Она мне не нужна

– Кто это приходил, – спрашивает мама, тихонько войдя.

– Стас Багров, – не стала юлить, все равно скоро нас ждут перемены, и он станет на время частью жизни моей семьи.

– Стас… Погоди, тот самый Багров?

– Да мам, – нехотя отвечаю ей, потому что мне придется ее обмануть. Она ни за что не позволит мне пойти на такое унижение, причину которого я и выяснять не буду. Меня уже тошнит от подобной перспективы.

– Что хотел этот мерзавец? – почти взрывается она.

И я ее понимаю. Сложно полагаю видеть своего ребенка таким, какой она видела меня, когда все закончилось, между нами. Правда мне пришлось очень быстро взять себя в руки и стать сильной. Но я не обвиняла Стаса в чем-то перед ней, не настраивала против. Она сама все поняла.

– Вернуть долги, – ставлю чашку быстрорастворимого кофе и печенье перед ней, и сама плюхаюсь на стул, потому что ноги просто отваливаются. Глаза вообще закрываются, требуя отдыха.

– Погоди, так он что же, алименты платить будет?

– Мам, ну какие алименты? – аж смеяться захотелось от ее предположения, вспомнив его слова. – Он Катю даже не признает. Позлорадствовать пришел.

– Вот подонок. Как ты позволила ему войти? И вообще откуда он узнал наш новый адрес?

– Словно мы говорим не о «том самом Багрове», для которого это все раз плюнуть полагаю.

– Что за люди такие? Мерзкие и гадкие, словно паразиты. Надеюсь, что больше не явится, – отпивает кофе и начинает кушать.

Смотрю на нее и не понимаю, откуда в ней столько силы?

Сначала умерла бабушка и дедуля переехал к нам, тогда еще в трехкомнатную хорошую квартиру. Потом и отец нас покинул.

Мама тащила все на себе, я как могла помогала. Потом беда с Аней, а следом новость о моей беременности и мой уход из института.

А она? Она все стойко переносила, была рядом и никогда не плакала… на виду.

Сейчас мы с ней работаем каждая на двух работах, дедушка иногда присматривает и за Аней, и за Катей, если мы с мамой не стыкуемся в одно время нашей дежурной «пересменки». Потому что одна из нас возвращается домой, а вторая на работу спешит. Но по итогу все это не дает правильного результата, накопить достаточно нам так и не удалось.

– Вернется мам. Он вернется вновь, – устало отвечаю ей, облокотившись о стену спиной и прислонив голову к ней же.

– И чего ему надо? Вы ж расстались год назад. Ребенку своему даже не помогает, паршивец, с такими деньгами, – возмущается так яро, но у меня нет на такие эмоции сил.

– Он готов помочь Ане. Помочь взаправду и сразу, – надеюсь аргумент сработает как надо.

– Помочь? Но… Как, – от шока и очевидной радости она и слова сказать не могла, только глазами огромными глядела.

– Вот так мам, возьмет и оплатит все. Операцию, реабилитацию и все что там еще нужно.

Она смотрит в пространство недолго, а потом снова переводит взгляд на меня.

– Погоди. А взамен что?

– Ерунда. Это не имеет значение. Цена не столь высока.

– То есть как это? Ну ка говори, что он там напредлагал тебе, – выпрямляется, идя в бой за правдой.

– Мам, ты правда считаешь, что есть что-то, что будет важней Ани и ее возможности ходить? Жить нормальной жизнью, а не быть прикованной к больничной койке? Нет.

– Но не стоит забывать об уважении и чести, – все еще пытается противостоять, хотя уже давно согласна с моими словами.

– Мама, – устало вою. – Да какая к черту честь? За полгода фонд собрал всего триста тысяч. От продажи квартиры остались копейки. Какое тут уважение? Времени мало. В декабре будет поздно, выйдет срок, у нее скоро пролежни начнутся. Она лежит целый год неподвижно. Год, – осипшим от невыплаканных слез голосом говорю ей. – У нас нет проклятого времени на раздумья. У нас нет времени ни на что.

Резко встаю и развернувшись упираюсь руками в подоконник.

Не хочу с ней ссориться. Не люблю этого. Нервы уже ни к черту, вот и бывает порой, что мы не слышим друг друга. Мне стыдно, что я так себя повела сейчас, но, когда я смотрю на свою сестру… я просто не выдерживаю от проклятий к себе самой.

Слышу, как мама встает со своего места и подходит ко мне. Поворачиваюсь к ней и обнимаю.

– Прости, мамуль.

– Это ты прости, что такая у нас жизнь. Я ведь…

– Нет, не смей, – резко обрываю ее слова. – Виновных предостаточно в случившемся, но это не ты.

– Ох, Алиска, – крепче прижимает меня к себе, и я ощущаю покой в ее руках. – А чего же он Катюше не помогает-то?

– Сказал, что она ему не нужна.

– Ну и дурак, – гладит меня по спине, как в детстве, когда я приходила ей пожаловаться по какой-то там ерунде, что тогда казалась великой трагедией десятилетней девочки.

– Угу.

– Ладно, доченька. Пойду я.

– Как там Аня вчера была? – ступаю за ней в коридор и помогаю одеться.

– Нормально. Ты только почаще ей массажик делай, аккуратно.

– Конечно.

Провожаю маму и ухожу в комнату.

Все по привычке и налаженному распорядку. Проверяю дедушку, который у нас спит в отдельной комнате, так как порой до полночи приходится бегать с малышкой на руках и убаюкивать, а тревожить его не очень хочется, если бы он спал в общей комнате.

Дальше подхожу к Катиной кроватке, что стоит в гостиной, служащей нам с мамой спальней. Мое маленькое чудо, которое так и хочется обнять покрепче, за все дни ее трехмесячной жизни, когда я была не рядом.

Сейчас особенно сильно хочется верить в слова Багрова. Если он поможет нам с Аней, то наша жизнь невероятно облегчится.

Тихо пробираюсь в еще одну комнату, где спит сестра.

Она запрещает нам улыбаться фальшиво рядом с ней и нести бред про скорое выздоровление. Просит быть откровенными с ней и не обелять сгустившийся мрак. Благо она не сдается. Хотя я знаю, что она была бы этому рада, но пустить по ветру наши с мамой труды не решится никогда. И все же я делаю глубокий вдох и вхожу. Пора начать процедуры.

Стоит переступить порог натыкаюсь на ее взгляд.