Безумное пари

Бретт понимал, что сейчас Кейт бесполезно что-либо объяснять. Тем не менее, хотя его разум был затуманен раздражением из-за вспыльчивого характера Кейт, тело не давало ему забыть о вожделении.

– Ты самая несносная женщина, которую я встречал на своем пути, но стоит мне только взглянуть на тебя, и это уже не имеет никакого значения. Ты хоть представляешь, какая это пытка – находиться рядом с тобой и не иметь возможности ничего сделать, кроме как повернуть голову в твоем направлении? Я бы отдал годовой доход, только чтобы запечатать этот сварливый рот поцелуями, сжать тебя в своих объятиях и любить всю ночь напролет.

Кейт невольно вспыхнула как маков цвет.

– Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме своей похоти? В твоей жизни была хоть одна женщина, которая вызывала в тебе не только желание страстно поцеловать ее и покувыркаться с ней в постели?

– Пока нет, – ответил Бретт и улыбнулся так ослепительно, что у нее чуть не подогнулись колени.

Кейт потеряла дар речи. Как он мог думать, что верх ее желаний – это издевательства какого-нибудь мужлана вроде него самого? Это было выше ее понимания. Это было выше понимания любого человека.

– Мне нужно нечто большее, – наконец вымолвила она. – Я не знаю, как и где, но я это получу. И ты мне в этом поможешь.

Она круто развернулась и вылетела из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что даже Нэнси на кухне услышала грохот.

Бретт выругался вслед захлопнувшейся двери. Что она имела в виду, сказав, что он ей поможет? Он не позволит женщине командовать собой, особенно девчонке, которая выбегает из комнаты, словно бес, и постоянно ему перечит. Она была лакомым кусочком, но на свете много лакомых кусочков, не менее соблазнительных, но достающихся не такой дорогой ценой.

Но когда пыл его неудовольствия остыл, Бретт снова представил ее юное, невинное тело, ее совершенное лицо и фигуру, и плавные, грациозные движения, сулившие еще большее наслаждение, чем то, которое он испытал в их первую ночь. Чем больше Бретт думал об этом, тем сильнее становилось его желание оставить Кейт подле себя. Он заколебался, подумав об осложнениях, которые это вызовет, но мысль о том, что их пути разойдутся, нагоняла на него куда большую тоску.

К тому же можно использовать то время, пока он выздоравливает и ждет ответа на письма, чтобы наладить с ней отношения. Бретт всегда предпочитал, чтобы женщина отдавалась ему добровольно. Наслаждение от близости гораздо острее, если оно обоюдное. Он вспомнил, как Кейт реагировала на его ласки, и по его телу снова растеклось тепло. Ее тело, горевшее желанием, несмотря на сдерживавшие его оковы разума, пробудилось от его прикосновений и яростно попыталось сравняться с ним в страсти. Бретт знал, что она пока еще неопытна в вопросе любовных наслаждений, но, когда Кейт научится получать удовольствие от этого таинства и упиваться торжеством сладострастных ощущений, она станет партнером, достойным его мастерства.

«Да, – подумал Бретт, снова погружаясь в сон, – я вполне мог бы попытаться расположить ее к себе. Пока я прикован к этой постели, больше я ничего не могу сделать».

Весь вечер и большую часть следующего дня Кейт держалась с ним подчеркнуто сухо, но ни одна женщина не могла устоять перед Бреттом, когда он пускал в ход свое обаяние, и лед в ее сердце начал таять еще до полудня. Бретт не стал менять свое отношение к ней – это было бы ошибкой и только вызвало бы у нее подозрения и укрепило ее недоверие, – но он следил за своими словами, чтобы не разозлить девушку неосторожным замечанием. Он с неохотой заключил, что, хотя она жила, как в монастыре, у нее сложилось довольно непривычное представление о своих способностях и достоинстве. Единственное, чего Кейт до сих пор не поняла, так это какой властью обладает ее красота. Как только она осознает это в полной мере, мрачно размышлял Бретт, он не сможет больше удерживать ее подле себя. Он тут же решил, что не поедет в Париж. Кейт еще не совсем оттаяла и не стала притворяться, что больше не гневается на него, но она все же начала с ним разговаривать. Один раз она попыталась завести разговор о своем будущем, но Бретт увильнул от ответа.

– Я жду ответа на письма. Как только я их получу, я с превеликим удовольствием отвезу тебя, куда ты захочешь.

Поскольку он не потрудился объяснить, что это были за письма и кому они были адресованы, это нисколько не прояснило ситуацию. Кейт решила оставить эту тему в надежде, что на следующий день добьется от него вразумительного ответа, но ее надеждам не суждено было сбыться. Почти весь следующий день Бретт провел, обучая ее, как обращаться с пистолетом и кинжалом.

