Агент КГБ и другие истории. сборник

И вот мы, две маленькие девочки, родные сестры, несмотря на то, что одна смуглянка, а вторая блондинка, взявшись за руки, шли по улице, поднимая столбы пыли босыми ногами. И, покрытые грязью и пылью, заканчивали свою прогулку тем, что заходили к отцу на работу в райком, где он работал, и по деревянной лестнице поднимались на второй этаж и тут же сразу была дверь в его кабинет.

Нимало не смущаясь, мы открывали дверь кабинета и заходили в него. Метрах в трех от двери с левой стороны комнаты возвышался большой, похожий на корабль стол отца, покрытый зеленым сукном. На столе было много удивительных вещей: мраморный набор для письма, включая особенную промокашку, похожую на каток, с ручкой, бокал, полный остроотточенных карандашей и много других непонятных предметов.

Правая часть комнаты была заполнена стульями, на случай заседаний.

Обычно мы заходили в такое время, когда отец проводил заседание и комната была полна народу. После того, как мы входили, он прерывал свою речь и молча ждал, когда мы подойдем к столу.

Он никогда нас не ругал за эти посещения в неурочное время. Мы подходили к столу и я, как старшая, говорила:

– Пап, дай по карандашу, – он молча протягивал нам по остро заточенному, прекрасному карандашу. После такой легкой добычи сразу хотелось большего, и я, осмелев, снова просила:

– Пап, дай по рублю.

Отец снова, молча и спокойно доставал бумажник, вынимал 2 новых красивых бумажных рубля, словно специально заготовленных для этого случая, и давал их нам.

Из его стиля общения с нами было видно, какую радость и счастье он испытывал от кратковременной встречи с нами, своими детьми, и от того, что на пару минут он мог отвлечься от своих дел и пообщаться с нами.

Я передавала сестре рубль и карандаш, и, зажав добычу в маленьких детских кулачках, мы разворачивались и уходили, не сказав больше ни слова и, закрыв дверь, снова слышали строгий и серьезный голос отца, продолжающего обсуждение каких-то важных вопросов.

А мы бежали покупать мороженое.

Вечерами мои родители, как всегда, долго разговаривали, обмениваясь событиями дня. Отец выслушивал мнение мамы – его главной советчицы, хотя она на 17 лет была моложе отца. Отец прекрасно выглядел, был необыкновенно крепким и здоровым мужчиной, и разница в возрасте была практически незаметна.

Они оба были настойчивы и преданы Советской власти, а также фантастически честны и за правду стояли до конца.

Отец с помощью мамы медленно и последовательно раскручивал дело, связанное с воровством на заводе, собирая по крупицам улики, сбор улик затянулся на несколько лет и расследование дела уже шло к концу.

Я хорошо помню, что как-то вечером, наша семья в составе из 4-х человек сидела и мирно ужинала за большим деревянным столом, находящимся в центре комнаты, нашей 3-х комнатной квартиры. Мы с сестрой сидели спиной к 2-м большим окнам старого кирпичного дома с очень толстыми стенами. Родители сидели лицом к ним. Окна были едва прикрыты белыми занавесочками искусно украшенными ришелье и, закрывающими только нижнюю половину окна.

А верхнюю половину окон слегка прикрывали реденькие тюлевые шторы, через которые можно было рассмотреть все в комнате. Тускло горела электрическая лампочка. Внезапно раздался звук разбитого стекла, жужжание, затем глухой удар о деревянную стенку, отделяющую столовую от кухни.

Это пуля пролетела рядом со щекой моего отца. Быстрее всех прореагировала мама.

– Стреляют! – Закричала она и быстро выключила свет.

Отец схватил пистолет и вместе с овчаркой Джеком (нашей домашней охраной) выскочил на улицу, но стрелявшего и свет простыл.

Отец всегда носил с собой пистолет, он был отличный стрелок и отличный охотник. Об его искусстве стрелять я могу сказать только то, что он мог из пистолета попасть в муху, сидящую на стене.

Ложась спать, отец всегда клал пистолет под подушку.

Однажды утром я вошла в спальню родителей, которых не было на месте, и, случайно подняв подушку, увидела под ней заманчиво блестящий черный пистолет, мои руки сами потянулись к нему, и я взяла его.

Но тут вошел отец, увидев у меня пистолет, быстро вырвал его из моих рук и впервые в жизни крепко отругал меня, после чего я на всю жизнь потеряла желание лезть в запрещенные места.

И каким-то вечером родители опять обсуждали дела на заводе, уже было ясно, что появились новые важные улики в расследовании.

