Альбом историй. Сборник рассказов

Через 20 лет в том же доме:?

– Это настоящая история, мам, или рассказ для твоего блога?

– Все может быть, – зрелая женщина многозначительно улыбнулась.

– Что у Али случилось дальше?

– Она чудом добралась до какого-то села, зашла наудачу в крайний дом и осталась. Хозяйка в тот же день отошла в мир иной, детки осиротели. Аля вырастила их как своих. Бабушка Эле это во сне рассказала.

– А как же Эля?

– Родила конечно.

– Почему?

– После того сна, поняла, что уже любит малыша.

Дом слушал разговоры матери с дочерью и был счастлив, что жизнь продолжается, а Алевтина Никандровна, проще говоря, бабушка Аля, продолжается в правнучке Оле.

Приговор есть приговор

-Потерпевшие, в чём ваша претензия по существу? – судейский молоток в мантии и парике в кресле председателя суда начал заседание.

–В период путешествий Она не считается с нашим мнением и ущемляет наше право на полноценный отдых в свободной стране! – перебивая друг друга начали за столом истца.

– Суду нужны факты!

– В Будапеште Она ходила не меньше 15 км за день с короткими перерывами на отдых, за четыре дня прошла 70 км.  И это только в последнее путешествие! Мы хоть и спортивные, но даже для нас это уже слишком.

– Ответчица ни разу за ту поездку не предприняла попытки внять вашим мольбам?

–Водила нас в термы, ублажала бассейнами с термальной водой, мы даже договорились с Ней не проходить мимо таких возможностей в будущем.

– Получается, диалог между вами возможен. А в других поездках вы высказывали свои предпочтения?

– Наши интересы учитываются только при выборе обуви. Самое нещадное, когда мы носимся с Ней в жару часами, а к вечеру нам достаются отёки. – слёзно стыдила ответчицу потерпевшая сторона.

– А вы использовали право на забастовку?

– В Хорватии мы специально поскользнулись на влажных камнях, свалились вместе с Ней, в итоге у нас – ушиб, порез, а она всё равно пошла в море плавать. Иногда объединяемся с соседом – он свидетель и устраиваем Ей болевой захват. Но Она принимает его за временные неудобства, сразу кидается в асаны и потчует нас диклофенаком.

– Да Она у вас зверюга! Какого наказания вы просите для ответчицы за ваши физические и моральные страдания?

– Штраф в виде массажа, педикюра, щадящего режима работы в путешествиях, ванн с магниевой солью.

– Суд удовлетворяет ваш иск, запишем в протоколе… с учетом тяжести проступка и смягчающих обстоятельств вашего родства,… приговор окончательный и обжалованию не…

– А меня выслушать? – настойчивый будильник перебил мои возражения. Стряхнула с себя сон: “Приснится же такое? мои ноги подали на меня в суд, а поясница в свидетелях! Приговор есть приговор, нужно исполнять. Ведь он такой манящий, не правда ли?”

Остаться или вернуться?

Времялёт “Исповедь” запустил обратный отсчёт. На виртуальной панели зажглась надпись “Август 2019 года” – благословенная доcovidная эпоха. Профессор Алекс Штерн снял гибкий дышащий комбинезон и достал из чемодана бережно сложенные льняные брюки, голубую рубашку, мягкие синие мокасины и соломенную шляпу: “Такая одежда в нашем 2419 году уже антиквариат,” – подумал с сожалением и облачился в обычный наряд туриста 21-го века.?

Штерн работал в межгалактической академии. В нынешний свой отпуск он очутился в деревушке Буссана-Веккия в итальянской Лигурии. Профессор поставил времялёт в режим маскировки и двинулся в сторону раскуроченных домов по почтенной вымощенной дороге.?

Буссана-Веккия просуществовала несколько веков до страшного землетрясения 1887 года. Профессор знал эту трагичную историю, но побоялся отправиться в день самой катастрофы. Изменить ему всё равно ничего было бы нельзя – это главное правило получения билета для посещения прошлого, как и требование не подвергаться риску.?

Не землетрясение, не история трагедии, не состояние деревушки в 2019 году интересовали профессора, а ощущения от места. Алекс был из числа ловцов впечатлений, которые превратились в дефицит в его веке.?

Тотальный контроль за каждым приводил к отказу от проявления эмоций. Люди стали частью планетарной нейронной сети, легко шли на замену частей тела искусственными аналогами, становились киборгами. Настоящих биологических людей на Земле осталось процентов 10, профессор был из них.?

