Виктория

– Как здесь хорошо. Тихо, спокойно и дышится легко.

– Викуся, ты прости меня внучка, что заставляю тебя вновь вспомнить пережитое, но разговор пойдет именно об этом. Твой обидчик не просто приезжал навестить твою мать и Василия. Не простые были у них в городе дела, от того и приехали они в поселок пересидеть какое-то время. Сторожили они здесь вдвоем ворованное, да награбленное, а подонок этот и приезжал за ним. Когда ты в лес убежала, ни Катя, ни Василий уже не дышали. В Василии пуля была, а Катюшке он голову пистолетом пробил, они уже остывали. Я парня к печке подтащил, чтобы посадить дальше от пистолета. На голове у него рана была от моего удара и немного крови. Очнулся, просил скорую вызвать, не хотел помирать. Руку ты ему перевязала? Болезнь у него какая-то, что кровью может истечь. Я пообещал, он мне денег сулил больших. Парня приложил об печь головой. Открыл сумку, а там чего только нет. Золотые побрякушки и деньги пачками. Намотал я на свою руку полотенце, достал половину знакомых мне денег, сунул их в пакет. Табуреты опрокинул, а тут Маша на пороге падает без чувств. Я про все на свете и деньги забыл. Пошел за участковым, оставив все, как есть. Не до чего мне не было тогда дела. Остальное ты знаешь. Ты уже в город уехала, когда я на них наткнулся. Я, оказывается, их под стреху засунул и забыл. Из этих денег я Маше и Кате памятник поставил, а Василию крест. Деньги в лесу. Хозяев побрякушек может, и найдут, а вот иностранным деньгам, могли еще у нас ноги приделать. То, что я взял, моральная компенсация за тебя, за мать, за бабушку. Не суди меня строго. Я от пенсии до пенсии проживу, а вот ты себя со своей работой и учебой загонишь. Это не дело месяц горбатится на сапоги, второй, на джинсы, третий на кофту, и опять по кругу. Купи все сразу. Пусть это будут не меха, но теплые и удобные вещи. У тебя четвертый курс, ты у меня уже взрослая девушка. Осуждаешь?

– Не думай об этом, дедуля, – она обняла старика. – Деньги я обязательно возьму и куплю все новое. Ты думаешь, их уже не хватятся?

– Они полгода таскались из города. Весь дом перевернули и перерыли. Не знаю, чего еще искали. Все мне в вину ставили то, что не поторопился фельдшера вызвать быстрее. Их только это и волновало. Не должен он был выжить после того, что сотворил.

– Успокойся, дорогой мой дедуля. Давай забудем об этой истории, как о кошмарном сне. Я знаю, родной, это очень трудно, но возможно. Время лечит.

– Ты, Викуся, открой счет в банке и положи деньги туда. Пусть они всегда будут под рукой. Не в общежитии же их держать.

– Деда, а как я объясню их происхождение, если кто спросит?

– А я дом продал, где Катерина жила. Дом покупателю и не нужен, а вот участок понравился. Есть договор на тридцать пять тысяч. Вот тебе и оправдание. Сотню положишь в два разных банка, вторую поделишь и оставишь часть дома, часть заберешь на покупки. Умирать я не собираюсь, похороны откладываются. Идем домой. Завтра наваришь мне борща на неделю, – говорил он, беря внучку за руку, как в детстве.

Виктория уехала в понедельник в пятнадцать десять, а в шестнадцать тридцать уже оформляла вклад в одном из банков города, чуть позже в другом. Она очень волновалась. Во-первых, потому, что впервые держала в руках такую сумму. Во-вторых, она до конца не была уверена, что деньги настоящие. Оба договора она сложила в свою сумку. Перекусив по дороге, вернулась в общежитие и легла спать. Сон в эту осеннюю ночь был крепким и без видений. Об Алексее она старалась не думать, хотя удавалось это с трудом. Вспоминались только приятные моменты, и от этого было грустно. Внутренний будильник сработал в шесть утра. Она себя чувствовала отдохнувшей и бодрой, а предстоящая поездка на рынок, делала настроение приподнятым. «Прогулка» по вещевому рынку закончилась для нее очень удачно. Она купила все что хотела и даже больше. Теперь ее гардероб пополнился и осенними верхними вещами и зимними. Полупальто в коричнево-бежевую клетку с капюшоном, отлично сочеталось с белой вязаной шапкой и шарфом, утепленными джинсами и высокими теплыми белыми кроссовками. Легкий пуховик цвета темного шоколада средней длины под пояс и теплые ботинки в тон. На обратном пути, Вика зашла в салон связи и купила телефон для деда. «Он будет первое время недоволен, а потом смирится», – думала она, оплачивая покупку. Она успела разобрать покупки до того, как соседка по комнате пришла с занятий.

