспуганно, полувосторженно закричала и обняла его обеими руками. Я надеялась, камера успела запечатлеть этот момент. Они поблагодарили за фотографию и укатили, держась за руки.

Вот чего мне хотелось. Его. Их. Кого-то, с кем я могла бы гулять, и смеяться, и держаться за руки до конца жизни. Я получила свой знак. Улыбнувшись, я поднялась с земли.

Пока я гуляла, позвонила Мааман, так что тетя Заррин была счастлива снабдить родителей Хафиза последними сплетнями из дома. Камаль Хиджази выглядел незаинтересованным. Это был невысокий человек с грязными от машинного масла ногтями, который говорил, только когда это было необходимо. Его жена Насрин, круглолицая, с толстой шеей, тяжело дыша, рассматривала меня поверх своей чашки.

Хафиз сидел напротив меня. Его лицо выглядело сдержанным и настолько идеально симметричным, что я обнаружила, что пялюсь на него. Он напомнил мне плитки импортного шоколада, стоящие в запертых витринах в Тегеране, те, что Баба покупал нам с Хуссейном, когда мы очень хорошо себя вели. Его волосы были цвета обжаренных и смолотых какао-бобов, и он носил их зачесанными от лица назад, так, что глаза оставались полностью открытыми. Они были ясными и привлекательными, но с горьковатым послевкусием, как две капли темного ликера. Он знал, что его тоже показывают, но легкое возмущение скатывалось с его карамельной кожи, как те слои блестящей фольги, которые мы срывали со своих шоколадок, когда они наконец попадали нам в руки.

Когда я в третий раз поймала его за тем, что он посмотрел на часы, он немного смутился. Я пожала плечами, ведь для меня это чаепитие тоже не было развлечением. После этого он стал исподтишка посматривать на меня. Когда к нам зашла соседка тети Заррин, он поздоровался с ней, но тут же снова вернулся взглядом ко мне, словно не заметив ее ярко накрашенных губ и откровенного выреза. За обедом мы сидели рядом, чувствуя, как нас обоих оценивают – его моя тетушка, меня его мать – в качестве пары.

– Почему бы детям не убрать со стола? – предложила тетя Заррин, когда обед закончился.

– Все это так нелепо, – пробормотала я, когда мы остались вдвоем.

– Ты в первый раз?

Я кивнула.

– А я в третий, – сказал он. – Постепенно привыкаешь.

Потянувшись к одной и той же миске, мы соприкоснулись пальцами. И оба синхронно отпрыгнули. Мне понравился его смех и то, как он выглядел, когда немного расслабился. Словно маленький мальчик, который долго сидел взаперти и наконец вышел на волю, чтобы запускать змеев и строить башни из песка. Меня так увлекла эта перемена, что я не заметила блюдо с рисом на краю стола и столкнула его локтем на пол. Оно рухнуло с грохотом.

– Шейда! Что там такое? – спросила тетя Заррин из гостиной.

Это было ее любимое блюдо из сервиза, который она привезла из Ирана. Я в ужасе уставилась на осколки.

– Простите, – после неловкой паузы сказал Хафиз. – Я разбил одно из ваших блюд.

Наступило молчание.

– Ничего, дорогой, – сказала тетя Заррин. – Думаю, Шейде просто придется держать тебя подальше от кухни.

Мы услышали смех в гостиной.

– Спасибо, – беззвучно сказала я.

Поддразнивания продолжились. Я покраснела. Хафиз помог мне убрать осколки.

Когда спустя две недели он сделал предложение, я ответила согласием. Вскоре он рассказал мне, что вообще никогда не собирался жениться. У нас обоих были свои причины – у меня семья, ожидающая начала новой жизни, а у него – призраки, от которых он старался держаться подальше.

3 августа 1982 года

Через неделю после того, как мы назначили дату, тетя Заррин отвела меня к доктору Горману. Он дал мне три плоских круга.

– Это пробники. Принимай по одной таблетке каждый день, двадцать восемь дней. Когда пачка закончится, начинай следующую. Поняла?

Я кивнула.

– Их надо вставлять по утрам или вечером?

Доктор Горман посмотрел на меня так, словно я прилетела с другой планеты.

– Дорогая, – улыбнулся он. – Ничего не надо вставлять. Их принимают орально. Глотают, вот так… – Он раскрыл рот и сделал вид, что запивает из стакана с водой.