Шепот чужих душ
Я была не пешкой в их кровавой игре. Я была призом.
Лес снова оглушительно, мертвенно затих. Напряжение сжалось в тугой, пульсирующий комок в пространстве между мной и Германом, став плотным и холодным, как могильный камень.
Он не сказал ни слова. Ни упрёка, ни угрозы. Просто развернулся на каблуках, резко, по-военному, и пошёл обратно к дому. Мне ничего не оставалось, как поплестись за ним, как послушная собачонка. Этот молчаливый, гнетущий путь обратно был хуже любого крика. Я физически чувствовала его гнев – не горячий, а ледяной, плотный, методичный. Он исходил от него волнами, заставляя стынуть кровь.
Когда мы вошли в дом, и массивная дверь за нами закрылась с глухим, окончательным щелчком, я поняла, что ловушка захлопнулась. Он остановился в холодном, мраморном холле и медленно повернулся ко мне. Свет из огромного окна превращал его в изваяние какого-то древнего, безжалостного божества.
– Ты действительно думала, – его голос был тихим шёпотом, и от этой мертвенной интонации он становился ещё страшнее, – что этот жалкий щенок из Ордена сможет увести тебя у меня из-под носа? С моей земли?
Я инстинктивно скрестила руки на груди, создавая иллюзорный барьер. Сарказм – вот мой единственный щит.
– А что мне оставалось делать? – выпалила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Сидеть здесь сложа руки, как послушная кукла, и ждать, пока вы, в своей бесконечной мудрости, соизволите поделиться со мной очередным обрывком информации? Пока вы решаете, к чему я «готова», а к чему нет? – я вложила в последние слова столько яда, сколько смогла.
Он сделал один шаг. Его сапфировые глаза, казалось, проникали прямо в душу, видя насквозь все мои страхи.
– Я дал тебе информацию, Алиса, – произнёс он. – Более чем достаточно. Я сказал тебе, что он враг.
– Да что вы говорите?! – я истерически хмыкнула. – Он, этот Дмитрий, смотрел на меня, как на редкое насекомое, которое нужно препарировать! А вы смотрите на меня, как на опасный химический реагент, который нужно изучить и нейтрализовать! Простите, но разница ничтожна! Оба вы хотите использовать меня!
Его лицо оставалось непроницаемой маской, но холод вокруг него сгустился, стал почти материальным.
– Разница колоссальна, и твой инфантильный мозг, похоже, не способен её осознать, – его голос стал жёстче. Он сделал ещё один шаг, и я упёрлась спиной в стену. Бежать было некуда. – Давай я нарисую тебе картину, Алиса, чтобы ты, наконец, поняла. Что произошло бы, если бы я не вмешался?
Он замолчал, давая мне время, чтобы его слова, как яд, впитались в кровь. А затем продолжил, и его голос, ставший тихим, почти интимным шёпотом, нарисовал картину, от которой в венах застыл лёд.
– Он бы привёл тебя в своё логово. Не в уютную комнату, нет. В стерильную, холодную лабораторию, пропахшую хлоркой и страхом. И первое, – он наклонился так близко, что я чувствовала холод, исходящий от него, – он бы проверил твою реакцию на серебро. Взял бы раскалённый серебряный прут и с научным любопытством прижал бы его к твоей коже. Просто чтобы посмотреть, зашипит ли твоя плоть так же, как моя.
Я представила эту сцену слишком ярко. От его обыденного, почти скучающего тона, словно он описывал рутинную процедуру, по спине пробежал животный ужас.
– А потом, – его голос был безжалостным, методичным, – они бы начали брать у тебя кровь. Литрами. Каждый день. Изучали бы её, пытаясь понять, почему ты, Алиса, не такая, как все. Они бы подвергали тебя воздействию ультрафиолета, звуковых частот, вводили бы тебе яды… И всё это, заметь, под благородной эгидой «спасения человечества». – Он замолчал, вглядываясь в моё лицо с пугающей интенсивностью. – Они бы разбирали тебя на части, клетка за клеткой, пока от тебя не осталось бы ничего. Только данные в протоколах.
Я видела своё отражение, искажённое ужасом, в его безупречных, холодных, как арктический лёд, глазах.
– А теперь, – прошептал он, и его ледяное дыхание коснулось моей пылающей щеки, – скажи мне, Алиса. Ты всё ещё не видишь разницы между мной и ими?
