Наследница первой очереди

– Оля, зажмуривать глаза плохая идея, смотри на мужа, – подал голос фельдшер. – Сергей, пусть стонет, но не отключается. Говори с ней!

– Фёдор Иванович, я не теряю сознание. Со мной всё в порядке и дышу я правильно. Мы благополучно доедем, если вы не будете паниковать. Мне до родов две недели, минимум одна.

– Оленька, малышу виднее, когда появиться на свет. Неделю туда, неделю сюда – всё индивидуально. Минут через пятнадцать мы приедем. Держись, девочка. Ты мне расскажи: что купила малышу? Какие ленточки приготовила?

– И ленточки готовы и одеяльце с уголком. Думаю, девочка у нас родиться, а Сергей со мной не спорит. Правда, имя мы так и не выбрали. Решили, посмотрим на неё и определимся. Имя многое определяет.

– Это правильно. Как корабль назовёте, так он и поплывёт. Я очень сыновей хотел, а родились девочки. Танюшка девочка, как девочка, а Оксана, хуже любого мальчишки и всегда была такой, а уже восемнадцать. Нужно было Александрой назвать. Ты чего замолчала?

– Дышу я, Фёдор Иванович, за троих: себя, ребёнка и мужа.

Машина скорой помощи с сиреной и мигалкой уже ехала по улицам райцентра.

– Оленька, ты не волнуйся. Я домой не вернусь, останусь в больнице и буду рядом. Мне завтра всё равно здесь работать. Всё будет хорошо.

– Я справлюсь, дорогой, а ты успокойся и соберись.

В семнадцать часов машина остановилась у входа в приёмное отделение роддома. Прошли десять минут, и фельдшеру вручили вещи, мужу вернули паспорт, а Ольгу отправили в отделение. Дочь родилась в десять вечера, точнее в 22:10 весом 2950, ростом 50 см.

– Почему она такая крохотная? – глядя на малышку в руках доктора, испугано спросила мать. – С ней всё в порядке.

– Ты у нас сама большая, мамочка? – улыбнулась акушерка. – Нормальный у неё вес. Все, кто больше 2800, считаются средней нормой. Вырастет, поправится, и не заметишь. Твоя Дюймовочка не доставила тебе хлопот, родись малышка с большим весом, ты, милочка, разорвалась бы до ушей.

В шесть утра санитарка принесла Оле записку от мужа на целую страницу. Она ещё не успела написать ответ, когда в палату вошёл Сергей в белом халате.

– Ничему не удивляйся. Спасибо тебе за дочку, – он поцеловал Олю, не обращая внимания на присутствующих в палате мамочек, кормивших детей. – Я её уже видел в детском отделении. Напиши, что тебе принести, я куплю это после операции и передам. Думаю, это единственный мой визит сюда. Нельзя подставлять коллег. Ты как себя чувствуешь? – он присел у кровати и взял её ладони в свои руки.

– Серёжка, я так рада видеть тебя! У меня всё в порядке, не волнуйся. Её принесут после осмотра детским врачом в следующее кормление. Ты позвони родителям.

– Я позвонил ещё вчера. Мама возьмёт отпуск и после вашей выписки поживёт пару недель у нас. Ты не будешь возражать? Отец привёзёт вместе с мамой кроватку и коляску. К вашей выписке всё будет готово.

– Я буду только рада. Держи записку и иди. Не нужно чтобы тебя кто-то лишний видел. И у стен бывают уши. Я тебя люблю, – Оля, вынула свои ладони из рук мужа, обняла его и поцеловала, – Иди. Пиши мне письма, а я буду писать тебе.

Помощь Надежды Ивановны помогла Ольге привыкнуть к новому «ритму» в жизни. Девочку назвали Полиной. «Полина в переводе с французского языка «маленькая», а с греческого «солнечная», – сказала бабушка. – Наша малышка такая и есть». После её трёхнедельного пребывания в посёлке и отъезда, Оля без труда справлялась с домашними делами и маленькой дочкой. Сергей пошёл в отпуск, часть которого семья провела в городе. Полине исполнилось пять месяцев. Ольга позвонила подруге, которую видела ещё до свадьбы. Вера приехала в квартиру после смены.

– Оль, ты прости меня, что не писала. Хвалиться особо не чем. Думала принц на коне, а он оказался тем ещё козлом. Моя старая закалка позволила мне выжить. Руки распускал, выгоняла, каялся, принимала, пока чуть не убила. О чём писать? Пару раз, мельком видела твоего Алёхина. Говорят, он женился.

