Дели-акыз

– Как, «друг», даже Марусю и Селтонет!? – удивленно роняет Глаша.

– Разумеется, они старше тебя. Они уже взрослые.

– Что касается меня, то я бы часа не пробыла с этим бесенком, если бы ее оставили на одно мое попечение! – заявляет, уже заранее волнуясь, Маруся.

– Знай свои пироги, пирожник! – шипит Валь, делая уморительную гримасу по её адресу. На вашем попечении кухня, божественная! И успокойтесь на этом, и да хранят молчание уста ваши, пока что!

– Если я веду хозяйство, это не значит еще, что не могу интересоваться другими делами, – замечает самолюбивая хохлушка.

– О, персиковые пироги и вафли-тянучки ты, надо тебе отдать полную справедливость, делаешь изумительно!

– Валентин! – звучит с укором всем хорошо знакомый гортанный голос.

– Молчу, «друг». Молчу!

И снова на кровле джаваховского дома восстановляется относительное спокойствие.

– Итак, Глафира, я жду твоего ответа, – глядя прямо в глаза девочке, снова обращается к ней Нина. – Будешь ли ты в мое отсутствие повиноваться тете Люде и Сандро и слушаться остальных?

– Постараюсь, «друг». Да, я постараюсь!

– Не станешь ли самовольно отлучаться для поездок верхом, как ты это сделала совсем недавно?

– Постараюсь!

– И не будешь позволять себе вообще никаких диких выходок в мое отсутствие, пока я буду лечить Гему за границей.

– Постараюсь.

– Слово?

– Слово, «друг»!

Карие, быстрые, всегда сверкающие жизнью и радостью глазенки на миг делаются серьезными, когда встречаются с орлиным взглядом княжны.

Глаша искренно верит в эти минуты, что она сделает все от неё зависящее, чтобы только возвратить спокойствие «другу». Кажется, что эта искренняя готовность девочки успокаивает Нину. Она пожимает протянутую ей маленькую ручку с чернильными пятнами и заусеницами на каждом пальце.

– Благодарю. Теперь я могу уехать спокойно, – говорит с облегченным вздохом княжна и после минутного молчания обращается к Дане:

– Сыграй мне что-нибудь, так хочется послушать твою арфу в последний вечер дома.

Даня играет наизусть, без нот, подняв вдохновенное побледневшее лицо к небу. Оно сейчас прекрасно. И сама Даня, тонкая, нежная, едва касающаяся струн руками, кажется сейчас неземным существом.

Глаша впивается в нее глазами. Душа девочки преисполняется восторгом. Чего бы только не сделала Глаша ради Дани!

Не на одну Глашу действует так игра Дани… Затихла под звуки арфы печаль в груди Сандро. Он смотрит уже без прежнего отчаяния на бледное личико Гемы, верит, надеется, что сестра вернется, вернется посвежевшей, поздоровевшей, без разъедающего ее недуга.

Сама Гема думает так же… Ей в эту минуту верится, что она снова будет тут жить и еще много-много раз услышит арфу Дани, под темно-синим небом родной Грузии, рядом с любимым братом Сандро.

Есть еще на кровле человек, которого волнует так властно Данина арфа. Эго Селим.

Молодой хорунжий глаз не спускает с Селтонет, и под влиянием чарующей музыки растет любовь его к Селтонет. Он не может больше молчать о своей любви, он должен открыть все «другу», своей приемной матери и воспитательнице, самому близкому ему, после любимой Селтонет, человеку на земле.

Нина Бек-Израил словно чувствует, угадывает желание Селима поделиться с ней чем-то очень важным, какой-то глубокой тайной. И взглядом своих черных ласковых глаз одобряет, поощряет его. Селим, наконец, теряет самообладание.

– Я бы просил тебя, «друг», уделить мне нынче полчаса разговора, – шепотом обращается юноша к княжне.

– К твоим услугам, мой мальчик. Я провожу тебя до лагеря сегодня, – шепотом отвечает княжна и снова погружается в звуки, льющиеся со струн Даниной арфы.

Глава VIII

Месяц то прячется за облака, то снова показывается на темной синеве небосклона. Призрачными кажутся в его неверном сиянии кусты, деревья, утесы, загадочной, таинственной кажется мутная Кура.