Я молчала, не в силах вымолвить ни слова. Картина, которую он нарисовал, была слишком убедительной. Я знала, что он не врёт. Он просто констатировал факты, основанные на вековом знании природы людей, ослеплённых фанатичной идеей.
Его рука медленно, почти гипнотически, поднялась, и он осторожно коснулся холодными пальцами моей щеки, заставляя поднять голову и посмотреть ему в глаза.
– Ты не приз в нашей войне, Алиса, – произнёс он тихо. – Ты – аномалия. Уникальная, непредсказуемая аномалия в устоявшемся порядке вещей. И в этой войне аномалии либо становятся оружием, либо их уничтожают. Третьего не дано. Я, в отличие от Ордена, предлагаю тебе первый вариант. Шанс стать сильной. Орден, с его фанатичной одержимостью, оставит тебе только второй.
В его словах не было угрозы. Лишь холодная, жестокая констатация факта. Он не пытался меня запугать. Он просто раскладывал передо мной карты этой смертельной игры, и я с ужасающей ясностью видела, что у меня на руках нет ни одного козыря.
Он убрал руку и сделал шаг назад, давая мне вдохнуть.
– Завтра утром, ровно в восемь, – его голос вновь стал официальным, командным, – ты явишься в тренировочный зал. Подготовка начинается. И на этот раз, Алиса, – он сделал паузу, – у тебя не будет выбора. Это приказ.
С этими словами он развернулся и бесшумно удалился, оставив меня одну в ледяном холле. Ноги подкосились, и я медленно, бессильно сползла по гладкой стене на твёрдый пол, обхватив руками колени.
Игра в дерзкий сарказм и показное неповиновение закончилась. Я проиграла. Проиграла с сокрушительным счётом.
Или, может быть… она только сейчас по-настоящему началась? Настоящая игра, где ставки – это жизнь? Потому что теперь я знала реальные, жестокие правила этого кошмарного мира. И я точно знала, что мой единственный шанс выжить – это принять его предложение. Стать оружием. Научиться контролировать свой дар. Стать сильной.
И, возможно, однажды это оружие выстрелит совсем не в ту сторону, в которую целится его холодный, расчётливый создатель.
Но пока… пока я была всего лишь пленницей, которая только начинала понимать, в какую тёмную бездну она попала.
Глава 6
Глава 6: Закалка.
Очередное утро началось с обжигающего душа, я отчаянно пытаясь смыть с себя не только пот и усталость, но и липкие остатки вчерашнего унижения, этот едкий привкус бессилия, который до сих пор стоял в горле. Горячая вода хлестала по коже, немного проясняя затуманенный разум. Сердце перестало отбивать паническую дробь и перешло на ровный, злой ритм. Но предательская дрожь в руках никуда не делась, выдавая всё моё внутреннее смятение.
Когда я вышла из ванной, закутавшись в мягкий халат, на моей кровати уже лежала униформа. Новая. Тёмно-серые спортивные брюки и лёгкая обтягивающая футболка угольного цвета из какой-то явно дорогой, высокотехнологичной ткани. Экипировка для гладиатора-минималиста. Никаких изысков. Только холодная, безупречная практичность. Даже об этом он позаботился. Контроль – это, видимо, его второе имя. Теперь я выгляжу, как реквизит из футуристического боевика, чего и следовало ожидать.
Завтрак с вампиром. Звучит как название плохого романа. Мы сидели в огромной, пустой столовой. Герман, как всегда, во главе стола, – непроницаемое изваяние в дорогом костюме. Он не произнёс ни слова, пока я ела, а я, в свою очередь, играла роль «хорошей девочки», которая ест свою кашу. Я сосредоточилась на еде, пытаясь заглушить унизительное урчание в желудке. Каждый кусок омлета казался безвкусным, как картон, но я насильно заставляла себя жевать. Мне нужны были силы. Каждый кусок – это топливо. Топливо для будущей войны, о которой он ещё не догадывается.
Как только я отложила вилку, он молча встал. Движения выверенные, полные скрытой, хищной мощи.
– За мной, – просто бросил он.
Ну что ж. Пора на арену.
Я послушно, как приличная девочка, поплелась за ним, не задавая вопросов. Мы спустились по широкой мраморной лестнице в недра его особняка, миновали несколько длинных, тускло освещённых коридоров, в которых я ещё ни разу не была. Наконец, мы остановились перед массивной дверью. Герман без всяких церемоний распахнул её, и я невольно замерла.
