Таита

Глава XI

Как вихрь промчались рождественские каникулы в институте. Одним сплошным праздником оказались они для выпускных. Целую вереницу самых разнородных впечатлений пережили за время их институтки. Ездили в театр, костюмировались под Новый Год, устраивали елку, гадали и снова ездили всем классом в цирк. К счастью, Августа Христиановна Брунс временно, до десятого января, сдала дежурство m-lle Оль, и лишенные, таким образом, чрезмерно бдительного надзора, воспитанницы могли вздохнуть свободнее. Впрочем, до начала занятий времени оставалось уже немного; восьмого должны были съехаться институтки, проводившие рождественские каникулы дома. А теперь уже незаметно подкралось четвертое января – канун крещенского сочельника.

– Mesdames, знаете какой сегодня день? – едва успев открыть глаза, крикнула на весь дортуар Шарадзе четвертого утром.

– Тише, дай спать, Тамара! Что за безобразие будить народ до петухов! – послышался недовольный голос Козельской.

– Ну, милочка, для тебя особенные петухи должны петь – послеобеденные. Ты никогда не выспишься… – засмеялся кто-то.

– А день-то сегодня все-таки особенный, mesdam'очки. Придет нынче наша донна Севилья и принесет все, что нужно для нашей Тайночки: и белье, и шубку, и сапожки.

– И книжку сберегательной кассы принесет, на которую мы положили вырученные от концерта деньги для нашей общей дочки, для дорогой Таиточки.

С тех пор, как «донна Севилья» в своей записке о болезни Глаши применила таинственные буквы «Т-а и-та», за ней и все в своих записках, следуя ее примеру, вместо «Глаша» или «Тайна» стали писать «Т-а и-та», а в разговоре между собой называли Таитой же и Глашу, что должно было означать Тайна института. Особенно нравилось это имя донне Севилье.

– В нем есть что-то испанское, – часто повторяла она.

– Алеко, только ты не потеряй книжку. Береги, как зеницу ока. Не даром же мы тебя выбрали в казначеи, – послышался чей-то звонкий молодой голос.

– Что такое? Кто мое имя произносит всуе!

И всклокоченная кудрявая голова черненького Алеко с сожалением отрывается от подушки.

– Mesdames, смотрите, солнышко! – произносит Наташа Браун и, откинув тяжелую штору, с восторгом смотрит на бледное северное январское солнце, робко заглядывающее в окно, и декламирует звонким голосом:

По лазури неба тучки золотые
На заре держали к морю дальний путь,
Плыли, зацепили за хребты седые…

– Довольно, Наташа, довольно. Лучше будем думать, как бы вечер провести поинтереснее, – остановила девушку Золотая рыбка.

– Давайте вызывать духов, – неуверенно прозвучал голос Браун.

– Ну, конечно, ты Надсона вызывать будешь, – засмеялась Веселовская.

– Mesdames, увольте, – вступилась в разговор Ника, – не верю я что-то в эти общения с духами.

– Как не веришь? Ведь об этом целые тома написаны! – возмутилась бледненькая «Невеста».

– Ну, как хотите, а я все-таки не верю.

– Деревня-матушка!

– Не деревня, а Манчжурия дикая. Вот что!

– Ха-ха-ха!

– Оккультизм, вызывание духов – грех и ересь, – твердо решает Капочка.

– Молчи уж ты, святоша.

– Милая моя Камилавочка, – насмешливо-ласково говорит «Золотая рыбка», обнимая растрепанную голову Малиновской, – и нужно же было госпоже Судьбе подшутить над тобой злую шутку. Тебе следовало бы родиться мальчиком, чтобы потом сделаться священником…

– И мы бы ходили к тебе на исповедь… А ты бы варварски терзала нас за ересь и грехи… – подхватив, продолжала под общий смех Алеко.

– Не смейтесь, mesdames, не надо. Это так прекрасно молиться заодно со всеми верующими, иметь возможность утешать их, спасать их души. О, как это хорошо!

Капочка оживленными глазами обвела лица всех окружающих ее девушек. И спустя минуту она с внезапным воодушевлением подхватила снова:

– Ведь есть же женщины-адвокаты, женщины профессора, врачи… Почему бы и не быть женщинам-священникам?

– Mesdames, вставайте скорее: Ханжа на горизонте! – пулей влетая в дортуар, крикнула Зина Алферова.

– Господи, от Скифки избавились на недельку, так Ханжа таскается по пятам за нами! – вздыхает Шарадзе.

– Fi donc![21 - Фу!] Какое выражение! – пожимает плечами Лулу Савикова.

– Уж молчи, пожалуйста. До выражений ли тут! – огрызается Тамара.

– Итак, вечером в клубе, когда все утихнет. Да? Согласны?

– Согласны. Конечно, согласны…

– Mesdam'очки, а кто из нас понесет Таиточке приданое?

– Я!

– Я!

– И я!

– Всем нельзя. Пусть самые близкие родственники идут, – командует Ника, – мать, отец, дедушка и бабушка…

– Дорогая моя, а можно и мне, как одной из теток? – робко осведомляется Зина Алферова.

– Тогда и все тетки, если одна, – заявляют остальные.

– Тише, mesdames, тише. «Она» уже здесь.

Тихо и неслышно, как-то бочком, вползает в дортуар инспектриса.

– Опять шум, опять крики! Недурное время провождение для благовоспитанных барышень.

– Но ведь нынче еще рождественские праздники! – поднимается чей-то протестующий голос.

– Так, по-вашему, надо на праздниках шуметь! Ведь это только у… у… нетрезвых крестьян принято… – кривит губы Юлия Павловна.

Где-то сдержанно фыркают.