Подковы двух коней, Селимова Карабека и Нинина Беса, звучат отчетливо и звонко среди тишины. Пахнут нестерпимо пряно ночные цветы в долинах; духота стоит в воздухе. По-видимому, завтра будет гроза. Нина Бек-Израил сидит по-мужски, одетая в мужской же костюм, бешмет и шаровары. Только вместо папахи, на голове её низенькая шапочка с покрывалом, собранным вокруг шеи по мингрельски. Револьвер и кинжал, по горному обычаю, заткнуты за пояс; в руках нагайка, к которой всадница, совершенно не прибегает, щадя бока благородного коня.

Селим скачет бок о бок с ней… Душа его горит. Но губы сжаты крепко. Юноша стесняется заговорить первый.

Вот обогнули они уже обширные владения «Джаваховского Гнезда». Миновали виноградники. Спустились в низину и поскакали быстрее по ровной шоссейной дороге, ведущей к месту лагеря казаков.

– Итак, ты хотел мне сказать что-то, мой мальчик! Я вся – внимание и слух, – поворачиваясь к своему спутнику, первая прервала молчание Нина.

Селим вздрогнул от неожиданности при этих словах. Смутился на минуту, потом заговорил быстро, быстро.

– Я люблю Селтонет. Я люблю ее больше жизни и хочу жениться на ней. Надеюсь, ты ничего не имеешь против этого, «друг»?

С неизъяснимой лаской Нина взглянула на юношу.

– Я знала это давно, мой мальчик! Твое признание не является для меня неожиданностью. Я давно ожидала его. И не могу не поблагодарить тебя за доверие, оказанное мне. Ты хочешь, конечно, знать мой совет, мое мнение по этому вопросу?

– Конечно, «друг». Твоими мыслями и речами всегда руководит мудрость Аллаха и Магомета, пророка Его.

– Еще раз благодарю тебя за лестное мнение обо мне, Селим. Что же касается твоего выбора, – ты не мог сделать лучшего. Селтонет – твой друг детства. Вы росли и воспитывались вместе и здесь, и в Кабарде, у себя на родине, и знаете друг друга, как никто другой. У Селтонет есть, конечно, свои недостатки; она немного тщеславна и завистлива, но ты должен быть снисходителен к ним. Ты сам немного необузданный и самолюбивый. Но вам надо подождать год, другой, может быть, больше даже. Вы еще слишком юны. Ты, как офицер, не можешь жениться так рано; правила службы не допускают этого, – продолжала Нина.

– Знаю, «друг», знаю. Я… мы готовы ждать…

– Пока пройдут положенные годы Селтонет будет жить у меня в «Гнезде». Я и тетя Люда будем всячески охранять твою птичку. Я счастлива, поверь, твоим счастьем, Селим, и не сомневаюсь, что Селтонет любит тебя… Каждая девушка с радостью пойдет за такого молодца джигита, как ты.

Нина Бек-Израил говорит все это без тени лести, и от её слов в груди Селима становится так радостно, легко…

Незаметно проскакали они несколько верст, отделяющие Гори от летней стоянки Селимовой части.

– До завтра, мой мальчик! Надеюсь видеть тебя и князя Андро на вокзале к нашему отъезду, – уже издали услышал Селим голос Нины и вдруг вспомнил, о чем должен был подумать уже много раньше. Как мог он отпустить Нину одну в этот поздний ночной час. Мало ли разных бездельников прячутся на берегу Куры и в ущельях окрестных гор. Необходимо тотчас же догнать «друга», убедить взять хоть казака из сотни в провожатые, потому что сам он сегодня с полуночи дежурный по роте и не может отлучиться. Но разве возможно догнать Беса, самого быстроногого коня во всем Гори и его окрестностях? Разве другая лошадь настигнет его?

Селим долго стоит в раздумье, пронзая напряженным взглядом тьму ночи. Как нарочно набежали свинцовые тучи и спрятали под темным покровом серебряный месяц. Духота стала тяжелее, гуще.

– Гроза будет… Храни, Аллах «друга»! Помоги ей попасть в усадьбу до начала грозы, – прошептал Селим и, постояв еще немного, пошел к себе в палатку.

Нина ехала шагом, бросив поводья и положившись на своего коня. Гроза ее не пугала. Её верный Бес ступал бодрым шагом, испуская по временам тихое ржание. Слегка покачиваясь в седле, Нина отдалась своим думам.