О дружбе. Эволюция, биология и суперсила главных в жизни связей

Служители как раз только что наполнили бак обезьяньим кормом, что они неукоснительно делают каждое утро; две обезьяны – самец и самка – уже оккупировали бетонное основание бака. Они приподняли его крышку и принялись перебирать корм, бросая отвергнутые куски себе под ноги. Найдя наконец подходящие куски, они принялись за еду, в то время как сорок или пятьдесят обезьян топтались вокруг бака, а еще более многочисленная группа ждала своей очереди за пределами загона.

– Они очень привередливы в пище, – отметила Карабальо. – Эти две особи перебирают корм до тех пор, пока не найдут себе самые лакомые куски. Этой роскошью наслаждаются только макаки самых высоких рангов. Чем ниже находится макака на иерархической лестнице, тем худшими кусками ей приходится довольствоваться. Вы сами увидите здесь обезьян, которым приходится поедать полупережеванные куски, сидя в грязи.

Взяв планшет, Карабальо принялась за работу, делая записи о поведении обезьян и не переставая говорить со мной. Каждое утро она и ее сотрудники расходятся по острову, чтобы наблюдать повседневную жизнь макак и следить за состоянием стада. В результате Карабальо, можно сказать, лично знает большую часть обезьян.

– Вот это альфа-самец, 07D, задира и хулиган, – рассказала она, указывая на властного самца в центре загона. – Он вечно кого-то преследует. А вот это альфа-самка, которую он защищает. По сути, они вдвоем оккупировали бак с едой. Они могут сидеть рядом с ним и есть все, что пожелают. Всем остальным придется ждать в сторонке, пока эта парочка насытится.

Внезапно мимо нас пробежал юный самец, нагруженный добытым в грязи кормом. Я насчитала семь кусков, зажатых в руках, ногах и засунутых в защечные мешки. Свои сокровища он унес за большой камень, чтобы спокойно съесть там свою добычу; правда, для того чтобы сохранить для себя корм, ему пришлось отбить нападение нескольких обезьян, сидевших кружком и ожидавших своей очереди.

На вершине холма находится еще один – Верхний – загон. Этим загоном пользуется не одна группа, но иерархия разделяет их надежнее, чем забор из проволоки под током. О ранге обезьяны можно абсолютно точно судить по тому месту, где она сидит, как можно судить о ранге людей, слушающих послание президента США Конгрессу. Группы располагаются концентрическими окружностями, причем самая высокопоставленная располагается ближе всего к кормовому баку, следующая группа сидит по периметру за забором, а самая последняя и низшая располагается по краю лужайки, на которой построена кормовая площадка. Этой группе приходится ждать своей очереди час, а то и больше. Мне тогда показалось, что всем своим видом эти животные демонстрировали покорность судьбе, сидя вокруг кормушки, как люди вокруг костра в холодную погоду.

При всей своей малости – площадь островка не превышает сорока акров – Кайо-Сантьяго живо напоминает квартал, разделенный на зоны влияния между уличными бандами. У любого зашедшего на чужую территорию могут возникнуть серьезные неприятности. Большую часть острова контролирует группа F – все группы обозначаются буквами. Она держит под контролем Нижний Загон и стремится распространить свою власть на тенистые холмы Большой Отмели. Иногда животные этой группы забредают в мангровые заросли, покрывающие низину возле перешейка. Каменистый берег переходит в Малую Отмель, дом группы V. Место это более жаркое и сырое, но есть у него и преимущества. Жизнь здесь спокойнее, а конкуренция меньше; это привлекает обезьян, которым трудно жить в других местах. Как сказала мне Карабальо: «Группу V мы называем zafacone, мусорным ящиком».

Брент легкой, пружинистой походкой обходила остров, внимательно его оглядывая. При этом вела она себя раскованно и непринужденно, оживленно разговаривая с двумя десятками своих ассистентов – речь шла о барах, где они зависали прошлым вечером, и о дешевом местном пиве, которое всем здесь нравилось. Когда двухлетняя самка макаки стянула у нее один из предметов экипировки, Брент топнула ногой и шутливо воскликнула: «Как я тебя ненавижу!» Однако за этой легкостью таится глубокое знание поведения обезьян. Наблюдать вместе с ней за животными – это то же самое, что прийти в Лувр и вдруг обнаружить, что стоящий рядом неприметный турист – доктор искусствоведения.

