Колыбель твоих оков

После того, как мой желудок освободился, мне становится немного легче. Я вытираю лицо бумажным полотенцем и, вся красная от этого унижения, произношу единственное, что приходит мне в голову:

– Это вообще-то женский туалет.

Лорэн стоит со скрещенными руками, прислонившись к стене. Он некоторое время смотрит на меня тяжелым взглядом и наконец отвечает:

– Это уборная унисекс. Но мне приятно думать, что именно это смущает вас больше всего в данной ситуации. Вам абсолютно противопоказано пить, я надеюсь, вы это знаете, – по его тону я понимаю, что передо мной мой работодатель, и он не очень рад видеть меня в таком состоянии.

– Я не виновата, что у меня аллергия на алкоголь, – лепечу я и понимаю, что больше похожа на маленького провинившегося ребенка, чем на самостоятельную взрослую женщину, которой пытаюсь казаться.

– Где вы живете?

– Простите? – искренне не понимаю я его интереса к моему местожительству. И, насколько это возможно, пытаюсь привести свои мысли в порядок.

– По какому адресу вы проживаете? Я отвезу вас домой.

Интересно, что бы сказали о таком нарушении внутренних норм администрация университета? Или Лорэну можно все?

– Ой, это совсем не обязательно, профессор, – застенчиво произношу я, – я вызову такси.

Где же была моя застенчивость пять минут назад? Его светлые глаза зло смотрят на меня, в них как будто появляются тени. Я переминаюсь с ноги на ногу и мечтаю оказаться прямо сейчас где-нибудь в другом месте. Очень жаль, что исследовательская группа института Нильса Бора так и не добилась успеха в опытах по квантовой телепортации хотя бы на небольшое расстояние.

– Еще как обязательно. Возьмите свои вещи, я буду ждать вас на выходе из здания. И можно без профессора, – уже мягче добавляет он.

И я чувствую, как по моему телу ползут мурашки.

Глава 4. Территория

Я выхожу из университета. Прохладный вечер закрыл город темнотой, набросив серое покрывало туч на крыши Бостона. Холодный металл луны сверкнул ненадолго, разрезав ткань облаков, но ветер торопливо затянул прореху. Я съеживаюсь от отрезвляющего ветра и радуюсь тому, что не забыла дома ветровку, она оказалась сейчас очень кстати. И сразу вспоминаю об оставленной в офисе сумке с лэптопом. Но решаю не возвращаться – очень маловероятно, что сегодня я сяду за работу дома. К тому же очень не хотелось бы столкнуться с Лорэном. Я, конечно, очень надеюсь, что Эммануэль (вот так легко я перешла на то, чтобы фамильярно называть его по имени в своей голове) уже уехал. Мне нужно немного покоя, чтобы упорядочить мои мысли, которые несутся скоростным поездом, а сердце стучит так, что готово вырваться из грудной клетки. И какой бы интерес ни вызывал у меня Эммануэль, я слишком устала от нашего с ним, пусть и коротенького, но все же разговора в уборной. Мои инстинкты почему-то на взводе, и они отчаянно подсказывают мне, что в нем есть что-то странное. И эта загадка одновременно и пугает, и привлекает меня.

Я еще помню, сколько будет стоить такси от университета до дома. Самым практичным будет выйти на одной из станций красной линии, Филдс Корнер, Ашмонт или Батлер, где-нибудь недалеко от моей станции, Милтон, чтобы таксист согласился отвезти меня домой, но при этом чтобы это было достаточно близко к моему дому, и потому поездка получилась бы бюджетной.

Я прикидываю у себя в голове ценник за такси и начинаю быстро идти в направлении метро, но не успеваю даже завернуть за угол здания, как понимаю, что рядом останавливается машина. В ту же секунду открывается пассажирская дверь, и мое внимание привлекает мягкий голос:

– Я думаю, вам стоит сесть в машину. Никогда не знаешь, насколько безопасна прогулка по ночному Бостону.

Эммануэль наклоняется в мою сторону, приглашающим жестом показывает на правое сиденье, взглянув на меня так, что мой желудок сжимается в кулачок.

Его автомобиль – как отдельный вид искусста. Это блестящий черный кабриолет с поднятой крышей. Я представляю, какие чувства может вызвать поездка на таком шикарном автомобиле с открытым верхом. Я не разбираюсь в автомобилях и не знаю его марку, но весь его вид кричит о баснословной стоимости этого чуда техники. Откуда у профессоров деньги на такие тачки?

Несмотря на разумность доводов Эммануэля, я сомневаюсь в том, насколько это этично – садиться в машину к человеку, с которым меня связывают рабочие отношения, да еще практически рядом со зданием университета.

Наконец усталость, любопытство и мое опьяненное безрассудство берут верх над рациональностью и практичностью моего разума. Мне остается только надеяться, что никого из сотрудников кафедры не окажется поблизости и радоваться, что уборная унисекс оказалась пустой в момент моего позора и последовавшего за ним разговора с Лорэном.

Я сажусь в машину и погружаюсь в мир Эммануэля: обволакивающий аромат с древесными нотками заполняет мои легкие. Между водительским и пассажирским сиденьями расположена необычно высокая торпеда, и это дает мне странное чувство защищенности, словно я в колыбели. Я поворачиваю голову и встречаюсь с голубизной его глаз. Он в ожидании смотрит на меня, и я успеваю поежиться от того, насколько сильно действует на меня его присутствие. Это сложно описать, но меня как будто накрывает волной.