Ну, конечно. Я-то ожидала увидеть пыточную камеру с цепями и кандалами, а попала в элитный фитнес-клуб для суперсолдат. Огромный зал с высоченными потолками. Идеальный пол, устланный специальным амортизирующим покрытием. В одном конце – стойки с гирями и блестящими гантелями. В другом – ряд современных тренажёров. А в самом центре – пустое пространство, которое так и кричало: «Здесь ломают кости!».
Стены были увешаны разнообразным оружием, от которого у меня пошли мурашки. Изогнутые клинки, длинные мечи, что-то похожее на сюрикены и даже элегантные луки. Музей смерти и боли. Я медленно вошла внутрь, чувствуя себя невероятно маленькой и беззащитной посреди всего этого великолепия.
Герман бесшумно встал позади меня, так близко, что я ощутила холод, исходящий от его тела.
– Твоя физическая подготовка катастрофически далека от идеала, – констатировал он холодно, его голос эхом разнёсся по залу. – Более того, она практически на нуле. Мы начнём с азов. Выносливость, сила, скорость. Постепенная адаптация твоего неподготовленного тела к нагрузкам.
– А как насчёт того, – не удержалась я, резко поворачиваясь к нему, – чтобы просто выпустить меня из этой золотой клетки и позволить мне самой найти брата? Без всех этих ваших игр!
Его ледяные, сапфировые глаза спокойно встретили мой полный вызова взгляд.
– Твой брат сейчас находится в совершенно другом мире, Алиса, – произнес он с пугающей убежденностью, словно констатируя неоспоримый научный факт. – В мире, где действуют иные, жестокие законы. Без должной, серьезной подготовки ты там не проживешь и суток. Ты просто бессмысленно умрешь, став легкой добычей. А теперь, – он властным жестом указал на середину просторного зала, – хватит разговоров. Начнем.
Следующие несколько бесконечно долгих, мучительных часов были настоящим, неприкрытым адом на земле. Он был абсолютно, беспощадно безжалостен, словно бездушная машина. Бег на беговой дорожке до полного изнеможения, пока в боку не начинало нестерпимо колоть, а в глазах не плыли цветные круги. Бесконечные серии отжиманий, приседаний, выпадов. Статичная планка, которую я держала, дрожа всем телом, до тех пор, пока напряженные до предела мышцы не начинали гореть адским, нестерпимым огнем и судорожно дрожать от невыносимого перенапряжения. Он не позволял мне остановиться, перевести дух, даже когда я задыхалась, чувствуя, что измученные легкие вот-вот разорвутся от нехватки кислорода, а дрожащие конечности окончательно откажут, перестав слушаться. Его присутствие было постоянным, давящим, неотступным. Его голос – низким, требовательным, не терпящим возражений, врезался в сознание.
– Не сдавайся, – повторял он монотонно, холодно, когда я в очередной раз падала на мат, судорожно хватая ртом воздух, а перед глазами плясали черные мушки. – Боль – это всего лишь электрический сигнал, информация, которую посылает твое тело. Учись правильно слушать, анализировать эти сигналы. Учись не подчиняться им, а преодолевать, игнорировать. Боль – это твой враг, но она же может стать и твоим союзником, если ты научишься ей управлять.
Моя старая, ноющая травма лодыжки, болезненное напоминание об одном из первых, унизительных дней в этом проклятом доме, о моей тогдашней слабости и полной беззащитности, вспыхнула с новой, удвоенной силой. Она горела нестерпимым огнем при каждом шаге, при каждом ударе стопы о движущуюся ленту беговой дорожки, которую он выставил на безжалостную, изматывающую, монотонную скорость. Я стискивала зубы до боли в челюстях, отчаянно пытаясь игнорировать пронзающие, как раскаленные иглы, уколы боли, но предательское тело не слушалось меня, подводило в самый неподходящий момент. Я неловко споткнулась, едва не потеряв равновесие и не упав лицом вниз на движущуюся ленту, и инстинктивно, на автомате схватилась за холодный металлический поручень, тяжело, хрипло дыша, пытаясь удержаться на подкашивающихся ногах.
