В отделении клиники Дарью встретили насторожено. Её опыт в четыре года мало кого волновал и был для коллег ничтожным, а женщина в мужском коллективе была не к месту. Хирургу Осипову пришлось взять её под свою опеку на месяц. Она не заглядывала ему в рот, не задавала вопросов не по делу, но как губка впитывала в себя всё новое и была отличным ассистентом.
– А девочка наша не так проста. Что-то мне подсказывает, что она ещё утрёт нос нам всем, – рассказывал он коллегам о Дарье. – Такое впечатление, что она либо прошла хорошую школу, либо это её природный дар.
– Роман Геннадьевич, тебя никто не заменит. Начнёт работать самостоятельно, тогда и посмотрим.
Дарья Андреевна Ольховская прошла испытательный срок и с июня была принята на работу в клинику. Общалась с Александром, как и с другими коллегами только по работе, под пристальным взглядом постовой сестры Вероники, напоминающей о себе каждое утро, пока Дарья не поставила её на место.
– Нравится тебе это или нет, но я буду работать здесь до тех пор, пока сама этого хочу. Ты получила то, что хотела. Пожалуйста, держи дистанцию. Не забывай, нас связывает работа, но это я врач, а ты медсестра. Не порть сама себе нервы.
В скором времени Вероника ушла в отпуск по беременности, а двадцать пятого октября родила дочь, которую назвали Виктория.
Осенью две тысячи двенадцатого Антонина Ольховская заболела и «сгорела» за каких-то пять месяцев. А ровно через год умерла Мария Кузьминична Ольховская. Ей было семьдесят пять. Отец на похороны матери не приехал. Не приехал он и позже. Даша стала наследницей по завещаниям однокомнатной квартиры в старой пятиэтажке и домика в пригороде. Однако, после смерти бабушки, ей уже не так нравилась загородная жизнь, и ей всё реже хотелось сюда приезжать. Она могла вернуться в квартиру, но по совету Марины продала квартиру бабы Тони, наконец, сделала ремонт в своей квартире, купила мебель и машину с пробегом. Машина для неё стала не роскошью, а средством передвижения. Ремонт делался месяца три, но это была абсолютно другая квартира. Одна комната была сделана для Вари, но не для ребёнка, а для подростка. Всё было самое необходимое. Кровать, шкаф, стол с креслом, полки с игрушками. Вторая спальня оставалась за Дашей. Обе были светло-бежевого цвета с подвесными потолками и точечными светильниками. Санузел стал совмещенным, с плиткой на стенах и полу, где разместилась и стиральная машина. Кухня была встроенная. Комната была с раздвижными дверьми, светло серыми стенами и глянцевым потолком. Здесь был диван, кресло, небольшой набор для гостиной, плазма на стене и ковёр на полу. Нетронутой осталась только кладовка, где заменили только двери, одинаковые с остальными. Марина, принимавшая работу вместе с Дашей, осталась довольно работой.
– Теперь тебе ни что не напоминает о прошлом. Остаётся разобрать сундуки бабушек и там тоже будет порядок. Будешь продавать дом?
– Нет. Это будет моя загородная резиденция. Сосед слева готов купить его уже сегодня, но что-то меня удерживает от этого шага.
Через неделю разбирая бабушкины сундуки, Даша наткнулась на старые письма, фотографии, готовя вещи для передачи церкви. Она знала, что её прадед, отец бабушки Кузьма Ольховский, прошёл всю войну и именно оттуда привёз три картины, которые позже подарил внуку, которые со стен в квартире сняла правнучка Диана. Читая старые письма, и оставляя несколько семейных фотографий, она вспомнила своё детство, ведь оно прошло в этом доме, среди этих вещей. Складывая вещи в одну сумку, а в пакет то, что подлежало сжечь, она вышла на задний двор. Вернувшись в дом, она спустилась в подвал. Здесь бабушка держала домашние заготовки, которые она делала ежегодно. Десятки банок компота, солений и варенья стояли на полках. Запах гниющей прошлогодней картошки, заставил её взять ведро и выбрать её остатки из закрома. Вынеся в компостную яму одно ведро, она спустилась второй раз. Её внимание привлёк свёрток в углу на дне закрома. Закончив с картошкой, взяла банку компота, свёрток, поднялась наверх и оставила подвал открытым. Расстелив на столе старую газету, она развернула кусок мешковины, под которым оказалась квадратная жестяная коробка. Бабушка Тоня говорила, что раньше в них продавали чай. Она держала в такой же коробке свои разноцветные бусы. Протерев коробку снаружи, Даша открыла коробку и улыбнулась. Она нашла настоящий «клад». «Скорее всего, всё это настоящее, иначе бы не хранилось в подвале, – подумала она и вспомнила отъезд отца. Именно перед отъездом он ссорился с бабушкой из-за каких-то монет. Она аккуратно развязала узелок мужского носового платка и высыпала содержимое коробки на стол. Два браслета, две броши, шесть колец с камнем на полфаланги и явно «солидных» пальцев, ожерелье и серьги из одного семейства и десять николаевских червонцев 1906 года. Профиль Николая второго с надписью император и самодержавец. – Сколько же всему этому лет и как оно попало к бабушке? Кто мне теперь скажет и что мне с этим делать?» Она набрала номер телефона Марины и та приехала в течение часа.
– Что у тебя случилось?
– Маришка, я клад нашла. Взгляни.
– Ты о нём раньше знала?
– Я его никогда не видела и сегодня могла не заметить. Ты же знаешь, бабушка кроме крестика никогда ничего не носила, а на бабе Тоне я видела только серьги простые и бусы. Они и сейчас в коробке на комоде. Я до него ещё не дошла.