Знание обезьяньих повадок жизненно необходимо для работы в Центре. Большинство местных ученых напоминают светских колумнистов, которые тщательно следят за тем, кто что кому сделал и в каком порядке. Такой подход работает только в том случае, если ты знаешь – для начала, – кто есть кто в этом стаде. И еще лучше это работает, если ты в состоянии различать обезьян на расстоянии, со спины или даже в движении, как мы узнаем в толпе друга, увидев его затылок. Зная и различая обезьян, можно живо распознавать тонкости их взаимодействий и лучше понимать свойства их личностей.

Время шло, и я вдруг поняла, что научилась распознавать самца, за которым мы с Брент следили вот уже несколько часов. У него был коричневый мех и, как у других самцов, рыжеватые пятна на бедрах, морщинистая розовая морда, похожая на перевернутое велосипедное седло, и уши, напоминающие ручки кувшина. Но, в отличие от других обезьян, у него был необычно изогнутый хвост и ямочки на морде. Непроизвольно я прониклась к нему необъяснимой симпатией и начала подмечать те особенности его поведения, которые в наибольшей степени интересовали Брент. Первой бросается в глаза агрессивность, поскольку она проявляется громкими криками и повышенной физической активностью. Позади нас раздался оглушительный звук, похожий на визг тормозов. Задрав хвост и ощерившись, какая-то макака угрожала группе из трех других обезьян. Те сорвались с места и позорно бежали, так что этот конфликт закончился так же быстро, как начался. В другом месте мы увидели конопатого самца, сидевшего на большом камне. К нему приблизился другой – маленький, но со свирепыми глазами. Конопатый немедленно бежал, предварительно показав зубы сопернику. «Это гримаса страха, – пояснила Брент. – Так обезьяны изъявляют готовность к подчинению». Свирепый, известный также под номером 4H2, занял освободившееся желанное место на камне.

Происходили, однако, события и более мирные. Под одним деревом самка нянчила спящего детеныша. Сидевший рядом самец, повернувшись к самке, принялся ухаживать за ней, очищая ее мех от грязи и насекомых своими длинными тонкими пальцами. На краю группы одинокая обезьяна мирно спала среди выступавших древесных корней. На Кайо был в самом разгаре сезон появления потомства, и многие самки перемещались по острову, прижимая к груди детенышей. Если те были побольше, то отделялись от матерей, исследуя окружение, правда, не рискуя отходить от них далеко, когда рядом появлялись агрессивные обезьяны – в этих ситуациях самки быстро подхватывали малышей на руки. Пожилой самец играл с несколькими детенышами, которые, оглушительно галдя, лазили по старику. Три самки сидели «паровозиком» в затылок друг другу, занятые грумингом. Я была поражена до глубины души, вспомнив, как в возрасте девяти лет вот так же сидела с подругами – мы заплетали друг другу косы.

Меня предупреждали о таком трепете, вызванном удивительным, гротескным сходством. «Проведите год, наблюдая обезьян, и вы никогда больше не будете смотреть на людей прежними глазами», – говорит Ричард Роулинз, десять лет проработавший на Кайо-Сантьяго. Сходство между макаками и людьми может быть настолько поразительным, что подчас сильно расстраивает и вызывает оторопь. Самец, стремящийся быть первым у кормушки, надувается от важности и напускает на себя воинственный вид, так же как громогласный деревенский бузотер, который старается в местном баре показать, что чужаков здесь не ждут. Нервничающие макаки начинают неистово чесаться, когда попадают в незнакомое или некомфортное окружение, – точно так же, как люди. Когда две группы обезьян вступают в конфликт, они выстраиваются друг напротив друга в шеренги и попеременно, синхронно, то наступают, то отступают, в стиле «Вестсайдской истории». «Мы пока не придумали подходящего объяснения», – сказала мне Карабальо.