– Вика, ты банк ограбила?

– Нет, дедушку, – отвечала она, улыбаясь.

– Сколько же ты потратила?

– Цены знаешь, можешь сложить в уме.

– Я не вижу ни одной кофты.

– А я их и не покупала. Под халатом не видать, получу зарплату, куплю кофту, – ответила она, совсем забыв об этой части своего гардероба. Ее в первую очередь волновала верхняя одежда.

– Слушай, Вика, ты не хочешь еще подработать?

– Оль, ты сейчас решила поиздеваться надо мной таким вопросом? Я три ночи из шести-семи сплю нормально.

– Работа днем. Три-четыре часа. Пожилым прописывают амбулаторно уколы. В поликлинику им ходить с больной спиной или ногами, с давлением тяжело, поэтому те, кто может заплатить, ищут таких, как мы.

– И много таких платежеспособных?

– Зря смеешься. Больному легче заплатить за лечение, не выходя из дома, а не заказывать такси или ждать очереди в поликлинике. Заметь, наши услуги гораздо дешевле тех, которые оказывают платно в поликлинике. Внутримышечная инъекция – семьдесят рублей, внутривенная – сто-сто двадцать. Зависит от вен пациента. Все лекарства, шприцы и спирт их, наши перчатки и бахилы. Пойдем, у тебя же такой опыт.

– Давай попробуем, но с одним условием: пациенты должны жить в одном районе, или хотя бы в соседнем. Мы на одной дороге времени потеряем больше, чем на процедурах.

– Будем меняться, и подбирать адреса по районам.

– Куда я буду складывать деньги? – улыбнулась Вика.

– Ты умница подсчитай: пять пациентов, пять дней в неделю и пусть по одному уколу в мышцу и вену. Как думаешь, какая сумма выходит? Больше четырех тысяч. Минус транспорт. Это за четыре часа работы. Ты за свои сто сорок часов и более получаешь шесть-семь. При этом не досыпаешь. Есть разница? Конечно, есть и в этой работе свои подводные камни. Характер пожилых людей не сахар, особенно у одиноких, приходиться подстраиваться.

– Оль, твоя подработка не стабильная. Сегодня, может быть, пять пациентов, а завтра ни одного. Но я рискну попробовать. Давай с понедельника и начнем. Мне на смену пора.

У входа в отделение ее ждал Данилов.

– Привет! – глядя на нее виновато, сказал он.

– Здравствуйте, Алексей Михайлович. У Вас ко мне дело? Времени до смены остается мало. Говорите, что хотели и я пойду.

– Вика, я виноват. Прости меня, пожалуйста.

– Я Вас ни в чем и не обвиняю. Вы мне не давали обед верности, да я и не просила об этом. Мне не понятно только одно: это Ваша сексуальная неудовлетворенность или распущенность? Мне очень неприятно, что все закончилось, таким образом, но я сама виновата в том, что позволила себе связь с мужчиной, который женат и ждет второго ребенка. Да, я знаю и об этом. Я убедила себя в том, что Вы действительно одиноки, поверила Вам и доверилась. Я не строила иллюзий, я просто жила с Вами и для Вас. И что получила в итоге? Это, как плевок в лицо. Вы примите к сведению то, что у Светланы мужчины делятся на две категории: те, которые могут удовлетворить ее, и те, которых удовлетворяет она, но по таксе. По ее отзыву о Вас, Вы попадаете под первую категорию, но выбор теперь будет делать она: когда, где и сколько. Прощайте, доктор Данилов.

– Ты не пожалеешь о своем решении? Ты пока никто, Вика. Ты ничего собой не представляешь. Смазливая студентка, каких много.

– Пожалею? О чем? О том, что не Вы меня содержали, а я Вас? Может, Вы мне делали подарки, водили по дорогим ресторанам? Решили, что Вы для меня благодетель? Не думаю, что у Вас будут ко мне претензии. Смазливая студентка досталась Вам даром. Вы сами говорили, что я очень сильная и упрямая. Когда-нибудь и я стану доктором. Возможно, смогу забыть то, что видела, а теперь и слышала, – сказала она и вошла в отделение. «Грустно осознавать свои ошибки, – думала она, переодеваясь и глядя на себя в зеркало. – Влюбляйтесь, Виктория Андреевна, в холостых мужчин. Любите, кого хотите вне стен больницы».