– Он не мой, Вера. Я о нём ни разу не вспомнила с тех пор как уехала, а вот тебя часто вспоминала и всё ждала, что ответишь на мои письма. Что происходит, Вер? Я не предполагала, что наша дружба закончится молчанием. Я тебя чем-то обидела? Ты ни разу ни написала и даже не позвонила. Почему?

– Оль, что ты хочешь от меня услышать? Что я тебе завидую? Да, завидую. У тебя есть семья, муж, дочка, а у меня никого нет и я очередной раз в глубокой заднице. Девочка на тебя похожа. Почему она такая маленькая?

– Ты видела семимесячных детей крупнее? Она родилась меньше трёх килограммов, а сейчас почти норма. Семь из восьми возможных. Вес набирает хорошо, и скоро догонит сверстников на свежем воздухе. Нам ещё два года жить в Степном, – Оля поняла к чему клонит подруга и сказала то, что должна была сказать. – Вер, честно признаться, я думала, ты за меня порадуешься, а ты просто завидуешь. Чему? Это к тебе ребята липли, а у меня до Алёхина и не было никого. Зарплата была больше, так я работала за двоих. Мы жили с тобой в равных условиях. Сейчас я живу в посёлке, где из развлечения одно кино, куда мы не ходим из-за Полины. Печь топим углём и воду носим вёдрами в баню. Я уверена, ты никогда бы не поехала из города в село, а я нашла в селе мужа, семью. Я люблю мужа, дочку, я счастлива. Ты, подруга ищешь не любовь, а выгоду для себя. Одеваешься вызывающе, чтобы тебя непременно заметили. Тебя и замечают, как куклу в витрине дешёвого магазина. Начнёшь себя ценить, и жизнь будет другая. Мы говорили с тобой об этом и ни один раз, но ты делаешь по-своему.

– Я никогда не стану такой как ты. Видимо, генетика моих родителей сильнее моего характера.

– Не говори глупости. Ты помнишь своих родителей и валишь всё на них, а я своих и не знаю даже по рассказам. Да, мы с тобой разные, часто ссорились, но мирились и понимали друг друга, как-то поддерживали и помогали. Как мы будем жить вместе, когда я вернусь с семьёй в город?

– Ты намерена поселиться в своей комнате?

– А почему нет? Комната моя, площадь позволяет. Полину устрою в сад, сами устроимся на работу. Ты думаешь, я не знаю, что ты поселила туда своих знакомых? Об этом всё общежитие знает.

– А почему вам не жить здесь? – оглядывая комнату Сергея, спросила подруга.

– Чем дальше от родственников, тем роднее. Живи спокойно ещё два года, а там разберёмся, но ремонт будем делать вместе. Я так привыкла к тишине, что мне к «муравейнику» общежития придётся привыкать. Ты можешь представить меня на грядках? А я в этом году посеяла зелень, посадила огурцы и помидоры. Немного, на пробу, но всё растёт. А ещё у нас есть трёхмесячные бройлеры, которых мы вырастили из цыплят. Их десять штук. Будем осенью с мясом, если у Сергея не дрогнет рука отрубить им головы.

– Оля, ты со всем этим счастлива? Куры, грядки, печка – это твоё?

– Вер, меня любят, и я люблю. А некая неустроенность быта и все эти хлопоты, они временные и не отражаются на отношениях. Мы оба это воспринимаем как должное на данном этапе нашей жизни. Я счастливая женщина, Вера. Знаешь, Надежда Ивановна предложила мне называть себя мамой. Я никогда не говорила этого никому, а теперь у меня есть мама и отец.

– Оль, а ведь не надумай ты уехать, да не встреть Орловского на вокзале, всего этого могло бы и не быть.

– Я стараюсь об этом не думать. Самой страшно становится.

– Слушай, я совсем забыла. Месяца два назад, тебя спрашивал мужчина лет пятидесяти. Он ждал меня на вахте и хотел с тобой встретиться. Мне он показался подозрительным, и я не сказала где ты и как. Просто сказала, что ты уехала, адреса я не знаю. Думаю, он мне не поверил, но просил с ним связаться, если объявишься и оставил адрес. Адрес я положила в твою коробку в шкафу. Приеду и позвоню тебе с вахты, продиктую, чего он там написал.