Пятьдесят лет назад, когда наука о поведении животных была еще в пеленках, «люди считали человеческие сообщества абсолютно не такими, как сообщества других животных, – рассказывает Брент. – Человеческие сообщества считались многоцветными полотнами, составленными из индивидов. Эти индивиды обладали свободой воли и вступали друг с другом в самые разнообразные социальные взаимодействия». Изучая животных, ученые концентрировали внимание – особенно поначалу – на документальном подтверждении различий между видами животных или между самцами и самками, молодыми и старыми особями и так далее. Проведенная за эти десятилетия работа позволила в деталях оценить, насколько разнообразными могут быть животные, каким богатым репертуаром поведения они обладают и как это разнообразие воздействует на течение их жизни.

Проведя на Кайо всего один день, я начала различать характеры. Обезьяны могут быть общительными или робкими, нервными или спокойными, воинственными или мирными. Некоторые были такими же забияками, как тот самец из Нижнего Загона; они задирали всех, кто встречался им на пути. Самца по имени Честер, умершего за несколько лет до моего приезда, до сих пор помнят как самое очаровательное создание из всех. «Этот парень был очень галантным кавалером, – вспоминала Карабальо. – Он очень хорошо относился к самкам. Другие самцы их преследуют, выдирают им мех и кусают, но Честер за ними преданно ухаживал». Брент объяснила, что такое поведение основано на разумной стратегии. Будь добр к самкам, и они будут добры к тебе. Сильные союзницы-самки помогают самцу добиться высокого положения в иерархии стада. Другие, более агрессивные, самцы, подобные тому, который верховодил у бака с едой, пробиваются наверх самостоятельно.

– Это самоподдерживающаяся социальная система, – повествует Брент о жизни стада обезьян на Кайо-Сантьяго. Правда, здесь устранены некоторые факторы отбора, присутствующие в дикой природе. Обезьян обеспечивают кормом, и им не приходится его добывать (если бы они это делали, то на острове не хватило бы пищевых ресурсов). На острове нет хищников, от которых пришлось бы защищаться. Эти обстоятельства позволяют обезьянам так или иначе целыми днями общаться друг с другом, что превращает Кайо-Сантьяго в великолепную лабораторию для Брент и ее коллег.

Это делает Кайо самым подходящим местом и для меня, местом, где можно начать разбираться с тем, что может новая наука о дружбе рассказать о нас самих. Во второй половине дня мы с Брент выбрали тенистую полянку, откуда было удобно наблюдать за группой S. На Кайо это самое тихое время суток, обезьяны разошлись по своим группкам, держась близко друг к другу, занимаясь грумингом и перекусывая. Те, что расположились группками по две-три особи, а иногда и поодиночке, напоминали людей, развалившихся на лужайке городского парка в первый погожий и теплый весенний день. Многие дремали, лежа в тени деревьев или привалившись к стволу. Обезьяны лежали на земле, вольготно раскинув конечности, выставив вверх белые животы и лениво ворочая головами из стороны в сторону. (Я вспомнила это зрелище несколько лет спустя, когда в одной статье о дружбе прочла такую строчку: «Я никогда не видел женщину, которая бы так сильно выставляла напоказ свой живот и при этом пользовалась бы таким уважением»[17 - Fisher E. How to Be Loved: A Memoir of Lifesaving Friendship. Houghton Mifflin Harcourt, 2019. Reviewed in the New York Times Book Review. 2019. March 3.].)

Закрутив хвост, обезьяна неподвижно сидела под роскошным лавром. Ожидая, каким будет ее следующее движение, мы разговорились и незаметно отвлеклись от макак, начав обсуждать совершенно иную социальную сцену, ту, которая и заставила Брент заняться исследованием дружбы.