Я отвожу взгляд и смотрю на свои руки. Я надеюсь, что это поможет мне справиться с собственным дыханием и привести мысли в порядок.

– В каком направлении мне ехать? – спрашивает он, уже не глядя на меня.

Ах, да, я так и не сообщила ему, где живу.

Я все еще физически ощущаю на себе его внимательный взгляд и безуспешно пытаюсь взять себя в руки.

– Я живу в Дорчестере, – мне кажется, на последнем слове мой голос вздрагивает. Я молюсь, чтобы Эммануэль этого не заметил. Хотя после его присутствия при том, как меня вырвало в раковину, мне уже должно быть все равно, я все еще надеюсь произвести на него совсем противоположное впечатление. Это настолько нелепо, что даже весело.

Я диктую ему свой полный адрес.

– Вы в самом деле живете в Дорчестере? В самом криминальном районе Бостона? – спрашивает он и наконец смотрит на меня.

В его голосе удивление и что-то еще. Я не могу удержаться от того, чтобы не взглянуть в его глаза. Такое чувство, что они стали на несколько тонов темнее. Настроение в машине из легкого смущения переходит в напряженное молчание.

– Там не так уж и плохо, – начинаю оправдываться я. – Правда, поздно вечером не погуляешь, если не хочешь приобрести парочку новых друзей-наркоманов, – пробрасываю я, чтобы разрядить обстановку.

– Шутите? Хорошо. Новости совсем не слушаете? – спрашивает он меня, и у меня возникает странное ощущение, как будто из салона машины откачали воздух. – Там что ни день, то новый труп находят, – добавляет он. – У вас есть какая-то особая причина для того, чтобы жить в Дорчестере?

– Причина? – я пытаюсь понять его вопрос.

– Ну, семья у вас там живет, или парень?

– Нет, я…, – я прочищаю горло, пытаясь звучать увереннее и убедительнее, но вместо этого мой голос звучит еще более тоненько. – Я живу одна, моя семья живет далеко, –решаю я сказать все как есть. – Там просто дешевле. И когда я была студенткой, это было жизненно важно.

– Не думал, что профессор Альварес платит своим аспирантам так ничтожно мало, что они не могут позволить себе нормальное жилье, – Эммануэль по-прежнему не оставляет тему моего жилья в покое.

Я решаю не отвечать ему на едкое замечание.

Автомобиль мягко трогается с места, в салоне негромко звучит какая-то приятная мелодия, и я пытаюсь сосредоточить свое внимание на ней. Я чувствую, что все еще пьяна, но в моей голове потихоньку начинает проясняться.

– Почему Гарвард? – меняет тему Эммануэль. Я вопросительно смотрю на него, до меня не сразу доходит смысл его слов.

– Это самое престижное место для обучения в мире. Мне очень важно получить работу, а это место как никакое другое может в этом помочь.

Я вижу краем глаза, как Эммануэль усмехается (боже, как же предугадать его настроение!). Он проводит руками по своим немного волнистым каштановым волосам, поворачивается ко мне, и в его глазах я вижу снисходительность. К сожалению или к счастью, он отворачивается слишком быстро. И я замечаю, что перестаю дышать. Я делаю глубокий вдох. Я благодарна тому, что Эммануэль не замечает или делает вид, что не замечает реакцию моего тела на него. Мое глупое тело, сейчас же веди себя адекватно!

– А кто не хочет получить работу? – произносит Эммануэль. – Вы сидите в той же лодке, что и все остальные постдокторанты и аспиранты.

Я ощущаю, как его слова обжигают мою кожу. Как бы мне ни хотелось это скрыть, я должна признаться себе в том, что мне бы очень хотелось, чтобы Эммануэль видел меня особенной. Но он меня совсем не знает, как и я его. Моя ситуация настолько кардинально отличается от жизненных обстоятельств всех тех, с кем сталкивался этот богатенький красавец, что даже нет смысла что-либо ему доказывать.

Вместо того, чтобы спорить, я отвлекаюсь на дождь, который успел начаться, и теперь капли дождя, а вместе с ними и огромные градины громко стучат по крыше и стеклам автомобиля.

Я бы очень хотела задать тот же самый вопрос Эммануэлю и узнать, почему он выбрал именно Гарвард. У него, в отличие от меня, наверняка было полно разных предложений по работе. Но мне не слишком удобно задавать этот вопрос и, несмотря на его разрешение называть его по имени и любезное предложение подвезти меня (хотя возможности отказаться у меня как таковой и не было), я не думаю, что стоит забывать о субординации. Поэтому я решаю не лезть к нему с вопросами. Мы едем молча, и только стук дождя, тихая музыка и едва слышный шорох шин заполняют тишину.

– Вы не слишком-то разговорчивы, – говорит Эммануэль. Ему определенно нравится навязывать мне свою оценку меня.

– Я не люблю разговаривать с людьми, которых не знаю, – мрачно говорю я, и это правда.

– Это я уже заметил, – он чувствует на себе мой удивленный взгляд и объясняет: – На вечеринке вы ни с кем не общались, – и неожиданно добавляет: – Я на собственном опыте знаю, что такое быть интровертом, и, поверьте мне, тяжело узнавать людей, если с ними не разговариваешь.

Остальная часть нашего пути проходит в молчании. И я благодарна Эммануэлю за то, что он больше не комментирует никакие из моих качеств.