– Кому я понадобилась? Может кто-то из моих пациентов? Но прошло столько времени с момента моего увольнения. Обо мне и не вспомнит теперь никто. Позвонишь, а позже разберёмся. Пойдём чай пить?

Ольга за ужином рассказала о посетителе, оставившем свои координаты. На листе был записан адрес со слов Веры. «Гоголя 18, кВ.4. Говоровы Мария Васильевна и я, Григорий Иванович, разыскиваем дочь брата Грачёва Ивана Васильевича и Лебедевой Галины Кузьминичны, Олю Лебедеву 15.03.1969г.р.»

– Что мне с этим делать?

– Прежде всего, не волноваться, ты ребёнка кормишь. Нужно поехать и всё выяснить на месте, – успокаивала Надежда Ивановна. – Почему именно сейчас возникла идея с поиском. Что ты сама выяснила, когда покидала детский дом?

– Я была там, когда уже училась в училище, мне исполнилось восемнадцать. Очень хотелось узнать хоть что-то о появлении там, но результат оказался неутешительным. В дом ребёнка я попала в возрасте полугода, куда была доставлена нарядом милиции какой-то станции. В деле была справка о смерти моей мамы, и решение комиссии, копия, на моё усыновление супругами Прохоровыми. Но в три года меня перевели в детский дом, так и не усыновив. Это всё, что мне было известно. Мне как-то не по себе от этих запоздалых поисков. Кто знает, какие тайны они вскроют и нужно ли мне об этом знать?

– Оленька, теперь ты можешь прояснить причину, по которой осталась одна. Хорошо это или плохо, только по-другому не получится. Если ты не встретишься, эта мысль будет преследовать тебя, – говорил Илья Петрович. – Чтобы ты не узнала, это лучше неизвестности. Возможно, ты попала туда случайно, а все эти годы была уверена, что тебя бросили. Да и кто знает, та ли ты Оля? Надо поехать. Мы поедет втроём по этому адресу. Так тебе будет проще.

Семья Орловских всем составом приехали на улицу Гоголя в начале одиннадцатого. Волнуясь, Оля нажала кнопку звонка. Дверь открыла женщина интеллигентного вида лет пятидесяти и мило улыбнулась.

– Я, Ольга Лебедева. Вы меня разыскивали? А улыбнулись моей группе поддержки?

– Проходите и мы во всём разберёмся. Разговор предстоит сложный, и начнём мы его с одного письма. Если ты подтвердишь то, что там написано, мы поговорим, хотя ты очень похожа на свою маму. Присаживайтесь, – доставая из шкафа коробку от обуви, где лежали письма и несколько фотографий, говорила она и извлекла одно письмо. – Прочти.

Оля посмотрела на конверт и штемпель почты. Это был конец марта 1969 года. Письмо было написано аккуратным и красивым женским почерком и начиналось со слова «любимый». Она писала, что из роддома её и дочку Оленьку забрала Маша с Григорием, а в комнате всё было готово для возвращения. «Ванечка, мне Маша помогала в первый раз купать Оленьку, одной мне было очень боязно. Наша дочка никогда не потеряется. У неё есть отметина, которую не спутаешь. Ангел подарил ей одно своё маленькое крылышко, оставив след на левой лопатке ниже плечика. Родимое пятнышко со спичечный коробок и напоминает крыло птицы». На глазах Оли появились непрошеные слёзы. Она передала письмо свёкру, не дочитав до конца, расстегнула пуговицы на блузке и, вынув руку из рукава, повернулась спиной к присутствующим. На левой лопатке «красовалось» небольшое родимое пятно, похожее на расправленное крыло птицы. В комнате наступило минутное молчание. Оля застегнула блузку и, вытерев слёзы, присела. Письмо тем временем перешло в руки Сергея.

– Что вы знаете о моих родителях? Кто они? Расскажите всё, что вам известно.