– В университете ты как будто находишься в бурлящем социальном котле, – сказала она. Брент родилась и выросла в Канаде, с тех пор, как она окончила монреальский Университет Макгилла, прошло около пятнадцати лет, но она не забыла напряженное общение. – Встречи и знакомства, обретение друзей, завязывание отношений. Приходится все время оценивать себя, чтобы понять, с какими людьми ты хочешь общаться.

Нет ничего удивительного в том, что множество исследований человеческой дружбы были проведены именно с участием студентов; помимо того, что это доступный «материал» для ученых, работающих в университетах, молодежь глубоко вовлечена в бесчисленные социальные связи. В 1961 году Теодору Ньюкомбу, одному из первых ученых, заинтересовавшихся той силой, которая притягивает людей друг к другу, пришла в голову умная мысль: предоставить бесплатное общежитие семнадцати иногородним студентам в обмен на разрешение регистрировать их взаимоотношения и спрашивать о том, насколько они нравятся или не нравятся друг другу. Наблюдая этих людей в течение всего времени обучения – с первого до последнего дня – и отмечая, кто стал друзьями, а кто – нет, Ньюкомб показал важность близости, схожести и взаимности для возникновения дружеских отношений. Это исследование стало научной версией телевизионных реалити-шоу, обретших популярность пятьдесят лет спустя[18 - Newcomb T. The Acquaintance Process. New York: Holt, Rinehart & Winston, 1961.]. Если уж на то пошло, то это была научная версия моего собственного опыта, приобретенного в колледже. В первый год обучения я случайно поселилась в большой квартире с семью другими девушками. С большинством из них я теперь не поддерживаю никаких отношений, но одна осталась моей близкой подругой и даже стала подружкой на моей свадьбе. Интересно, что сказал бы по этому поводу Ньюкомб?

Посещение вечеринок и других студенческих мероприятий заставило Брент вспомнить об эволюции. «Я писала дипломную работу по биологии и незаметно для себя стала смотреть на окружавших меня людей как ученый, наблюдающий жизнь животных, – рассказывала она. – Социальная жизнь и общение отнимают массу ментальной и физической энергии. Мы тратим очень много сил на формирование отношений и на их разрыв. Почему иногда эти отношения приобретают такую важность, как будто речь идет о жизни и смерти?» Как раз в то время приматологи, изучавшие жизнь африканских бабуинов, впервые обнаружили, что наличие друзей жизненно необходимо для здоровья и благополучия. Брент была захвачена идеей, что человек, с которым ты знакомишься на вечеринке, может не только мимолетно развлечь, но и повлиять на ход всей твоей жизни.

Цель ученых, работающих на Кайо-Сантьяго, совпадает с моей: мне тоже хочется углубить наше понимание сущности дружбы, той, что влияет на течение всей жизни. Мне хочется получить ответ не только на вопрос, кто кого притягивает, но и на вопрос, что именно заставляет людей тянуться друг к другу. Биологи формулируют этот вопрос двояко. Вопрос, как реализуется дружба, требует работы с текущим процессом общения – с физиологическими признаками, которые управляют нашей способностью инициировать взаимодействие и реагировать на него. Как мы с первого взгляда определяем, находится ли наш друг на подъеме или он смертельно устал? Мы понимаем это, потому что особые области головного мозга с самого нашего рождения тренируются обращать внимание на лица, придавая им большее значение, чем всем другим частям тела и любым другим предметам, а также интерпретировать самые мимолетные гримасы и незаметные ухмылки. Макаки делают нечто подобное, толкуя зевки и гримасы, которые имеют вполне определенный смысл, правда, он отличается от смысла, вкладываемого в аналогичную мимику нами. Помимо этого, у нас возникает теплое чувство от объятия или дружеского похлопывания по плечу; это чувство вызывается всплеском определенных гормонов в мозговых центрах вознаграждения. Вознаграждение заставляет нас снова и снова искать и находить источник этого теплого чувства, а это порождает и усиливает привязанность. У обезьян это чудо творит груминг.