Он материализовался рядом со мной в то же самое мгновение, словно телепортировался из воздуха как призрак. Беговая дорожка под моими ногами бесшумно, плавно остановилась. Его холодный, изучающий взгляд медленно, оценивающе опустился на мою дрожащую, ноющую ногу.
– Она все еще сильно болит, – произнес он ровно.
Это даже не был вопрос, требующий ответа. Это была сухая констатация очевидного факта, произнесенная с пугающей бесстрастностью опытного хирурга, хладнокровно изучающего неприятные симптомы у пациента на операционном столе.
– Я в полном порядке, – прохрипела я сквозь стиснутые зубы, упрямо пытаясь выпрямиться, расправить ссутулившиеся плечи и принять более-менее достойный вид, скрыть свою слабость.
– Нет, – отрезал он коротко, холодно и, не оставляя места для возражений. – Ты не в порядке. Ты слаба. Патологически слаба. И эта конкретная, постоянная боль в твоей лодыжке – это яркий, светящийся маркер, индикатор твоей уязвимости и слабости, который виден за версту. Твой потенциальный враг, будь то профессиональный охотник из Ордена или кто-то из моих более агрессивных, кровожадных сородичей, мгновенно почувствует, вычислит эту твою слабину за милю, едва взглянув на то, как ты двигаешься. Ему даже не нужно будет быть особо проницательным. Он не станет тратить силы и время, целясь тебе в хорошо защищенную голову или в грудную клетку, прикрытую ребрами. Нет. Он безошибочно ударит именно сюда, – его холодные, как лед, длинные пальцы внезапно, неожиданно сомкнулись на моей больной лодыжке, крепко, но без излишней грубости.
Прикосновение не было нарочито болезненным или садистским, но оно было твердым, изучающим, проверяющим на прочность и абсолютно лишенным какого-либо сочувствия или жалости. Я невольно зашипела от неожиданности этого прикосновения и от волны неприятных, острых ощущений, прокатившейся по ноге. – Потому что это самый легкий, самый быстрый и эффективный способ моментально вывести тебя из строя, обездвижить. Ты упадешь, и тогда ты – мертва.
Он медленно разжал пальцы, отпуская мою ногу, и выпрямился во весь свой внушительный рост, глядя на меня сверху вниз с выражением строгого, беспощадного наставника.
– Ты должна научиться не просто героически терпеть боль, сжав зубы и страдая, – продолжал он своим низким, гипнотизирующим голосом. – Ты должна научиться полностью ее игнорировать, отключать в критический момент, работать эффективно сквозь нее, не снижая темпа. Более того, ты должна превратить свою очевидную слабость в хитроумную, смертельную ловушку для противника. Сделать так, чтобы боль стала для тебя не унизительным сигналом к паническому отступлению и капитуляции, а наоборот – спусковым крючком, триггером для молниеносной, яростной контратаки. Пусть враг думает, что ты сломлена, и тогда он сам подставится.
– Легко говорить подобные вещи, когда сам ты физически не способен чувствовать настоящую боль, – зло выплюнула я, гневно растирая ноющее, пульсирующее место на ноге, пытаясь хоть немного унять жгучую боль.
Легкая, едва заметная, но от этого не менее зловещая усмешка тронула, искривила уголки его всегда сжатых, тонких губ.
– О, поверь мне, Алиса, – его голос внезапно стал тише, глубже, и в нем прозвучали какие-то темные, мрачные, почти вибрирующие нотки, от которых у меня по напряженной спине пробежал предательский, ледяной холодок дурного предчувствия, – я знаю о боли – настоящей, невыносимой, душераздирающей боли – гораздо, неизмеримо больше, чем ты, со своим коротким человеческим опытом, ты даже отдаленно не можешь себе представить или вообразить в самых страшных кошмарах.
Он не стал вдаваться в какие-либо подробности, объяснять свои загадочные слова, не стал приоткрывать завесу над своим темным, окутанным тайной прошлым. Вместо этого он резко, властно указал длинным пальцем на центр зала, на пустое пространство, застеленное матами.
– Слезай немедленно с дорожки. Теперь переходим к работе на полу.
Я безропотно, покорно подчинилась, слишком измотанная, чтобы спорить или сопротивляться. Следующий бесконечный, выматывающий час, который тянулся словно вечность, он методично, настойчиво заставлял меня делать изнурительные, болезненные упражнения на пресс, на мышцы спины и дрожащие руки – скручивания, планки, подъемы корпуса, – пока все мое измученное, истерзанное тело окончательно не превратилось в один сплошной, пульсирующий комок нестерпимой боли, огромный синяк, в котором даже моя постоянно ноющая лодыжка просто потерялась, растворилась, став лишь незначительной частью общей, всепоглощающей агонии.