Глава 3

– Начинать нужно издалека. Семьи Говоровых, Грачёвых и Лебедевых дружили давно. Мы с Гришей родились до войны, а Ванюша родился, когда отец наш уже был на фронте. Вернулся с войны только дядя Ваня Лебедев, но с женой. Они поженились на фронте, а Галя родилась только в сорок девятом. В нашем бараке оказался единственный мужчина на пять вдов и шестерых детей, но и он прожил недолго со своими ранениями. Жена прожила чуть дольше. Гале было лет двенадцать, и мы взяли её в свою семью. Я старше её на одиннадцать лет, Ваня на семь. К тому времени мы жили в коммунальной квартире, у нас с Гришей уже Серёжка родился, через два года Володя, а Иван учился в военном училище. Галя после семилетки пошла в педучилище, устроилась в нашу школу в начальные классы. Теперь у неё была профессия и комната в коммуналке. Ванюша приехал в отпуск на моё тридцатилетие, так они с Галей познакомились во второй раз через семь лет. Брат был женат, но это не помешало им влюбиться. Когда Галя поняла, что беременная, я написала ему, и он приехал на неделю по семейным обстоятельствам. Решили, что Иван подаёт на развод, а Галя будет рожать здесь, а не в далёком гарнизоне. Летом они распишутся, дитя подрастёт и вернуться к месту службы все вместе. Ваня действительно к зиме получил развод, детей у них с женой не было, и делить было нечего. Девочка родилась в марте, а отпуск у брата был в августе-сентябре. Галя устала ждать и решила поехать самостоятельно. Было принято письменное согласие, что я сажаю её в поезд, даю телеграмму, а Ваня через двое суток встречает и присылает мне ответ. Оленьке было пять месяцев, Галя кормила её грудью, вещей всего один чемодан, а поездка была без пересадок. Я проводила поезд, дала телеграмму, а через три дня получаю, что Гали с ребёнком в поезде не было. Мы с Гришей в милицию, а там для нас печальная новость. Галю нашли путевые обходчики всего в тридцати километрах от станции. Её ограбили и сбросили с поезда. Тело мы забрали в морге и похоронили, – Говорова Мария вздохнула и вытерла слёзы. – А с поисками Оленьки оказалось всё очень сложно. Милиция не спешила найти ребёнка. Сначала они ждали возвращения бригады поезда, в котором всё произошло, как будто нельзя было проверить все линейные отделения по маршруту следования поезда. Уже и Иван приехал, а поиски не продвинулись. Когда через месяц ребёнка всё же нашли, в усыновлении нам всем отказали. Иван был разведён и служил у чёрта на рогах, а нам не позволяли жилищные условия. Юридически мы были девочке чужие, хотя являлись тётей и отцом. Куда только не обращались, но везде получали отказ или выполнить необходимые условия. Дали год, а когда нам расширили жилплощадь, девочку уже усыновили, а тайну усыновления не раскрыли. Но думаю, отказали нам по другой причине. Оленька была чистым ангелом, взгляни на фото, – фото было чёрно-белое, но светлые кудряшки, большие глаза и белые одежды делали малышку похожей на ангела. – Здесь ей пять месяцев. Нашлись усыновители денежнее нас. Вот так мы потеряли надежду. Иван женился в семьдесят третьем, взяв в жёны женщину с ребёнком, но каждый год приезжал на могилу к Гале. Он приехал перед отъездом в Афганистан в восемьдесят четвёртом вместе с вещами, получив развод. Оставил письма, которые писала ему Оля и документы. Просил моих сыновей найти дочь, если не вернётся. «Через три года ей восемнадцать исполнится. Если у неё всё хорошо, я не нарушу её жизни. Но если она считает, что её предали, я расскажу ей правду. Девочка не должна чувствовать себя брошенной», сказал он. Ваня погиб в восемьдесят седьмом, – она замолчала.

– Сергей у нас военный, а Володя в милиции служит. Это он тебя разыскал, – продолжил Григорий Иванович. – Нашёл старые кадры из дома малютки и выяснил, что девочку с поезда хотели усыновить, но передумали, и она до трёх лет находилась там. Была там няня в то время, лет сорока. Теперь она уже на пенсии и любит поговорить. Потом был детский дом, где тебя не очень любили и обижали за твой слух, интернат для инвалидов, училище, больница, общежитие. Ты же понимаешь, что всё это собрано по крупицам. Кто-то не хотел вспоминать прошлое, кто-то жалел о содеянном, кому-то было на руку. Когда тебе стало известно о моём визите? Подруга не знала твоего адреса?

– Два дня назад. Мы приехали в отпуск, и подруга сообщила, что месяца два назад меня разыскивал подозрительный мужчина.

– Врёт твоя подруга, как сивый мерин. Чем я подозрительный? И приходил я в общежитие год назад в конце июля.

– Я, действительно, уехала в середине июля в неизвестном для всех направлении, но уже в августе Вера знала мой адрес и мы виделись с ней. Почему она ничего не сказала год назад? Значит, мои родители меня не бросали и оба погибли в разное время.