Через неделю Вика приступила к работе процедурной сестры. В квартире, где больной находился ни один, было проще. Сделал уколы, получил деньги и ушел. А вот там, где пожилой человек проживал один, приходилось набираться терпения. Дефицит общения делал человека разговорчивым и любопытным. С такими нужно было идти на хитрость. « Я приду к Вам завтра, в самом конце и вы мне обо всем расскажите», – обещала она пожилому человеку. Обещание она обычно сдерживала. При подобных обстоятельствах она побывала в квартире своей бабушки Софьи Павловны. «Это судьба, – подумала она, читая список и адреса. – Дом, милый дом! Здесь я прожила почти до десяти лет». Звонок в квартиру, она представилась и поднялась на этаж. Она с волнением ждала этой встречи и была довольна тем, что бабушка ее не узнала. С их последней встречи прошло двенадцать лет. Год назад она видела ее и отца на похоронах деда, но не подошла. Сделав свою работу, Вика получила деньги и попрощалась. Софья Павловна, которой исполнилось шестьдесят четыре, уже к вечеру знала о медсестре все. В следующий приход Вики, она решилась с ней заговорить.

– Почему ты меня обманула и не сказала всей правды? – строго спросила она.

– В чем я Вас обманула и зачем Вам моя правда? Я Вас как медсестра устраиваю? Прилягте, я должна работать, – ответила Вика, волнуясь.

– Ты думаешь, я не раскаиваюсь в том, что отказалась от тебя? – устраиваясь на диване, спросила Карпова.

– Я не думаю, я знаю. Что Вам мешало возобновить общение два года назад? Вы ведь знали о том, что я общалась с дедушкой? Я и на похоронах была. Видела и Вас, и отца. Только сделала вывод: что не нужна я ни Вам, ни ему. Это ни я Вас забыла, это вы меня вычеркнули из своей жизни. Я многое помню и не понимаю: почему нельзя было просто оставаться хорошими знакомыми, если не друзьями? Я помню наши занятия в бассейне и катке. Вы же гордились мной. Дедушка мне всегда говорит: – «Вика, не живи прошлым, прощай обиды и расставайся с теми, кто тебе лжет. Солгав однажды, солгут и вновь».

– Ты часто с ним видишься?

– В один из выходных в неделю у меня нет смен, и я еду к нему.

– Как же ты выдерживаешь такие нагрузки?

– У меня нет выбора. Отдыхайте. Дверь я захлопну. До завтра.

На следующий день Виктория звонила в дверь бабушки без всякого волнения. Она сама предоставила право выбора бабушке: поддерживать с ней отношения или оставаться на прежней позиции.

– Добрый день, – снимая верхнюю одежду и надевая бахилы, говорила она. – Как себя чувствуете? Что с настроением? – вытирая руки, спрашивала она. – Не хотите разговаривать, я не настаиваю, можно и помолчать. – Она готовила уколы, и обе молчали. – Софья Павловна, если вам неприятно меня видеть, я найду себе замену, – говорила она, делая инъекцию. – Я оставлю Вам номер телефона, захотите, позвоните. Но завтра, я приеду рано, а часов в десять, мы поедем с вами навестить Павла Игнатьевича. Согласны?

– Я буду ждать, – ответила Карпова, едва сдерживая слезы.

Вика купила цветы, приехала к дому Софьи Павловны и вызвала такси. Вдвоем они посетили кладбище. Убрав опавшую листву с деревьев и вытерев недавно поставленный памятник, они возложили цветы. Оставив бабушку одну, Вика отнесла мусор в ближайший контейнер. «Дедушка, у нас все хорошо. Живем дружно. Ты не беспокойся, все наладится».

– Спасибо, Вика. Ты на обед останешься?

– Нет. Я сумела отпроситься на четыре часа. У меня суточная смена сегодня. Я приеду в понедельник. Завтра я должна ехать к дедушке в поселок.

– Тогда до понедельника. До свидания, – сказала Софья Павловна, выходя из такси. – А ты зачем выходишь?

– Я на маршрутке доберусь, так дешевле. Всего доброго.

« Старая, упрямая, безголовая ослица, – ругала себя Софья Павловна. – Живешь, как у Христа за пазухой, а за такси, за цветы внучка платит. Разве это не самодурство? Знаешь, что девчонке деньги не с неба сыпятся. Сын в жене души не чаял, а меня ревность душила. Катерину во всем обвиняла, а она меня семь лет терпела. Это же я к их разводу руку приложила, и чего я добилась? Сын за океаном, сноха в могиле, а внучка рядом, но далеко. Почему я не согласилась с Пашей и не позвала ее в дом? Почему я, глупая старуха, оттолкнула девочку тогда, когда была ей нужна? Это не Катерина виновата во всем, а я. Это моя ревность разрушила жизнь сына и Вики. А чтобы было не так больно за свою подлость, я и искала виноватых. Я даже себя сумела убедить в этом. Мне скоро шестьдесят пять лет. Для кого и чего я живу? Надо налаживать отношения с Викой. Это нужно ни ей, это, скорее, нужно мне.