Он неотступно был рядом, нависая надо мной своей темной тенью, терпеливо, но жестко поправляя малейшие огрехи в моей технике выполнения, неумолимо заставляя делать еще один подход, и еще один, когда я уже искренне думала, что окончательно умерла, что мое сердце вот-вот остановится от перегрузки.
Когда он наконец произнес долгожданное, спасительное слово «Хватит на сегодня», я просто бессильно рухнула на мягкий мат всем телом, раскинув руки и ноги, абсолютно не в силах пошевелить даже мизинцем. Я лежала неподвижно, бессмысленно, пустым взглядом глядя в высокий, скрывающийся в полумраке потолок, и не могла даже заплакать от унижения и бессилия – на жалкие слезы просто физически не осталось никаких сил. Соленый пот активно смешивался с предательскими, горькими слезами накопившейся злости, текущими по вискам, но где-то глубоко внутри меня, под всеми этими тяжелыми, давящими слоями унижения, боли и изнуряющего истощения, что-то неуловимое начало медленно, но верно меняться, закаляться, твердеть, превращаясь в сталь.
Он не просто хладнокровно ломал меня, методично превращая в покорную куклу. Нет. Он целенаправленно, шаг за шагом пытался меня перековать заново, переплавить, сделать из мягкого, податливого свинца твердую сталь. И, как бы я его всей душой ни ненавидела в этот конкретный, мучительный момент, я все равно где-то на периферии сознания понимала, осознавала холодным разумом, что это действительно мой единственный реальный шанс выжить в этом жестоком мире. Единственный путь не сломаться окончательно.
– Иди, приведи себя в порядок, – отчеканил он с безэмоциональностью робота-пылесоса, отдающего отчёт о проделанной работе. – Сегодня вечером у нас торжественный приём для всех влиятельных кланов. Большое мероприятие. Ты будешь меня сопровождать.
Это было не приглашение. И не вопрос. Это был голый, неприкрытый факт. И только после его слов до меня дошло, что за стенами спортзала весь дом гудел, как потревоженный улей. Кто-то бегал по коридорам, слышались приглушённые голоса, что-то роняли. Отлично, вампирская вечеринка. Надеюсь, в меню будет не только кровь.
С глубоким вздохом, отдававшимся болью во всём теле, я с трудом поднялась с мата. Посмотрела на неподвижно стоящего Германа глазами, полными едкого презрения.
– Конечно, – процедила я сквозь зубы. – Ещё бы. Нужно же с шиком продемонстрировать всем свой новый приз, правильно? Выставить трофей на всеобщее обозрение? Чтобы все завидовали?
И, не дожидаясь ответа, я демонстративно, нарочито медленно, прихрамывая на больную ногу, направилась к выходу, всем своим видом показывая, как мне плохо.
Зайдя наконец в уютную спальню, мой измученный, затуманенный усталостью взгляд сразу же, словно магнитом, притянуло к кровати, и он буквально прилип к шикарному, роскошному платью глубокого, насыщенного бордового цвета, которое аккуратно, заботливо было разложено поверх белоснежного покрывала. Рядом, на полу у кровати, словно стражи, стояли изящные туфли на высоком, элегантном каблуке точно в тон платью. Хоть я всегда и ненавидела всей душой все эти показушные женские наряды, корсеты, каблуки – весь этот атрибут слабости и несвободы, предпочитая удобные джинсы и кроссовки, но это конкретное платье было настолько невероятно, потрясающе красивым, настолько изысканным и элегантным произведением портновского искусства, что даже у меня, циничной и уставшей, в глазах на мгновение блеснул непроизвольный, восхищенный огонек интереса.
Оно было искусно сшито из тяжелого, благородного, струящегося, переливающегося в свете материала – возможно, шелк или атлас высочайшего качества, – который обещал нежно обнять, облечь тело, подчеркнуть каждый изгиб, как драгоценная вторая кожа. Я уже мысленно, в своем воображении живо представляла, как оно будет элегантно облегать мою фигуру, которую я так старательно, упорно скрывала долгие месяцы за мешковатой, бесформенной одеждой на несколько размеров больше. В предвкушении чего-то нового, неизведанного я, превозмогая боль в мышцах, направилась в просторную ванную комнату, чтобы принять душ.