– Если ты намерена стрелять в разбойников с большой дороги, которые встречаются на твоем пути, ты должна научиться правильно пользоваться пистолетом. – Кейт не боялась незаряженного пистолета, поэтому быстро овладела этой премудростью. – Как только мы сможем выходить на улицу, я дам тебе пару патронов, – пообещал Бретт, – и мы посмотрим, что у тебя получится.

Кейт была довольна своими успехами, но почувствовала облегчение, когда они перешли к кинжалу, после того как все возможности незаряженного пистолета были исчерпаны. Таким образом, вопрос, что скажут Валентина и жители деревни по поводу стрельбы из пистолета фактически по их задним дверям, был отложен до следующего дня.

Потратив следующее утро на дальнейшее оттачивание мастерства владения пистолетом и кинжалом, после обеда Бретт познакомил ее со шпагой. Она не проявила к ней ни малейшего интереса, но Бретт все равно продолжил урок фехтования, поскольку это мешало ей снова поднять тему своего отъезда и, помимо этого, давало ему возможность расположить ее к себе.

– Когда ты приобретешь сноровку, ты сможешь носить пистолет в муфте и кинжал в подвязке, – в шутку предложил Бретт.

– Я бы предпочла не разгуливать по улицам, вооруженная до зубов, – ответила она, но Бретт улыбнулся ей так, что у нее кровь прилила к щекам. – Если ты будешь продолжать так на меня смотреть, мне придется пустить их в ход против тебя, – пригрозила она.

– И шпагу?

– Я не настолько хорошо ей владею, но я всегда могу воткнуть ее тебе в сердце, пока ты спишь, – задумчиво добавила она.

– А ты кровожадная девчонка! Разве мать не говорила тебе, что благовоспитанным девушкам не пристало думать о таких вещах?

Кейт перестала улыбаться.

– То, чему меня учила моя мать, может тебя шокировать. Я бы предпочла об этом забыть.

Как Бретт ни старался уговорить ее объясниться, она наотрез отказалась беседовать о своей матери. Вместо этого Кейт попросила его снова показать ей один удар шпагой.

– До тех пор, пока я не смогу встать с этой кровати, мне придется заручиться помощью Чарлза. Невозможно лежа научить человека фехтовать, даже если под моей спиной находится половина подушек гостиницы.

Следующие два дня, как и предыдущие, прошли в согласии. Они по-прежнему совершенствовали навыки владения оружием – Чарлз даже принес Кейт мишень, чтобы метать в нее кинжал, – и Бретт учил ее играть в карты. Время от времени она читала вслух, но ему становилось скучно, и он засыпал. Валентина изо всех сил старалась, чтобы им не мешали. Сама она никогда не задерживалась в комнате Бретта дольше нескольких минут, и когда бы Чарлз ни присоединился к ним, у нее, похоже, всегда находилось для него неотложное дело. Кейт не замечала, что их сводят, но Бретт это понял и теперь терялся в догадках, что замышляет Валентина. Он знал, что мадам Маркюль была тонким наблюдателем, от внимания которого ничто не ускользало надолго, особенно если это что-то хотели от нее скрыть. Она затевала что-то недоброе, но сейчас Бретт ничего не мог с этим поделать. Не мог же он, в конце концов, запереть мадам в одной из комнат ее собственной гостиницы.

Следующий день выдался особенно солнечным, и доктор Бертон разрешил Бретту немного побыть на свежем воздухе, но с условием, что тот не будет вставать с кресла.

– Я не хочу, чтобы вы передвигались без посторонней помощи, и вы не должны долго находиться на улице. Простуда может оказаться для вас смертельной. На самом деле вам пока еще рано вставать, но немного солнца и легкий моцион пойдут вам на пользу.

Поэтому по приказу Валентины в сад вынесли по меньшей мере половину мебели из гостиницы, и следующие два часа они провели, нежась на солнышке и пытаясь решить, что делать с наследством Кейт. Девушка по-прежнему думала, что у нее за душой нет ни гроша, поэтому, когда Валентина спросила, что она собирается делать со своим замком, девушка растерялась.

– О каком замке вы говорите? – с неподдельным замешательством спросила она.

– О вашем доме! Вы сказали, что у вас нет родных. Разве вы не являетесь наследницей?

– Я не знаю. Никто никогда мне об этом не говорил.

– Он твой, – внезапно сказал Бретт. – Замок не закреплен за твоим братом.

– Откуда ты знаешь? – требовательно спросила она.

– Поверенный твоего брата сказал мне об этом, когда объяснял, почему Мартин не может поставить на кон имение.

– Какое имение? – воскликнула Валентина, сгорая от любопытства.