Штерн вошел в деревушку через улицу восстановленных домов. В них торговали ремесленники и художники – любители выразительных и романтичных руин. Приход креатива и творчества в разрушенную Буссану позволило восстановить часть строений. Они обрели новых жителей, стали полезны туристам и даже отчасти позабыли свою страшную историю.?

Палило щедрое южное солнце, профессор поспешил укрыться в тени таинственных улиц. И тут его внимание остановила церковь. Её могучие и морщинистые от трещин стены меланхолично наблюдали за округой. Храм одиноко доживал свой век, повинуясь порывам ветра, потокам дождя и вездесущей средиземноморской растительности.

Чем дальше продвигался профессор, тем страшнее представала картина разрушений. Среди руин до сих пор оставались фотографии, игрушки, посуда, мебель – словно безмолвные свидетели события. Алекс ощутил скорбь. Сострадание к жертвам стихии вцепилось в горло.

От волнения профессор снял с головы шляпу и начал обмахиваться. Вдруг послышалось кудахтанье. Завернув за угол, увидел не только куриц. Растаманского вида парни расположились на деревянной террасе, примыкающей к полуразрушенному дому.

Терраса была неряшливо меблирована предметами из руин. На столе стояла утварь из завалов и немытая посуда. Старые зеркала и куклы лежали по периметру террасы.

“Хиппи двадцать первого века. Может наркоманы. Может бездомные. Или свободные художники,” – подумал профессор. Но удалился. Не был готов ко встрече с антисанитарией и опасностью. К счастью его не заметили.

“Таких ощущений в моем веке уже не испытать. Но баста. На сегодня эмоционального туризма достаточно,” – вздохнул и направился к выходу из деревушки. На окраине присел на лавочку и долго смотрел вдаль в сторону моря. Эмоции от увиденного пьянили и будоражили.

Профессор не решался возвращаться в свой бездушный и жутко технологичный мир. Вкусив сочного яблока чувств, он уже не мог запереть свою человеческую природу в стерильной чулан предсказуемой рациональности.

– Стоп! Снято! – режиссер со своего места из пространства вне съемочной площадки махнул рукой. – В конце закадровым голосом подвесим вопрос: “Остаться или вернуться?”

Испить солнце

– Мне не вынести такую нагрузку! Притормози! – я не мог докричаться до неё и пришлось предательски вырубиться.?

– Не сегодня! Неееет! – она долго заглядывалась на этот крошечный остров. А я подставил её. Доисторический фотоаппарат стоически переносил ежесекундное нажатие затвора. В мою же сторону лились вздохи сожаления: “Эх, такой день мне испортил!”?

Я пребывал без чувств. Она стояла посреди Ойи в смятении и перебирала тысячу вопросов в минуту:

– Заработает телефон снова? Могла кальдера вулкана на него повлиять? Или все же жара и перегрев от нещадной эксплуатации?

Паническое огорчение стучало в ней, а ведь столько нужно увидеть. Уже скоро закат – самое обыденное и самое магическое действие театра жизни на Санторини, а она – в пролёте! Реанимация мне не помогала.

Она, растерянно оглянулась. Вокруг узенькие улочки, ресторанчики с ароматами свежайших уловов, традиционные нежные бело-голубые домики на крутых склонах, а внизу волновалось видавшее разное древнее море.

Как верная Пенелопа моя хозяйка вглядывалась в сине-зеленую даль. На зеркальной поверхности покачивались ленивые яхты и парусники. Кальдера раскинулась пятьюдесятью оттенками красного вокруг жерла доисторического вулкана.

Я хоть и был в отключке, но все примечал. Несмотря на красоту вокруг, чувствовалась суровость. Нещадный ветер трепал волосы моей владелицы и изнурял порывами. Виноград стелился по земле, скудная растительность зеленела редкими клочками. Жизнь на сопротивлении. Обычная вода здесь – дефицит. Сам остров крошечный, затерянный среди соленых Эгейских просторов. Находясь на нем, отчетливо понимаешь, что каждый из людей лишь щепка в этом бескрайнем пространстве дикой природы.

Наконец, хозяйка громко вздохнула и приняла патовую ситуацию. Мой коллега у подруги еще оставался в строю. Короткими фотопаузами пробрались к свободным местам для наблюдения за закатом. Люди вжимались в друг в друга, кутались от ледяного ветра, а я от него оживал.