Чтобы понять, почему дружба действует именно так, нам надо разобраться с предметами более древними и фундаментальными. Во-первых, надо исследовать причины, по которым у нас и у животных сформировались такие навыки и наклонности. Зачем нам обращать столь пристальное внимание на лица? Совершенно очевидно, что это умение приносит нам какую-то пользу, дает какие-то преимущества. Умение сосредотачиваться на лицах является одним из множества навыков, которые делают нас искусными в деле социализации, или, проще говоря, в общении. Способность успешно общаться – то есть преуспевать в искусстве устанавливать и поддерживать социальные связи с другими – повышает нашу способность к выживанию и успешной репродукции. И, следовательно, согласно принципам естественного отбора, эти способности с большей вероятностью будут передаваться последующим поколениям.

Биологи говорят, что эти два объяснения – как и почему – являются альфой и омегой среди причин, определяющих поведение. Эти объяснения дополняют, а не исключают друг друга. Одно объяснение находится под рукой, второе надо поискать; одно очевидно, второе невидимо, о нем надо догадаться, поскольку эволюция поддается только косвенному исследованию. Эволюция действует тысячи лет, и ее невозможно подтвердить в непосредственном лабораторном эксперименте, как, например, физики подтверждают свои гипотезы и теории.

В этой книге рассмотрены видимые и невидимые аспекты дружбы. Дружба меняет свои формы в течение жизни в соответствии с нашими способностями и нашей готовностью – другими словами, в соответствии с тем, насколько мы открываемся этим возможностям. Несмотря на то, что существуют естественные вариации наших вкусов и потребностей в общении, есть также и некоторые универсальные признаки, которые либо влекут нас друг к другу, либо взаимно отталкивают. Существует и, так сказать, базовая точка отсчета – биологическая потребность в связях, которую необходимо удовлетворить, чтобы сохранить здоровье и благополучие. Именно поэтому социальные связи становятся в настоящее время предметом пристального внимания служб здравоохранения.

Это не всегда считалось банальной истиной, хотя сегодня нам кажется, что не видеть ее просто невозможно. Потребовались исследования, в ходе которых ученые наблюдали жизнь десятков тысяч людей, для того чтобы не только понять, что социальные узы и долголетие идут рука об руку, но и выяснить, что одиночество смертельно опасно. Если взглянуть на это шире – с учетом тысячелетий эволюционной истории, – то мы с предельной ясностью увидим, что сотрудничество было так же важно для прогресса человечества, как и конкуренция.

С другой стороны, этот вопрос надо было рассмотреть и более детально, так сказать, при большем увеличении. Более узкая фокусировка позволяет нам разглядеть вместилища нашей социальной жизни – извилины и борозды мозга, где производятся сложнейшие вычисления, результатом которых становится завязывание дружеских отношений с другим человеком. Исследование головного мозга высвечивает сенсорную (чувственную) природу дружбы – центральную роль зрения, слуха и осязания в обработке социально значимой информации, поступающей из окружающего мира и передающейся затем в высшие отделы мозга. Исследование его работы позволяет выявить изменчивую природу дружбы, сущность которой меняется по мере взросления человека. Такое пристальное внимание к мелким деталям – единственный способ оценить роль генов. Гены – это действующие лица естественного отбора, и – как мы теперь знаем – они меняют свою активность в ответ на изменения окружающей среды, включая и ее социальный контекст. И наконец, микроскопический подход – и только он один – есть единственный способ увидеть, как социальное поведение проявляется на молекулярном и физиологическом уровне, как оно протекает внутри организма.

Вернувшись из Пуэрто-Рико домой, в Бруклин, я обнаружила своего семнадцатилетнего сына Джейкоба играющим в NBA2K[19 - Виртуальный баскетбол, серия компьютерных игр в жанре спортивного симулятора.] со своим лучшим другом. Они лежали рядом на диване, вытянув длинные ноги, сжимая в руках джойстики и сосредоточенно глядя на экран. Пустые упаковки из-под сэндвичей и бутылки из-под сока валялись рядом – мальчики утром сбегали в магазин.