Но Бретт не прервал свои объяснения.

– Наверное, ты очень богатая женщина. – Похоже, его ничуть не радовала такая перспектива. – Не знаю, почему я не догадался сказать об этом раньше. Полагаю, из-за болезни это вылетело у меня из головы.

Валентина не поняла и половины из того, о чем говорил Бретт, но этого хватило, чтобы уяснить, что Кейт не была бедной, живущей за счет других девушкой, каковой все ее считали, и мадам догадалась, что Бретту не нравится то, как оборачивается дело. Она могла поспорить с кем угодно на свое лучшее ожерелье, что он не отпустит Кейт, но если та богата и независима, как он собирался ей помешать? Валентина посмотрела на молодых людей, – каждый из них был погружен в свои собственные мысли, – и ее сердце затрепетало в предвкушении. Похоже, не успеет сегодняшний день закончиться, как разразится скандал.

– Если этот замок ваш, – сказала Валентина, в то время как ее глаза весело сверкали, – вы должны прогнать старые воспоминания. У вас есть ров с водой и подъемный мост? – Кейт улыбнулась и покачала головой. – Но у вас наверняка есть темница! Вы можете похоронить скелеты и покрасить ее в ярко-желтый цвет.

Постепенно Кейт начала отзываться на попытки Валентины рассмешить ее, и вскоре они уже переделывали камеры пыток в винные погреба, пустив дыбу на полки для вина, клейма – на спицы для игольного кружева, а железные кандалы – на крючья для копчения окорока.

Бретт с раздражением слушал их беседу, но не принимал в ней никакого участия, а когда Чарлз доложил, что ему пришли письма, то ничуть не обрадовался. Он извинился и с явной неохотой удалился. Как ни странно, но после его ухода дамы обнаружили, что разговор уже не кажется им столь занимательным, и вскоре вернулись в дом.

После полудня у жильцов трех комнат наблюдалась напряженная работа мысли.

Валентина вознамерилась женить Бретта на Кейт. Бедняжка явно была от него без ума – девушка постоянно разговаривала только о том, что касалось Бретта, – и тем не менее не желала ему уступать. Валентина достаточно хорошо знала Бретта, чтобы понять, что его презрение к женщинам отчасти было вызвано тем, что они всю жизнь беспрекословно исполняли всякое его желание. Кейт любила его страстно, всем сердцем, однако она скорее будет сражаться с ним на каждом шагу, чем позволит перешагнуть через свои чувства и не считаться со своим мнением.

Бретт совершенно не привык к сопротивлению, и Валентина прямо-таки сгорала от желания увидеть, как его поставит на колени женщина, которой достанет сил отплатить ему сполна. Мадам Маркюль не сомневалась, что Бретт никогда не женится на женщине, которая безропотно покорится его подавляющей всех и вся железной воле. Может, он и думает, что ему всего лишь нужна та, которая будет питать его похоть и удовлетворять страсть, но он возьмет в жены ту женщину, чьим характером будет восхищаться и чью силу уважать.

Валентина обожала сильных мужчин и втайне хотела, чтобы кто-нибудь подчинил ее своей воле, но она была сильной женщиной и держала в узде всех мужчин, которые ее когда-либо любили. Естественно, стоять и смотреть, как Бретт скачет по жизни необъезженным жеребцом, было выше ее сил. Она пообещала себе, что погуляет на их свадьбе, даже если ей придется пройти весь путь до Лондона пешком.

Кейт ее мысли не доставляли практически никакого удовольствия. Она никак не могла поверить, что теперь Райхилл принадлежит ей. Она никогда не знала, кому перейдет имение после смерти Мартина, но у нее никогда не было ни малейшего основания считать, что этим человеком будет она сама. Теперь девушка мерила шагами комнату, стараясь не обращать внимания на неотступный страх, что появится какая-нибудь неизвестная кузина и отберет у нее имение раньше, чем она успеет выяснить, оставил ли ей Мартин в наследство что-нибудь, кроме долгов.

Но ей придется подождать до возвращения в Лондон. Если выяснится, что после уплаты долгов еще что-нибудь останется, тогда все ее проблемы разрешатся. Ей не нужно много денег – даже небольшой суммы хватит на спокойную жизнь где-нибудь вдали от любопытных глаз высшего общества. Она всегда знала, хотя и не признавалась себе в этом из-за ужасных последствий, что история о том, как она покинула Райхилл, когда-нибудь всплывет, может быть, не сейчас и не вся сразу, но как только люди узнают, что она уехала с Бреттом без сопровождения, ее репутация будет погублена, и свет никогда ее не простит. Однако, если у нее будет достаточно денег, она ни от кого не будет зависеть.