Горячая, почти обжигающая вода лилась на напряженные мышцы, постепенно вымывая, смывая усталость, и вместе с мутными потоками, казалось, уносила прочь все сегодняшние издевательства и унижения Германа, всю накопившуюся боль.
Внезапно в дверь моей спальни осторожно, вежливо постучали.
– Да? Войдите, – отозвалась я, слегка удивленная неожиданным визитом.
Дверь бесшумно отворилась, и в просторную комнату неуверенно вошли двое: молодая, симпатичная девушка с аккуратным профессиональным чемоданчиком в руках и высокий, стильно одетый парень, несущий гораздо более внушительный чемодан.
– Господин Герман отправил нас сюда, чтобы помочь вам собраться к приему, привести себя в порядок, – вежливо, почти с почтением произнесла девушка.
– А? Ах да… – я немного растерянно заморгала, не ожидав такого, но быстро взяла себя в руки и кивнула. – Хорошо, спасибо. Проходите.
Я выдвинула мягкий стул перед большим, в резной раме зеркалом и покорно села на него, сложив руки на коленях. Молодые люди, не теряя ни секунды драгоценного времени, сразу же деловито, профессионально принялись за работу, явно имея четкий план действий. Пока девушка с легкими, умелыми движениями наносила на мое лицо тонкий, искусный макияж, подчеркивая глаза и скулы, парень самозабвенно, сосредоточенно колдовал, творил настоящее чудо над моими вечно непослушными, огненно-рыжими волосами, укрощая их.
И вот, спустя долгих два с половиной часа кропотливой, ювелирной работы, когда я наконец облачилась в то самое, обещающее столько всего роскошное платье, я была окончательно, полностью готова к выходу в свет. Перед тем как покинуть комнату и отправиться навстречу неизвестности, я решила в последний раз критически посмотреть на результат их работы, оценить себя в большом зеркале, и… о боже мой.
Из зеркала на меня смотрела совершенно незнакомая, чужая женщина.
Та девочка-подросток с вечно напуганными глазами, с детски-хрупким, угловатым телосложением и растрепанной копной волос умерла, окончательно исчезла где-то между жестоким тренировочным залом и этим преображающим моментом. Из глубины зеркала на нее, на прежнюю Алису, смотрела совершенно другая, новая женщина – утонченная, элегантная, обладающая необычайной, почти хищной, опасной красотой, от которой невозможно было оторвать взгляд.
Моя огненная, всегда стремящаяся к абсолютному хаосу копна волос была наконец-то полностью укрощена, подчинена чужой воле. Искусный мастер с невероятным терпением и талантом собрал ее в высокую, сложную, поистине королевскую прическу, оставив лишь несколько тонких, искусно, словно случайно выпущенных локонов, которые мягкими, огненными змейками обрамляли лицо, напоминая о скрытом под внешним лоском пламени, готовом вспыхнуть в любой момент.
Моя фарфоровая, почти болезненно-бледная кожа, на которой раньше так предательски легко, при малейшем волнении проступал румянец смущения или гнева, теперь была идеально, безупречно ровной, словно отполированный мрамор, с деликатным, едва уловимым сиянием на высоких, аристократичных скулах, что придавало всему лицу утонченную, холодную точеность классической камеи.
Но самым главным, самым завораживающим и пугающим одновременно были глаза. Мои глаза. Подчеркнутые легкой, будто дымкой тумана, серебристой дымкой теней и тонкими, изящными, как росчерк каллиграфического пера художника, графичными стрелками, мои янтарные, всегда такие выразительные глаза казались теперь еще глубже, загадочнее, бездоннее, словно омуты, готовые поглотить любого, кто осмелится заглянуть в них слишком долго.
Печаль, вечная спутница моих глаз, вся та боль и потери, что я пережила, никуда не делись, не испарились, но теперь они были искусно обрамлены, заключены в оправу из холодной, твердой стали железной решимости и несгибаемой воли. Это больше не были глаза беззащитной жертвы обстоятельств, пассивной пешки в чужой игре. Нет. Это был взгляд игрока, севшего за стол, осознавшего правила и готового делать ставки. Взгляд охотника, а не дичи.