Картина эта показалась мне до боли знакомой. Выглядело все так, будто за неделю моего отсутствия они так и не сдвинулись с места. Они только что окончили среднюю школу, и эта виртуальная игра – если не считать реальных баскетбольных сражений два на два с моими младшими в нашем дворе – была едва ли не единственным их занятием. Каждое утро они просыпались и, не вставая с постели, писали друг другу сообщения. «Ты уже встал?» – писал один другому из-под одеяла. Потом они договаривались встретиться на углу, покупали уже упомянутые сэндвичи, бежали к нам домой и падали на диван.

Я страшно возмутилась. Где-то в глубине души я, конечно, понимала, что с моей стороны это было нечестно. Лето после окончания школы, этот короткий отпуск между тяжким школьным трудом и поступлением в колледж, должно быть отдано отдыху. Больше того, это валяние на диване было делом временным. Через пару недель сыну предстоял отъезд на нашу семейную ферму в северной глухомани штата Нью-Йорк, где Джейкоб весь остаток лета будет чистить свинарник, а не сидеть на диване.

Но сдержаться я не могла. Роль ответственного родителя взяла верх. Разве можно так бездарно проводить свободное время? Конечно же, нельзя просто прохлаждаться и, по сути, ничего не делать.

Но в ту же секунду меня вдруг осенило. Наверное, это нельзя назвать ничегонеделаньем. Время, проведенное среди макак, изменило мое отношение к поведению этих милых подростков. Посмотрите только на их близость, на их общение! Они находились в очень тесном физическом контакте, так же как привязанные друг к другу обезьяны. Послушайте только их дружеские подначки! Даже во время игры они общались, смеялись, комментировали свои действия и вспоминали случаи из жизни, добродушно подшучивая друг над другом. Это был человеческий эквивалент груминга. Еще важнее было то, что, подобно молодым макакам, они были готовы покинуть группу, в которой выросли, и теперь должны будут пробиваться в новом для себя огромном мире. Они покинут свои семьи, им придется расстаться и друг с другом. Это будет нелегко, и тем более драгоценными становились в их глазах эти минуты тесного общения.

Джейк и Кристиан познакомились в годовалом возрасте. Когда им было по четыре года, они объявили себя лучшими друзьями. Они всегда учились в одном классе, всегда играли в одних командах и даже надевали одинаковые костюмы на Хеллоуин – в каком-то году это был Халк, в следующем – морфсьюты[20 - Оригинальные карнавальные костюмы – маска и комбинезон из спандекса, плотно обтягивающие тело, – создающие образы известных супергероев (Человека-паука, Бэтмена, Супермена и др.).]. Их дружба выдержала испытание двухлетней разлукой, когда мы жили в Гонконге, потом Джейк был рядом, когда родители Кристиана развелись. Их взаимная привязанность поражает всех, кто их знает, – родителей, учителей и даже их родных сестер и братьев (у меня нет такого Кристиана, сказал как-то один из моих младших сыновей). Нежная, приносящая радость, надежная, их взаимная привязанность стала для них тихой гаванью и фундаментом, на котором они будут строить свою дальнейшую социальную жизнь. В их отношениях полностью отсутствует ревность. У каждого из них есть и другие, иногда общие, друзья. Но их собственная дружба – это уютный, теплый, надежный дом, куда они всякий раз возвращаются.

В конце концов я прямо спросила их самих, что особенного в их отношениях.

– Мы никогда не ссоримся из-за ерунды, – ответил Джейк. – Мы никогда не ссоримся.

– Никогда, – подтвердил Кристиан.

Они не скрывают своей радости от общения друг с другом.

– Я не думаю, что кто-то может нравиться мне больше, – признается Джейк.

Но как они смогли так подружиться? Как мы вступаем (если нам, конечно, повезет) в такие отношения? Дружба так хорошо нам знакома, это настолько неотъемлемая часть нашей повседневной жизни, что мы часто поддаемся искушению и воображаем, что знаем о ней все. Но это не так. Мы думаем, что ценим ее. Но и это тоже не так, во всяком случае, не вполне. Даже я, человек, посвятивший жизнь описанию дружбы, говоривший с учеными о социальных взаимодействиях, часто упускаю важное. Я увидела совместную видеоигру, но забыла про теснейшую внутреннюю связь, соединяющую мальчиков. Это ошибка, которую делает большинство из нас во множестве контекстов – как родители, как супруги, как друзья.

