Песни и пляски счастливых мира сего

растрясая гармонии, в лучшем случае – без толку и вреда.

Скалят зубы и воют трубами черепа на моей груди.
Раной моей раскрасив губы, стань в сиянии над людьми;
стань, познав, что не зря забыта каждым прошлая нить судьбы,
то, что с глаз человечьих скрыто, так, сокрытым, должно и быть;

стань на миг, оглянись – и скинь
бесконечный свой сон земной.
Ты же видишь, что я – дакини;
это значит – идёшь за мной.

    февраль 2013

Мостик

Там, где старый мостик,
река играет в кости.
С ней играет лес.
Так, на интерес.
Выпадет, что выпадет.
Кто-нибудь да выиграет.
Черепушка, дыркой глаз —
это раз.
И другая голова —
вместе два.
Три, четыре, пять, шесть.
Шесть – если найдётся челюсть.
Я тихонько прихожу,
я на партию гляжу.
Лишь бы мама не узнала,
она сюда не разрешала…
Лес ворчит,
река журчит.
У берега – камни.
Не трогай, река, меня!
Я быстренько, быстренько.
Увидел в камнях искорку.
Не клад, а портсигар,
кому-то был в подарок.
«Милый юнкер Вадик!
Прошу не забывать!»
В стёклышках, серенький.
Спешу на берег.
Там, где старый мостик,
река играет в кости,
на счастье их целует,
жулит напропалую.
Не выиграет лес,
зря вообще полез.
Скоро кончатся все кости,
новые кидать под мостик…

    декабрь 2013

Толстая Маша

Толстая Маша курит сигариллы и пьёт галлоны морковного сока.
Толстая Маша такая толстая, что смеётся всегда всем телом.
Утром мы вместе с солнцем заглядываем ей в распахнутые окна:
эй, Толстая Маша, привет! Ты как, потусить не хотела б?
И я выжимаю два сока, пока она громыхает своей посудой.
Морковные волосы встрёпаны – она умывается, только позавтракав.
Опять притащила синицу в постель машина кошка-паскуда —
Маша жалуется или хвастается, а кошка мурчит от миски, мерзавка.
У машиной кошки много имён, она приходит на любое,
но больше всего на «сволочь», сказанное Машей нежно-нежно.
Толстая Маша жарит глазунью, а та не сдаётся без боя,
и в кухне шкворчит и стреляет, но всё вхолостую, конечно:
Маша неуязвима. Она подпевает под радио «Битлз»,
двигая толстой попой до невозможности рок-н-ролльно.
У кошки, дебилки, от счастья наружу из пасти вылез
розовый язычок, и «Битлз» под Машу тянут нестройно.
С Машей у нас четыре руки, и, позавтракав, мы на крылечке
режем алую бархатную бумагу во все четыре.
Толстая Маша дует в ладонь, и трепетные сердечки
летят, шурша на ветру,
кому-то в грудь,
и в них, как в тире,
кто-то влепляет круглые чёрные дыры.

Маша подбирает те, что упали в траву, дыша тяжело и хрипло.
Я говорю: «Ну ладно, мы же пытались, завтра обязательно всё получится».
Кошка, скотина, глядит нам как будто «я говорила».
Солнце закрыла туча.

    октябрь 2012

Тоска

юноше В.

Окна заледенели, и снова сердце берёт тоска:
если ты мёртв, отчего не придёшь, как в сказках —
помнишь ли? – ты рассказывал их тогда,
сердце вручив бесценнейшим из подарков.
Снова зима без тебя, как были осень, лето, весна —
мы их забудем, едва ты придёшь, будто не с нами
злая была разлука… Когда за окном ветра
стонут —