– Не могла Мария Кузьминична не оставить тебе подсказку. Вспоминай, может, был разговор о наследстве, об украшениях Кто кроме неё мог опустить коробку в подвал?
– Не было разговора на эту тему. У бабули в последние полгода были проблемы с памятью, и она записывала в блокнот, который я ей и купила, что сделать, что спросить или сказать. Он у неё лежал на кухне в столе.
– Листай. Это должно быть ни одно предложение, а минимум десяток, часть короткого текста можешь пропустить.
– Мариша, я кажется, нашла. Прочти сама.
«Вынуть картошку из погреба и рассказать Лапушке о фамильных реликвиях дворянского рода. Теперь это не опасно. Дед мой, Аристарх Ольховский, в день венчания моего отца и мамы, сделал ей царский подарок. Так говорил мой отец. А кольца моей бабушки Натальи Львовны Селезнёвой в девичестве. Браслеты отец привёз из Германии вместе с картинами. Картины он подарил сыну, а браслеты хотел подарить внучкам. Я не могла позволить, чтобы Андрей вывез то, что напоминало мне о семье. Теперь это всё принадлежит Дашеньке, моему ангелу. Дай ей Бог встречу с Варенькой», – закончила читать Марина. – Мария Кузьминична, как и ты, у нас дворянских кровей.
– Это было написано за десять дней до смерти. Что мне с этим делать?
– Оставь себе что-нибудь на память, а остальное сдай, как антиквариат. У меня есть один знакомый пройдоха, но хороший знаток таких вещей.
– Мне нравится браслет без камней. Он скромнее остальных сокровищ.
– А мне больше нравится с рубинами, если это они.
– Забирай его в память о бабушке.
– Ты его цену представляешь?
– А здесь цена роли не играет. Это память, а она деньгами не измеряется. Ты для бабушки была второй внучкой.
– Забирай это добро с собой, а завтра жди моего звонка. Да, монеты все не бери с собой и захвати блокнот.
Клад оказался настоящим. Через три дня Даше предложили за украшения приличные деньги, а монету она продала только одну. Обменяв полученные рубли на доллары в банке и взяв справку об их покупке, они сидели в кафе.
– Считай, что в твоей жизни наступила белая полоса.
– Да, кто бы сказал, что я в один день стану миллионершей, я бы не поверила. Не смути меня запах гниющего картофеля, я бы туда и не сунулась. Закажу бабушкам одинаковые памятники и летом поставим.
– Даш, тебе как работается с Сашкой?
– Нормально. Мы видимся редко и только на пятиминутках или в операционной. Он сейчас замещает заведующего отделением. При разговоре смотрит сквозь меня или не замечает. Мариша, мне не в чем обвинить его. Я сама от него отказалась и ни один раз. Особой потери я не чувствую. Виделись мы не так часто, и как-то я не успела привыкнуть, да и времени уже прошло достаточно.
– Будет и на твоей улице праздник.
Даша воспользовалась своим тайником в кладовой, разложив между досками валюту и монеты в целлофановых пакетах. Она
подружилась с соседкой, купившей квартиру Сергея. Екатерина Котова работала помощником нотариуса. Ей было тридцать пять лет, а сын учился в нахимовском училище Питера. Продолжала дружить с семьёй Марины, которая теперь жила в другом районе. Отношения с Грачёвыми не сложились после выхода из изолятора. В клинике дела шли на удивление хорошо. Николай Иванович Каневский, ни разу не пожалел, что взял на работу Ольховскую Дарью, которая действительно была врачом от Бога, не боялась рисковать и всегда одерживала «победу». Её одинаково любили и пациенты, и коллеги. В апреле четырнадцатого года главный врач пригласил её к себе в кабинет.
– Дарья Андреевна, я не юноша и буду говорить открытым текстом. Мне пятьдесят четыре, тебе тридцать один и ты мне симпатична со всех сторон: ты прекрасный человек, хороший врач и очаровательная женщина. Я знаю, что ты мечтаешь попасть в Монреаль. Я устрою тебе туда поездку на конференцию, а ты удовлетворишь мой интерес. Разовый эпизод тебя ни к чему не обязывает. Я рад бы сделать тебя своей любовницей, но не могу этого сделать из-за сына, да и ты на это не пойдёшь. А вот такого рода сделку ты можешь принять. Понимаю, что говорю абсурдные вещи, но я предпочитаю называть всё своими именами. Подумаешь?
– Нет.
– Почему? Ты передумала встретиться с дочерью?
– Вы меня не поняли. Я согласна. Но это произойдёт в Канаде.
– Ты мне не доверяешь?
– Там не будет свидетелей.
– Значит договорились? Это будет в конце мая. Принеси мне свой загранпаспорт, и готовь доклад минут на двадцать. Нужен твой свежий взгляд на ситуацию. Москвичей трудно удивить, но ты уж постарайся.
– А вы уверены, что у вас получиться?
– Думай, чтобы у тебя встреча состоялась. Стал бы я тебе предлагать близость, не уверенный в успехе.
Вернувшись в ординаторскую, Дарья разволновалась.
– Даш, что случилось?
– Твой отец берёт меня с собой в Канаду на конференцию.
– А что попросил взамен? – он ухмыльнулся. – Когда же он перебесится?
– Ты о чём? Попросил приготовить доклад на двадцать минут и паспорт. Хочет удивить москвичей.
– А не боится, что они перетянут тебя к себе? Это то, что ты хотела столько лет. Ты легально летишь в Монреаль и уже там звонишь своему папаше. И не думай о конкурентах. У нас нет докторов свободно говорящих по-английски.