Давно пора вывести дружбу на авансцену, присмотреться к ней и увидеть ее во всей ее подлинности. Это действительно вопрос жизни и смерти. Дружба записана в нашей ДНК, в программе нашей жизни, в строении наших организмов. Социальные узы обладают силой, задающей направление течению нашей жизни. Это означает, что дружба – это не предмет свободного выбора и не роскошь, которой можно пренебречь; дружба – это необходимость, чувство, играющее важнейшую роль в нашей способности к успеху и благополучию. Дружба – это, возможно, модель, по образу и подобию которой должны строиться все прочие отношения.

Наша социальная жизнь имеет богатую предысторию, и сейчас самое время начать знакомиться с нею.

Глава 1. Горячая привязанность

Если вам интересно, когда именно упали в землю семена новых идей о дружбе, точкой отсчета может стать февраль 1954 года, когда психиатр Джон Боулби познакомился с этологом Робертом Хайндом. Как символично, что современная наука о дружбе возникла благодаря дружбе!

Боулби и Хайнд были приглашены на научную конференцию, организованную в Лондоне Королевской медико-психиатрической ассоциацией (ныне Королевская коллегия психиатров). Позже они рассказывали, что их позвали в качестве «запасных игроков», так как не смогли приехать две «суперзвезды» этологии того времени – Конрад Лоренц и Николаас Тинберген[21 - История отношений Боулби и Хайнда почерпнута мною из нескольких источников: Van Der Horst F. et al. John Bowlby and Ethology: An Annotated Interview with Robert Hinde. Attachment and Human Development. 2007. 9 (4): 321–335; Bateson P. et al. Robert Aubrey Hinde CBE, 26 October 1923–23 December 2016. Biographical Memoirs of Fellows of the Royal Society. 2018. 65: 151–177; Goodall J. et al. Remembering My Mentor: Robert Hinde. www.janegoodall.org]. Конференция была посвящена психолого-биологическому развитию ребенка. Эта тема казалась весьма далекой от дружбы, но только на первый взгляд. Чтобы изучать дружбу, надо прежде всего разобраться в том, что такое отношения. В областях своих научных интересов – в детской психиатрии и в этологии – Боулби, предложивший теорию привязанности, и Хайнд, наставник Джейн Гудолл и автор первых статей о социальных связях у животных, стали первыми, кто оценил важность и значимость социальных отношений.

Это, однако, не означало, что между двумя учеными непременно возникнет искренняя и глубокая дружба. Дружба обычно начинается со сходства. Конечно, оба были британскими учеными до мозга костей, но Боулби был на шестнадцать лет старше. По словам Хайнда, только разменявшего четвертый десяток, Боулби, которому тогда было уже около пятидесяти, являл собой «образчик англичанина более раннего, более чопорного поколения»[22 - Van Der Horst F. et al. John Bowlby. P. 325.]. Боулби был представителем высших классов; в раннем детстве его препоручили заботам няни, а затем, в еще совсем юном возрасте, отправили в закрытый частный пансион. (Позднее он говорил жене, что не отправил бы в пансион даже собаку.) Хайнд принадлежал к среднему классу – в то время это имело значение. Он был закаленным сыном семейства, проводившего все свободное время в походах и вылазках. Хайнд с ранних лет обожал наблюдать за птицами, и из этого детского увлечения произросла его научная карьера.