Отец говорил:

– Евреи окопались. Все очень умно организовано, но я уже имею достаточно улик, чтобы дело передавать в суд.

В нашей семье никогда не было ни национализма, ни тем более антисемитизма и это был единственный раз, когда родители говорили о людях определенной национальности.

Вспоминая нашу жизнь позднее, в маленькой сибирской деревушке, куда со всей России были сосланы люди разных национальностей, и где отец был представителем власти, от которого зависела их судьба. Я помню его дружелюбное и уважительное отношение к ссыльным, которые не подвергались никакой дискриминации, а работали по своей специальности наравне с местными жителями. Никто из них не жаловался на свою жизнь. И никто им не указывал на то, что они ссыльные.

Особенно он уважал эстонцев, которых было много сослано в те места, за их трудолюбие и честность. Жили эстонцы крепко, построили свои дома (благо лесу много в тайге), имели хорошие хозяйства, но очень скучали по родине и хотели вернуться домой.

Они часто обращались к отцу:

– Гаврилыч, напиши мне характеристику, попытаюсь походотайствовать о возвращении.

И он писал много положительных характеристик и, действительно, были случаи, когда людям удавалось освободиться. В то время Сибирь была особым местом, где не было национализма, а люди оценивали друг друга только по человеческим достоинствам, а не по национальности.

Но вернемся к более ранним события, когда мы еще проживали на Урале и отец занимался расследованием воровства на заводе.

Без отрыва от работы он также учился в Высшей Партийной школе, которую он закончил с отличием. Во время учебы в Партийной школе отец всегда был непримиримым спорщиком с преподавателями, всегда находил у них какие-то ошибки в преподавании или в трактовке того или другого вопроса, часто дело доходило до поиска правильного ответа с помощью консультаций у лучших специалистов-теоретиков, и всегда он был прав. Но спорил он всегда корректно, логично, аргументированно.

Его успешная работа и отличные знания были замечены и отмечены на самом вверху, и после окончания Партийной школы ему было приготовлено место в аппарате обкома с перспективой карьерного роста.

Но вдруг при окончательном утверждении места работы ему внезапно меняют место назначения и отправляют работать в одно из самых глухих мест в Сибири.

Единственно, что он смог сделать, так это сменить одно глухое Сибирское место работы на другое глухое место, которое было его родиной.

Позже выяснилось, что при окончательном распределении в комиссии присутствовал один из высоких начальников, который был связан с группой мошенников, тех, что отец сумел посадить в тюрьму. Вот они и свели с ним счеты.

Я думаю, что, возможно, ему просто повезло в жизни, судьба отвела от него беду, поскольку это было время всевозможных репрессий, и либо он должен был в них участвовать, либо отказаться от участия.

И в том и в другом случае ничего хорошего его и его семью не ждало в жизни. А жизнь в глухих сибирских местах текла по своим сибирским законам, которые формировались вдали от центральной власти, или, по крайней мере, не так сильно зависели от нее.

Итак, жизнь продолжалась. И вот наша семья переехала на местожительство в глухую сибирскую деревню, находящуюся в 50 километрах от железной дороги. И какой дороги! Дороги, покрытой рытвинами и ухабами, в дождь или снег добираться до железнодорожной станции можно было с утра и до вечера, потому что машина постоянно застревала в ямах или буксовала в грязи.

Тем не менее нас, пионеров, в 5—6 классе садили в открытые грузовики и везли к поезду, следующему до Новосибирска, на разные школьные мероприятия, и также мы посещали театры.

И, несмотря на эту ужасную дорогу и не менее ужасный транспорт, ни аварий, ни несчастных случаев с детьми не было.

В двенадцать лет я уже посетила замечательный оперный театр в Новосибирске, один из лучших в Советском Союзе и, затаив дыхание, впервые слушала оперу. Театр имел, прекрасную архитектуру, прекрасные декорации, а у певцов были замечательные голоса.

Спросите современных детей, проживающих даже не в глухой сибирской деревне, кто из них уже в 12 лет посетил оперный театр и с удовольствием слушал оперу? Я думаю таких детей можно будет пересчитать по пальцам.

Да, именно в этом месте у меня была самая интересная и захватывающая жизнь!

В нашей деревне школьное образование было поставлено на такой высокий уровень, какого я нигде и никогда больше не встречала за всю свою жизнь.

Помню величественную Мэри Мартыновну (из ссыльных) высокого роста, полная, в длинном платье, соответствующим ее величию, с меховым лисьим воротником на шее, она преподавала английский язык, который знала в совершенстве. И не только английский, но также немецкий и французский.