И козявки-малыши.
– Хмырь, спасибо, дорогой,
Но болото – дом не мой.
Не привыкнуть мне к нему,
Я в нём просто пропаду.
Уж прошу простить меня,
Стихия это – не моя.
Ты ж ничем мне не помог,
Так что я пошла, дружок.
Я свой дом искать отправлюсь,
Нипочём здесь не останусь.
Хмырь тут ножками задрыгал,
Закапризничал, захныкал:
– Нет, тебя не отпущу,
И свой кайф не упущу.
При такой приятной встрече
Не позволю мне перечить! —
Схватил Дашу за бока, —
На кочке посиди пока
На болоте посредине,
В сухом месте, а не в тине.
Где не пропадала наша!
Не серчай на меня, Даша.
Здесь не найдёт тебя никто,
Но помни, милая, про то,
Что болото топкое кругом,
Утонуть возможно в нём.
А на этой кочке пень,
А над ним берёзы тень;
Вот тебе и стол, и дом,
Поживи, красотка, в нём.
Я буду часто приходить,
Станем пляски заводить,
Играть в салочки и прятки,
Не печалься, будь в порядке.
– Хмырь болотный, у, противный,
Подавись ты своей тиной!
Не стану я с тобой водиться
И тем более резвиться.
Ненавижу, хмырь, тебя,
Сейчас же отпусти меня!
– Да не хмурься, душа Даша,
Жизнь неповторима наша.
Хочешь, прогоню подружек,
Русалок, леших и лягушек,
Окружу тебя одну заботой,
Станет в радость нам болото.
– Ах, оставь меня в покое,
Не буду спорить я с тобою!
В шаль с каймою завернулась,
К нему спиною повернулась.
Хмырь повесил мокрый нос:
– Мне перечить, Даша, брось! —
Пробурчал как-то капризно,
Похоже, было ему стыдно.
Он ушёл. И солнце закатилось вдруг,
Потемнело всё вокруг.
Дашенька всплакнула горько,
Только плакать можно сколько?
Это горюшко, ещё не горе.
Поплакавши, уснула вскоре.
Явился крёстный в её сон
И сказал с улыбкой он:
– У тебя ведь на макушке
Заколдованные ушки.
Ты им только намекни,
С бедою справятся они.
Проснулась Дашенька тотчас.
«К чему бы это? Вот те раз! —
Встала девочка с пенька. —
Что ж, подумаю пока,
Чем помочь мне могут уши?
Эх, дотянуться бы до суши!»
И уши тут зашевелились,
Сами собою удлинились,
Поползли, как будто змеи,
И при том росли, толстели…
Так протянулись её уши
Через болото аж до суши.
И пошла она по ним.