Во время войны Боулби работал психиатром и лечил молодых людей с душевными расстройствами, а Хайнд воевал в составе Королевских ВВС. Свои ранние работы Боулби посвятил важности пережитых в детстве потрясений. В ходе исследований он обнаружил, что изоляция и отсутствие эмоциональных отношений с заботящимся взрослым (как правило, с матерью) в ранние годы жизни почти всегда связаны с противоправным поведением и низкой способностью к привязанности в более старшем возрасте. Одна из первых его статей имела весьма примечательное название: «Сорок четыре малолетних вора: их характеры и условия жизни дома»[23 - Bowlby J. Forty-Four Juvenile Thieves: Their Characters and Home-Life. London: Balli?re, Tindall & Cox, 1946.]. Хайнд изучал жизнь не одичавших подростков, а диких животных. Он провел полторы тысячи часов в наблюдениях за синицами в окрестностях Оксфорда, собирая материал для диссертации. В Кембридже, где он руководил полевой зоологической станцией, Хайнд занимался сравнительным изучением разных видов птиц, делая упор на эволюционной важности агрессивного и демонстративного поведения. Одна из его первых статей была посвящена реакции «окрикивания» сов у зябликов. Эта статья произвела сильное впечатление на австрийца Лоренца, отца этологии, новой в то время науки о поведении животных.

В то время, когда готовилась конференция Королевской медико-психологической ассоциации, Боулби был занят поиском данных, которые могли бы подкрепить его идею о том, что для детей невероятно важны эмоциональная привязанность, тесные отношения с теми, кто о них заботится. Он стремился выйти за пределы психиатрии и обращался к смежным областям. Этология вызвала у него большой интерес, и ученый принялся искать человека, который помог бы приложить идеи этой науки к гипотезе о важности ранней привязанности. Годом ранее Лоренц с восторгом сообщил Боулби о блестящих способностях Хайнда. И после конференции Боулби пригласил своего молодого коллегу на обед.

Несхожесть характеров Боулби и Хайнда была компенсирована близостью их научных взглядов. Оба были любопытны, проницательны и хотели учиться. К окончанию трапезы Боулби был совершенно очарован Хайндом и понял, что нашел своего проводника в мир эволюционного мышления. Вместе они оповестили общественность о новом понимании важности и эволюционной адаптивности связей между индивидами. Привязанность, как открыли Боулби и Хайнд, не только имеет огромное значение для младенцев, но и помогает объяснить суть дружбы, связывающей людей всех возрастов.

Для того чтобы понять биологическую основу дружбы, надо для начала разобраться в том, что такое дружба и что требуется для ее возникновения. Биологическая составляющая намного более очевидна в других случаях социальных взаимодействий, например между матерью и ребенком – беременность, роды и вскармливание являют собой очевидные биологические процессы. То же самое касается половых отношений – никто не сомневается в том, что гормоны и нейромедиаторы играют тут решающую роль.

Дружба – материя более тонкая. Она касается феноменов, на первый взгляд, неосязаемых – таких, например, как эмоции, словесное общение и внутренняя работа ума. Для дружбы характерны очевидные культурные обертоны, маскирующие ее биологические основы. Так, совместные трапезы могут отличаться сотнями оттенков – это и древние вакханалии, и благотворительные церковные обеды, и девичники. Все эти трапезы являются способами социализации, но что вообще стоит за потребностью людей собираться за столом? Более примитивное, базовое стремление к единению.

У дружбы нет четко очерченных границ, что позволяет трактовать ее очень широко. Некоторые весьма ревниво относятся к самому этому слову и обозначаемому им понятию, приберегая слово «друг» только для немногих избранных. Другие же более щедры в его употреблении, иногда даже используют как обобщающий термин. «Друзья, римляне, соотечественники, одолжите мне ваши уши», – говорит Антоний в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». В результате часто размываются границы между друзьями и всеми прочими. Если исключить из круга друзей ваших родственников и половых партнеров, то вы не сможете назвать «лучшими друзьями» ни сестру, ни супруга. Однако мы очень часто именно так их и называем. С появлением социальных сетей само слово «друг» совершенно обесценилось, практически лишившись содержания и смысла. На Фейсбуке я «дружу» с людьми, с которыми училась в школе и колледже, но которых я едва ли узнаю, если мы случайно столкнемся на улице. Среди моих «друзей» те, с кем я встречаюсь ежедневно, и те, с кем я не виделась уже тридцать лет; однако дружу я с ними по-разному.